о том, где лежат наилучшие интересы Англии. И король, и принц стремились добиться выполнения французами условий договора в Бретиньи 1360 года, по которому Франция уступила Аквитанию под полный суверенитет при условии, что король Англии откажется от своих притязаний на корону Франции. Акцент на более узком вопросе Аквитании, а не на притязаниях Англии на все королевство Франции, был общим для отца и сына, а не разделял их, как иногда утверждают[178]. С этой целью в 1411 году были проведены переговоры в Берри. Обе стороны выразили желание заключить мир, который мог бы продлиться в течение нескольких лет. Французы хотели включить в него союзников каждой из сторон, условие, которое англичане не могли принять, так как это означало бы косвенное признание Глендовера, которого англичане считали предателем[179]. Англичане также не могли согласиться с тем, что Нормандия должна быть одной из тех частей Франции, которые должны быть включены в общее перемирие, так как это оставило бы их без возможности войти во Францию[180].
В то же время переговоры с Бургундией вели послы, дружественные принцу, включая Генри Чичеле, епископа Сент-Дэвидса, графа Арундела, Хью Мортимера, бывшего соратника по оружию в Уэльсе, и Джона Каттерика, друга принца. 1 сентября им было поручено обсудить возможности брака принца и то, какие земли и ценности бургундская принцесса может привезти с собой. Однако у англичан на уме было нечто большее, чем брак. Окажет ли герцог Бургундский помощь против герцогов Орлеанского и Беррийского и, самый важный вопрос из всех, окажет ли герцог военную помощь королю Англии, чтобы вернуть земли, несправедливо удерживаемые Францией[181].
Такой вопрос, заданный по поручению короля и его совета, является явным свидетельством того, что в английской политике по отношению к Франции не было реального разделения целей. И король, и принц были едины в стремлении добиться реализации английских прав в Аквитании, закрепленных в договоре 1360 года; казалось даже, что сам король может возглавить военную экспедицию в северную Францию, для которой были подготовлены суда[182]. В конце концов, вероятно, из-за болезни, он этого не сделал. Вместо него в конце сентября во Францию отправился отряд людей, не уполномоченных королем, но возглавляемых Томасом, графом Арунделом, близким соратником принца и членом королевского совета. В его отряде было несколько человек, которые позже будут служить в Нормандии[183]. Они помогали герцогу Бургундии защищать Париж, а 9 ноября при Сен-Клу, к юго-западу от столицы, сыграли главную роль в разгроме войск партии арманьяков, которые надеялись изолировать и захватить Париж. Несколько дней спустя Арундел был на пиру в Лувре у герцога Бургундского, и были собраны деньги на оплату услуг тех, кто пришел герцогу на помощь[184].
Тем временем, герцоги, Орлеанский, Беррийский и граф Алансонский, искали английской помощи против своего соперника. Королева Жанна, чей отец был бургундцем по своим симпатиям, попросила Генриха IV не вмешиваться в ссору[185]. Хотя король и принц преследовали общую цель — обеспечить исторические интересы Англии в Аквитании, у них не было единого мнения относительно наилучшего способа достижения этой цели. Французская хроника, благосклонная к бургундцам, сообщает, что письмо Карла VI, находившегося тогда под бургундским контролем, призывало Генриха IV не оказывать помощь герцогу Орлеанскому, который, по сути, был предателем своего короля. Вместо этого, Генриха убеждали позволить наследному принцу жениться на бургундской принцессе.
В тот момент, когда английские войска успешно сражались при Сен-Клу, в Вестминстере проходило заседание парламента. Это было собрание, которому предстояло стать свидетелем странного поворота событий. На третий день Томас Чосер, друг принца и Бофортов, был избран спикером в третий раз подряд. В ответ на просьбу о деньгах, субсидия на шерсть была продлена на год, а налог в размере 6 шиллингов 8 пенсов с каждых 20 фунтов дохода от земли и ренты: все это, как было ясно сказано, не должно было стать прецедентом на будущее[186]. Из этой суммы три четверти должны были быть потрачены на оборону Кале и окрестностей, а также на оборону моря: в таких решениях можно увидеть влияние принца и его совета. Однако их дни во власти были сочтены. 30 ноября, как явствует из довольно скупого отчета в парламентских протоколах, общины попросили короля поблагодарить принца и его коллег-советников за их работу и усилия[187]. Общины считали, что они хорошо выполнили свою задачу, как они и поклялись. Преклонив колени перед королем, принц, выступая от имени остальных, заявил, что они сделали все возможное, чтобы выполнить данное им задание, за что король поблагодарил их. К этому он добавил, что признает, что если бы было больше денег, как сказал принц, они могли бы сделать больше для блага королевства и его защиты. В заключение он поблагодарил их за верную службу, которую они несли в качестве членов совета.
Похоже, что король, как и полагается, освободил весь совет от его обязанностей. Что же произошло? То, что между некоторыми из главных героев были трения, очевидно; между кем из них — менее ясно. Отношения принца с отцом, если и не были теплыми, то, похоже, всегда были хорошими. Однако король, во многом из-за болезни, которая преследовала его и из-за которой он составил свое завещание в начале 1409 года, возможно, был встревожен энергией своего сына и той очевидной легкостью, с которой он принял на себя руководство советом в начале 1410 года. В то время, когда Генрих IV планировал возглавить экспедицию во Францию в сентябре 1411 года, а затем не смог этого сделать, он испытывал унижение человека, чья способность активно править, казалось, уменьшалась, и который стал свидетелем того, как инициатива в вопросе, касающемся отношений с иностранной державой, вырвалась из его рук. Тот факт, что бургундские посланники, прибывшие в Англию в сентябре 1411 года, были уполномочены вести переговоры с "королем и принцем", мог создать у Генриха IV впечатление, что он больше не обладает той степенью власти, которую он, как казалось, осуществлял, власти, которая, казалось, фактически находилась в руках его сына и наследника[188]. Его гордость, естественно, была задета. Именно в этот момент епископ Бофорт мог предложить ему отречься от престола в пользу сына; в 1426 году епископу пришлось заявить в парламенте, что он всегда действовал с полной лояльностью по отношению к своему единокровному брату, королю: "Я был [трепетно преданным] человеком по отношению к королю Генриху четвертому"[189]. Разногласия в том, как лучше реализовать английские интересы во Франции (а не
