— А, это ты, Алисия, — сказал я, не сумев скрыть разочарования. — Извини, я тебя спутал с другим человеком.
— Я догадалась, — ехидно произнесла она. — С Клаудией, не так ли?
— Да, но ты ее не знаешь, — ответил я и, недовольный тем, что начинаю оправдываться, тут же непринужденно соврал: — Это одна коллега из Гранады.
— Понятно, — выдохнула она, явно не поверив мне. — Ну ладно, как отпуск?
«А тебе-то что?» — подумал я, но, к счастью, не сказал этого вслух. К тому времени я уже научился не обращать внимания на бесцеремонные слова Алисии. Я ответил примирительным тоном:
— Очень хорошо, спасибо.
Собравшись с силами для ответного выпада, я произнес с дружески-иронической интонацией:
— Послушай, я не думаю, что ты вытащила меня из кровати, чтобы поболтать о каникулах, — и, намеренно растягивая слова, спросил: — Ты знаешь, сколько сейчас времени?
— Понятия не имею, — созналась она. — Я оставила часы дома. Подожди, сейчас узнаю.
— Да не надо, Алисия! — закричал я. — Подожди… Алисия, ты куда?
На другом конце провода уже никого не было.
— Томас, ты еще здесь? — снова зазвучал ее голос через некоторое время, когда я снова взял трубку. — Сейчас без пятнадцати восемь.
— Я в курсе, Алисия, — сказал я, набираясь терпения.
— Тогда почему ты меня спрашиваешь?
— Потому что очень рано, черт побери!
— Я поняла. Я ведь сказала, что выяснила, который час.
— Бога ради, Алисия, — взмолился я, чувствуя, что моя голова раскалывается на куски. — Ты можешь сказать, зачем звонишь?
— Конечно, если ты перестанешь задавать дурацкие вопросы!
Я глубоко втянул спертый воздух гостиной и провел трясущейся рукой по лицу. Через мгновение она произнесла:
— Я хотела напомнить, что ты завтра принимаешь первый сентябрьский экзамен. Ты ведь не забыл, правда? А следующие… сейчас, подожди-ка минутку.
Я ждал продолжения.
— В четверг и в понедельник, — подсказал я.
— Точно, — ответила она. — Так и есть.
— Послушай, тебя кто-то попросил позвонить?
— А как ты думаешь? Этот кретин Льоренс, — сообщила она. — Да и Марсело тоже просил тебе напомнить. Это и понятно: они, наверное, не хотят повторения июньской истории. Особенно бедняга Марсело, ему уже осточертело выступать в роли буфера.
По какой-то необъяснимой небрежности в июне я забыл прийти на один из экзаменов, и только вмешательство Марсело смогло утихомирить раздраженную деканшу и смягчить недовольство студентов. Лишь после долгих и сложных переговоров удалось перенести экзамен на другой день.
— Да, тогда ясно, — кротко согласился я, понимая, что Алисия не упустит ни малейшей возможности напомнить мне о моей малоприглядной роли в той ситуации. — Ладно, ты же видишь, я все помню.
Я представил себе саркастический голос Марсело, просящего Алисию позвонить мне, и добавил другим тоном:
— Во всяком случае, поблагодари Марсело от моего имени.
— Ни за что! — возмутилась она. — Ты что думаешь, я стану будить его в такое время?
— Не надо звонить ему прямо сейчас, — заметил я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие и благоразумие. — Можешь передать при встрече. Да, и еще напомни ему, что мы завтра должны поговорить.
— О чем?
С некоторой опаской я осмелился возразить:
— Извини, но это не твое дело.
— А если Марсело сам не помнит, тогда что?
— Это по поводу моей статьи, — сдался я. — Он знает, о чем речь.
— Я ему передам, — пообещала Алисия. — И мне приятно это слышать, потому что тебе давно уже пора что-нибудь опубликовать.
И тут я вспомнил.
— Слушай, а что-нибудь известно о конкурсе?
— Пока ничего. Но сегодня в двенадцать собирается комиссия. Если хочешь, я тебе позвоню, как только буду в курсе.
— Да необязательно. Я все выясню завтра.
Я хотел сделать ей приятное, поскольку знал, что ярая увлеченность внутрифакультетской политикой заставляет Алисию презирать тех преподавателей, которых факультетские дела начинают заботить лишь тогда, когда задевают их непосредственные интересы. Поэтому, несмотря на плохое самочувствие, я все же решился продолжать разговор и спросил:
— А еще что новенького?
— Понятия не имею, наверное, ничего, — ответила она. — Деканша бьется в истерике, потому что были серьезные проблемы с июньским зачислением. И кроме того, никто себе не представляет новый учебный план. Я уже предупреждала, что с этим планом мы намучаемся, да ладно. Кстати, Льоренс и знать ничего не желает: говорит, что он в состав комиссии не входил, и следует поговорить с Игнасио, который ее возглавлял. А Игнасио появится только в среду. И вообще, только полный идиот может считать, будто Игнасио что-то знает об учебном плане. Что он может знать? Так что сентябрьское зачисление тоже пройдет весело. Я даже не могу тебе точно сказать, когда начнутся занятия. Я видела Марсело в пятницу, но он, скорее всего, меня не заметил, потому что не было одиннадцати и он, кажется, еще не проснулся. А все остальные пока не показывались. Думаю, они будут собираться в течение недели.
— В общем, — подытожила она, — все как обычно. — И после минутной паузы добавила: — Знаешь, единственная новость то, что студенты устроят нам заваруху.
— В связи с чем?
— Говорят, правительство собирается поднять цены на образование.
— Еще не хватало, — лицемерно посочувствовал я, предвкушая потрясающий семестр с простоями и забастовками. — Народ рад любой возможности посачковать.
— Ну и правильно делает, — сказала она и сладким голосом добавила: — Так мы увидимся завтра, правда?
— Да.
Испугавшись, что Алисия затянет сцену прощания и загонит меня в угол намеками и шуточками, я торопливо солгал:
— Извини, Алисия, в дверь звонят. Мне надо идти.
— Хорошо, — снова вздохнула она. — Тогда до завтра, милый.
Я повесил трубку, пошел в туалет и, пока писал, закинул в рот и разжевал пару таблеток аспирина. Закончив писать, я запил их стаканом воды. Потом я вернулся в гостиную и набрал номер Клаудии, все еще ощущая на языке напоминающий о болезни кислый вкус аспирина. Но ответила мне не Клаудия, а все тот же мужской металлический голос, который я слышал ночью в субботу и вечером в воскресенье, после ухода Луизы. В тот раз я не отважился оставить сообщение на автоответчике. Сейчас я было собрался это сделать, но вспомнил, что еще нет и восьми утра. Я повесил трубку.
Решив, что мне не повредит еще немножко отдохнуть, я вернулся в постель без малейшей надежды заснуть. Проснулся я в десять. Я опять позвонил Клаудии, опять услышал голос автоответчика, предлагающий оставить сообщение. Я откашлялся, думая, что бы такое сказать. Едва замолчал голос и раздался сигнал, что можно говорить, я произнес: «Клаудия, это Томас. Сейчас понедельник, десять часов утра. Я тебе звонил несколько раз, но не застал. Ты, наверное, в Калейе. Позвони мне, когда вернешься: есть хорошие новости». Я почти собрался повесить трубку, когда мне пришло в голову, что сообщение вышло суховатым, и добавил: «Я по тебе соскучился».
Повесив трубку, я задумался о двух вещах. Во-первых, я забыл сказать Клаудии, что по ошибке унес ключи от ее квартиры. Во-вторых, последняя фраза в моем сообщении вышла слишком эмоциональной; видимо, при прослушивании на автоответчике она покажется пошловатой. Я даже хотел перезвонить и оставить другое сообщение, но не стал этого делать, поскольку решил, что ключи большого значения не имеют, а пылкость моих последних слов Клаудия истолкует как восторг по поводу обещанных хороших новостей. Может показаться странным, но в тот момент меня все еще не насторожило длительное отсутствие моей подруги. Я помнил слова Клаудии о том, что на работу ей выходить только во вторник. Мне показалось естественным, что она хочет провести последние часы последнего дня отпуска на пляже, вместе с родителями и сыном. И мне показалось также естественным, что она не звонит мне из Калейи: в конце концов, я был женатым мужчиной и ее звонок мог поставить меня в неудобное положение. Я пришел к выводу, что ее вынужденное молчание подчинялось той же логике, которая заставила ее в пятницу несколько остудить наши отношения и таким образом дать мне понять, что я не должен испытывать никаких обязательств по отношению к ней. Что касается ее мужа, то вначале в моем воображении проблемы Клаудии рисовались мне как глубочайшая трагедия, но впоследствии она сама постаралась свести их к обыденности незначительной семейной ссоры, и, быть может, этот успокаивающий контраст позволил мне с облегчением совершенно про них забыть. Я был не способен поверить в угрозы, которые всего лишь несколько дней спустя перестали казаться мне последними судорогами изживших себя отношений. Я ни секунды не сомневался, что, так или иначе, застану ли я ее дома, или она сама мне позвонит, прослушав мое сообщение, в любом случае мы скоро с ней поговорим.
