– Вот тебе с собой жаркое, захвати для мамы, – говорит Пам; рот у нее набит куриным мясом.
– А ты не зайдешь?
– Мне на пинбол, прямо сейчас.
Если верить Пам, пинбол укрепляет здоровье. Репортеры, толкаясь, провожают меня до самых дверей. Я проскальзываю внутрь, запираю за собой дверь и останавливаюсь как вкопанный, впитывая знакомые запахи кетчупа и полировки. В доме тихо, только бубнит где-то телик. Я иду на кухню, чтобы положить жаркое на стойку, но, едва переступив порог, слышу со стороны коридора какой-то звук. Как больная собака. Потом раздается голос:
– Подожди. Мне показалось, дверь щелкнула… Голос матушкин:
– О господи, аммххх, ааххх, Лалито, Лалли, подожди!
Восемь
– Дорис, – у меня такое впечатление, что везут твое Специальное Предложение!
Это Бетти Причард.
Сердце у меня как остановилось, так, кажется, и стояло, пока не появились эти дамочки. Холодильник? Хуепиздильник, блядь. Жоржетт Покорней стучит копытами по крылечку у кухонной двери. Матушка вечно оставляет эту ёбаную дверь чуть не нараспашку. Даже сейчас, когда в дальнем конце коридора ее дрючит Лалли.
– Смотри-ка! – говорит Джордж. – Они подъезжают к дому Нэнси Лечуги?
– Я понимаю, как я тебя понимаю! Дорис!
Моим «найкс» так стыдно, что кожа на них чуть не лопается от натуги. Я стою и смотрю на картину, висящую возле входа в наш прачечный чуланчик. Клоун держит в руках хуев зонтик и рыдает в голос, а под глазом у него висит одна-единственная слеза. Зато огромная, как ёбаная Килиманджаро. Матушка называет это искусством.
– Привет, Верн, – говорит Леона и ворует из пакета кусочек жареного мяса. – Решил заесть стресс?
Я и забыл про матушкино жаркое. Оно до сих пор у меня в руке, только пакет – всмятку. Я кладу его на стоику рядом с поздравительной открыткой, на которой разевает рот мультяшный младенец. «Вот это Уау!» – написано на открытке. Я заглядываю внутрь и вижу там любовное послание в стихах матушке от Лалли. Запасы заготовленного миром на сегодняшний день говна воистину неисчерпаемы.
Когда все успевают освоиться с общим видом интерьера нашей гостиной, матушка выходит из спальни и течет, как ручеек, в нашу сторону, в блестючем розовом халате. За нею шлейфом стелется сторонний запах.
– А, привет, сынок, я тебя и не ждала.
Она пытается обнять меня на ходу, но тут халатик у нее распахивается и левая грудь шлепает меня по руке.
– Дорис, они привезли холодильник, только почему-то пытаются выгрузить его к Нэнси! – говорит Бетти.
– Уау, как это мило, – говорит Леона. – И как не вовремя. Я ведь даже останавливаться не собиралась! Мой новый консультант устанавливает сегодня новый комплексный тренажер, а мне бы еще успеть купить новые тенниски…
Целых три предмета для того, чтоб повыёбываться. Мой дом в мгновение ока превращается в чертов Пукингеймский дворец. Причина переполоха выступает в гостиную в синем халате с золотой отделкой и в новеньких «Тимберлендах» на босу ногу. И раскидывает руки.
– Ба, да это же Ангелы Мученио!
Джордж и Бетти хихикают, как будто сыплют кокосовую стружку поверх карамельного смеха Леоны; матушкины брови взлетают так, что глаза становятся похожи на две сросшиеся черешками вишни. Никто не задается вопросом, с какой это стати Лалли нежит мою матушку; истинное положение вещей заложат кусочками карамельного пудинга и зальют патокой. Только не спрашивайте меня о том, какого хуя людям так нравится говорить, что все у них хорошо, когда на самом деле нет ни хуя хорошего. В том, что в моей ванне красуется теперь зубная щетка Лалли, ни хуя хорошего нет. Он идет через кухню, старательно не глядя в мою сторону, как будто я пустое место, как будто я блядский ноль без палочки; он с хрустом открывает очередную бутылочку женьшеня, дергает себя за яйца и все это время лыбится, сука, не переставая.
– Быстрей, Дорис, – говорит Джордж. – Это же твое Специальное Предложение, иди, скажи им хоть что-нибудь!
– Но я даже не одета!
– Вот я и думаю, – говорит Леона, – может, мне съездить в Хьюстон. Прикупить себе заодно спортивный купальник…
Это рекорд. Четвертый понт за раз. А матушка стоит себе и улыбается с победным видом и поудобнее устраивается в объятиях Лалли.
– Черт, Дорис, тогда я сама пойду и скажу им, – говорит Джордж. – Ты смотри, они уже выгружают эту чертову штуковину!
Я наклоняюсь к кухонному окну; и точно, у Лечугиного дома припаркован грузовик «Джей Си Пенни». Под задним колесом приткнулся плюшевый медведь.
– Нет, как же это так, подождите… – говорит матушка.
Жил-был конь, который умел считать, и его показывали в цирке. Всем казалось, что этот коняга умный до невозможности, потому что, когда ему задавали задачку, он выстукивал копытом ответ – и всегда попадал в самую точку. А потом оказалось, что ни хуя этот конь никакой математики не знал. Он просто стучал себе копытом, покуда напряжение в публике не спадало, а он эту перемену настроения воспринимал на раз. Как только он отстукивал нужное число, аудитория расслаблялась, он это чувствовал и переставал стучать. Вот и сейчас Лалли воспринимает воцарившуюся в комнате напряженную тишину как сигнал к действию: ни дать ни взять одаренная цирковая лошадь.
– Ц-ц, Специальное Предложение? – переспрашивает он. – Детка, после того, что они столько времени морочили тебе голову, я просто позвонил им и отменил заказ. Ты извини, если хочешь, прокатимся к Святому Антону, мне все равно нужно докупить женьшеня.
– Ой, мамочки.
– Ты ведь заказывала миндальный с миндальной отделкой, ведь так? – интересуется Джордж. – Смотри, они выгружают у Нэнси новенькую двойку миндальнего цвета, как раз то самое Специальное Предложение, морозилка сбоку!
– Ну и денек, – говорит Леона. Лицо у нее как-то мигом втягивается и блекнет в бесплодной попытке отыграть обратно даром выложенный четвертый козырь. Поздно, лапочка, поздно.
Я с трудом перевожу взгляд над стойкой, мимо засунутого за жестянку с печеньем счета за свет, в гостиную, тщетно пытаясь уцепиться хоть за какую-нибудь соломинку простого человеческого достоинства. И тут входит Брэд, в новехоньких, с иголочки, «Тимберлендах». Ебысь! – со всей дурацкой дури дверью об косяк. Он задирает нос в потолок и чалит прямым курсом к телику. Голову даю на отсечение, сейчас усядется на ковре и будет читать по губам звуковые сигналы в «Спрингер-шоу».
У меня просто руки опускаются. Вот так я, блядь, и вырос, вот вам история моей борьбы за вечные истины и славу. Суп-пюре из лжи, целлюлита и ёбаного «Уау».
Я поворачиваюсь, чтобы отчалить к себе в комнату, но тут Лалли ловит меня за загривок. Он делает вид, что просто решил взъерошить мне волосы, но на самом деле держит он меня довольно крепко.
– Ну что, командир, пойдем перебросимся парой фраз?
– Ну, конечно, – тут же подхватывает матушка, – у вас свои мужские дела. А я, пожалуй, заварю пока настойчик и напою девочек: уверена, что кое-кому такое дополнение к диете пойдет на пользу.
– Что я слышу, – вскидывается Леона, – она опять вернулась к Часовым Веса?
– Это «Зона», – говорит матушка.
К тому времени, как Лалли утаскивает меня на темную половину гостиной, меня уже успевают вычеркнуть из списков присутствующих. Меня усаживают на Памелин край дивана, тот, что пониже. Сам он с удобством устраивается на высоком краю и принимается неодобрительно разглядывать мои кроссовки.
– Ц-ц, ты даже не представляешь, до чего ты довел свою бедную маму. Можешь себе представить, что могло бы случиться, не окажись я рядом, чтобы вовремя собрать кусочки?
Он что, сука, шутит или как? Он прожил здесь семь дней, и что, теперь мы с ним родственники, так, что ли? Я просто сижу и смотрю на ковер. Который тут же выгорает от ужаса, на ярд или около того.
– Сказать, что ты поставил нас в идиотское положение, Верн, значит, ничего не сказать.
Я встаю с дивана.
– Это ты все наворотил, вот и разгребай.
– Что такое? – Он хватает меня за руку.
– От-ебись от меня, – говорю я.
Он отвешивает мне оплеуху.
– Поматерись мне еще.
На шум приползает Брэд, толчками, на заднице. Лалли покрепче перехватывает мою руку.
– Лалито, какой тебе кофе? – доносится матушкин голос.
– Горячий и сладкий, как моя женщина. – Лалли одаривает Брэда улыбкой и подмигивает ему.
Я обдумываю вариант: интересно, если взять вон ту настольную лампу, снять с нее абажур и засунуть ее в жопу сперва Лалли, а потом Брэду, что станется с прямой кишкой у обеих этих особей? Лалли притягивает меня поближе к себе и принимается шептать мне в ухо:
– Что-то я такое слышал насчет второго ствола. Ты что-нибудь слышал насчет второго ствола?
Я просто сижу и молчу.
Он пару секунд смотрит на меня, а потом вздергивает брови.
