стране, не мог игнорировать духовные разногласия вокруг себя.
Как король, Генрих был главным представителем аристократии, которая доминировала в английском обществе. Ричард II не смог понять роль этой группы, что стало одним из факторов его падения в 1399 году. Его преемник, Генрих IV, хотя и сам был представителем высшей аристократии, решил во многом полагаться на людей более низкого ранга, которые помогали ему в управлении государством. К 1413 году его сын уже демонстрировал явное предпочтение более тесным контактам с аристократией; делая акцент на войне, он должен был обратиться именно к этому классу, воспитанному на восприятии войны как естественном вкладе в жизнь общества. Опора Генриха на военную аристократию, основанная во многих случаях на общем опыте и дружбе с солдатами, позволяет предположить, что новый король не был большим новатором в своем видении королевской роли.
Возможно, это было как раз кстати. Новый король в 1413 году не мог игнорировать давний конфликт с Францией, полуутихший в тот момент, но, подобно вулкану, готовый извергнуться вновь, если одна или другая сторона решит спровоцировать его. Более века, со времен Эдуарда I, английские короли противостояли попыткам Франции либо установить политический и юридический контроль над землями во Франции, которые англичане исторически считали своими, либо полностью изгнать их из этой страны. В некоторых отношениях англичан можно считать ведущими оборонительную войну. Однако в других отношениях это была агрессивная война, направленная, начиная с 1330-х годов, на захват короны Франции, на которую претендовали потомки Изабеллы Французской, супруги Эдуарда II, правившие как английские короли. Методы, которые они использовали, хотя и были типичны для того времени, вряд ли могли принести успех. Характерной формой ведения войны в XIV веке был набег (или chevauchee), который мог длиться несколько недель или несколько месяцев. Его целью было уничтожение, деморализация, снижение способности или готовности противника к сопротивлению. Это был медленный и (по крайней мере, для тех, кто от него материально страдал) болезненный способ ведения войны. Хотя он сводил к минимуму риск потери жизни для солдата (сражения были редкими), он, как правило, был безуспешным в том, чтобы заставить врага сдаться. Будет ли этот традиционный метод ведения войны достаточно эффективным для удовлетворения политических амбиций нового короля во Франции? Или же политика набегов должна была уступить место политике энергичных завоеваний, достигнутых нацией, объединенной своим королем? Теперь, когда Англия находилась под "новым управлением", изменится ли характер конфликта с Францией?
* * *
По обычаю, короли должны были помазываться и короноваться в воскресенье. Днем, выбранным для коронации Генриха, было Страстное воскресенье, которое выпало на 9 апреля, примерно через три недели после смерти его отца. События, произошедшие в этот период, должны были дать начало одной из самых известных историй о новом короле: его "превращение" из кажущегося безответственным юноши в серьезного и очень ответственного правителя. Независимо от того, делали ли они это вскоре после события или спустя годы, все, кто писал о новом короле в 1413 году, стремились показать, что его воцарение стало решающим моментом, временем ожидания перемен в английской истории. Автор, известный как Псевдо-Эльмхем, писавший спустя более четверти века после этого события, описал визит Генриха к отшельнику в Вестминстере, к которому он обратился за советом и которому исповедовался во всех грехах своей прошлой жизни[213]. В своем труде Vita et Gesta этот анонимный автор подчеркнул, как новый король положился на милость Божью (что могло означать не только то, что он считал себя грешником, но и то, что в истинном смирении он признавал свою непригодность для выполнения предстоящих задач, которые могли быть успешно решены только с божественной помощью), и как это заставило его стать другим человеком. Традиция начала XVI века, выраженная в так называемой First English Life, которая во многом опиралась на Тито Ливио, чья работа о Генрихе была написана в 1437–38 годах, придерживалась того же мнения: Генрих прошел через моральное и духовное преображение[214].
Подобные взгляды были не только уделом авторов более поздних веков, стремившихся создать легенду о Генрихе. Томас Уолсингем, монах и хронист из Сент-Олбанса, чьи последние годы жизни совпали с периодом правления Генриха и чьи труды о нем были, в целом, весьма благоприятными, оставил краткий отчет о том, как народное мнение относилось к новому королю, когда он приступил к своим обязанностям. Хороший англичанин, каким он был, монах прокомментировал снежную пургу, в которую попали жители Лондона в то Страстное воскресенье, достаточно, как можно было подумать, чтобы приглушить празднования, обычно связанные с коронацией. Некоторые, по его словам, восприняли идущий снег как знак грядущих неприятностей. Другие (более здравомыслящие, добавил он) увидели в этих знамениях благоприятное предзнаменование: холод и снег положили конец трудным временам и привели к наступлению хороших, ибо зима, утверждал он, ссылаясь на Песнь Песней, уже прошла, а непогода закончилась[215]. Это был не просто литературный прием (хотя Уолсингем любил такие приемы): он представлял собой попытку передать что-то из ожиданий и надежд на хорошее правление, которые принесет воцарение двадцатишестилетнего Генриха, уже известного своим опытом управления (анонимный автор Gesta многозначительно отозвался о нем как о "молодом в годах, но старом в опыте" в это время)[216]. Коронация Генриха, в глазах многих, ознаменовала настоящее начало хороших времен.
Повышенное чувство ожидания передается и в другом эпизоде, о котором рассказывают и Ливио, и Псевдо-Эльмем, а именно: всего через три дня после смерти отца Генрих принял присягу на верность от знати (парламент, заседавший во время смерти Генриха IV, был распущен, но лорды все еще находились в Лондоне), что, как говорят, не имело прецедента и должно было подчеркнуть ожидания, которые знать возлагала на царствование, которое вот-вот должно было начаться. По этому случаю Генрих пообещал править на благо страны и если он потерпит неудачу, как он сказал, то предпочтет умереть и быть похороненным[217]. Оптимизм витал в воздухе. Это был человек, который серьезно относился к своим обязанностям. История, записанная в хронике Brut, которая, возможно, датируется двадцатью годами позже, об увольнении новым королем своих беспутных друзей и продвижении по службе тех немногих, кто ранее осмеливался критиковать его образ жизни, была еще одним способом показать, что воцарение Генриха ознаменовало собой разрыв с прошлым[218]. Теперь люди с надеждой смотрели в будущее.
О церемониях, сопровождавших коронацию Генриха V (в отличие от коронации ряда других королей), известно относительно немного[219]. За два дня до этого, 7
