Обо всём мы с тобой говорили,
Позабыли лишь самую малость,
Не заметили – полным иль хилым
Колос был.
Будто нас не касалось.
До свиданья, село, до свиданья!..
Только стоп!.. Что так сердце заныло?
То худым кулачком на прощанье
Нам голодное детство грозило.
* * *
Чувашская хороводная
Не боясь молвы, при всём народе
Начала я песню в хороводе.
Из народной песни
О, как изящно, как свободно,
Она звучит в родном краю!
Чувашской песне хороводной
Свою любовь я отдаю.
В ней слышу шум листвы зелёной…
Она, как вышивка. И в ней
Душа той девушки влюблённой,
Что для меня всего милей.
И впрямь ничто с ней не сравнится.
Она, как прежде, хороша.
И, как сияние зарницы,
В ней бьётся сердце чуваша.
Та песня не бывает мрачной,
Я ей всегда внимать готов.
И, как родник, она прозрачна,
Не терпит бестолковых слов.
Она с годами не стареет,
И с самой яркою звездой
Сравнить её я не посмею.
И быть ей вечно молодой.
В ней стих и образ – всё на месте,
И в ней легко, свободно им.
Учись, поэт, у этой песни
Быть скромным, светлым и живым.
Перевёл Пётр Градов
Очнись, чуваш!
Очнись, чуваш!
Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Чувашии
Теги: Поэзия Чувашии
Юрий Семендер
Родился в 1941 году в Красноармейском районе Чувашской АССР. Окончил Цивильское культурно-просветительское училище и Чувашский государственный университет им. И.Н. Ульянова.
С 1974 по 2005 г. – главный редактор журнала «Ялав». Народный поэт Чувашской Республики. Награждён орденом Дружбы (1996), медалью ордена «За заслуги перед Чувашской Республикой» (2011).
Идущие с крестом
Идут
Холмистою дорогой,
А дальше – ровней места.
Поют спокойно и строго
С надеждой на милость Христа.
Старцы тут
И молодки –
Эти чуть смущены.
Молитву творят по ходу –
К вере приобщены.
Подростки твёрдо ступают,
Зовёт из их жизни стезя
К звёздам, где вечно летают
Ангелы – их друзья.
Пророки
Шествуют тоже:
Пётр, Павел, Исай…
Благослови, Матерь Божья!
Иисус, сил придай!
Бог.
Пусть ныне, как прежде,
Он для смертных незрим,
Есть Он – наша надежда!
С Ним мы зло укротим.
Идут.
Крест святой над ними,
Сильней которого нет.
Чем ближе Всевышний ныне,
Тем ярче духовный свет.
Автограф
Моргаушской деревне повезло
Название Ятман звучит тепло.
Живёт там Хведер – псевдоним Палан,
Друзья его прозвали: стихоман.
А ежели баян берёт он в руки –
Всех радуют мелодий разных звуки.
Могу другую страсть его назвать:
Автографы у звёзд он любит брать.
Каких имён вы только не найдёте
У Хведера в таинственном блокноте!
Однажды, отдохнуть решив от дел,
На лавочку в саду Палан присел.
Листал блокнот страницу за страницей,
Вот подписи – как ими не гордиться.
Вдруг, незаметный посреди ветвей,
Кап! капнул на страницу воробей.
Палан не удержался от восторга:
«Спасибо… Есть ещё один автограф»!
Очнись, чуваш!
Очнись, чуваш!
Опять впадаешь в дрёму,
Опять забыл ты Сеспеля призыв:
Кто твоему сулит невзгоды дому,
Тот хочет уничтожить твой язык.
Очнись, чуваш!
Иным и взятки гладки,
Одни посулы раздавать хотят.
Не поддавайся обещаньям сладким –
Опасен чужеродный этот яд.
Очнись, чуваш!
Шаги хапуг всё ближе,
Они по части воровства сильны:
Чтоб поживиться где-нибудь в Париже,
Им подавай узоры старины.
Очнись, чуваш!
И вспомни поговорку:
Что с жадностью корова в рот сует?
Не сена клок и не сухую корку –
А смачно книгу детскую жуёт.*
* Чувашскую книгу корова съела – так гласит народная поговорка.
Перевёл Аристарх Дмитриев
Валерий Белякович: «Я – фаталист»
Валерий Белякович: «Я – фаталист»
Искусство / Искусство / Эпоха
Савватеева Наталья
Таким мы его и запомним
Фото: Ольга Кузнецова
Теги: Валерий Белякович , театр , режиссёр
Из последних разговоров с режиссёром
Об искусстве
Нет такого понятия «окраина» в искусстве. Человек или театр может географически находиться на окраине, но являться центром. А может быть в центре, а в искусстве – на окраине. И у каждого своя накопительная система. Кто-то работает, как батарейки в диктофоне, а кто-то заряжается от солнечной энергии. Утром и днём ловит солнечный божий свет, а вечером фонтанирует. И так до бесконечности, пока глотка глотает и зубы скрипят. Думаю, я к этому типу отношусь.
О Родине
Понятие Родины у меня от бабушки Евдокии Кирилловны из деревни Городецкие Выселки, что на рязанских просторах, где я жил до школы. Какие там закаты и кровавое солнце! Я смотрел на всё это ошарашенный и думал: «Вот это, наверное, и есть рай!» Когда солнце садится, из-за поворота появляется стадо – коровы и овцы. Они идут домой. Мо-мо, бе-бе! Такая симфония! И наша корова Жданка идёт... А через полчаса я пью молоко с хлебом, вкуснее которого не было ничего в жизни! И хлеб чёрный – лучше пирожного! Это какое-то счастье! Вся моя родословная по матери оттуда, из большой деревни, что сейчас практически умерла. Сталин поднял всё из руин, но какими усилиями? Нечеловеческими. В патриархальной деревне люди работали, были зажиточными, и деревня жила. Но их называли кулаками. Ту деревню уничтожили, и ту Россию мы потеряли. Что нужно сделать, чтобы люди полюбили землю? Земля-то рязанская жирная! Как Чехов говорил: «Воткнёшь оглоблю, тарантас вырастет». Но ведь у нас только у кого-то что-то начинает получаться, сразу едут рейдеры, сжигают, ломают. Варварство! Раньше всё шло логично: нарастали кольца, как на дереве, любовь к земле передавалась от отца к сыну, и никто не хотел уезжать. Уезжал только гений Ломоносов, который чувствовал призвание. А люди работали на земле и любили её. Несколько лет назад поехал на могилу бабушки и увидел мои искорежённые поля, ржавые бороны, разломанные дома, изуродованную речку, в которую страшно входить. Думаю, когда-то что-то должно измениться…
О Москве
Это мой любимый город. Когда еду по Ленинскому проспекту, могу назвать десяток дорогих для меня адресов. И по Комсомольскому тоже. Везде кто-то жил, везде я кого-то любил. Здесь мой ребёнок – Театр на Юго-Западе. Здесь МХАТ. На Ленинских горах всё исхожено, там первая любовь. Приезжаю на Востряковское кладбище, там родные гробы. Как без этого жить? Думаю, Москва стала лучше. Но расползлась почти до Калуги, чего я не понимаю.
О Крыме
Когда шла история с Крымом, я был в Японии, ставил «Гамлета». Бросал репетицию, шёл, смотрел и орал как Станиславский: «Не верю». И вдруг это произошло. Говорят про позицию Макаревича, у него какие-то свои экзерсисы в голове. А для меня Крым – мои первые гастроли. Мы сделали спектакль «Лекарь поневоле», Авилов там играл главную роль, и я там играл. У нас была небольшая группа – 10 человек. Мы приехали в Севастополь с одним фонарём, поставили его на площади и стали играть. И нас начали приглашать во все санатории, международные и пионерские лагеря, в воинские части, в консерваторию. Мы всюду в Крыму сыграли. Там потрясающие люди, которые сразу повели нас в Херсонес. И когда этот город-герой Севастополь, за который столько было пролито крови, вдруг так легко отошёл куда-то кому-то, было очень странно. И я жил всё время с этой занозой в сердце. И Путин эту занозу вытащил. Для меня Крым – это так много! И Севастополь тоже! Нас не разорвать!
О русском духе
Нам не хватает общего патриотического подъёма в стране. Вот сейчас он наметился благодаря Крыму и позиции Путина. И если будет в воздухе летать этот победительный настрой, то автоматом пойдут и другие благости в сторону жизни – на бизнес, на искусство, на радость ощущения. Когда я жил на Рязанщине, у нас были сабантуи и русско-татарские фестивали. У меня есть фотография матери, где она в национальном русском наряде. Кто сейчас его наденет? Ни у кого его даже и нет. А вот в Японии у каждой женщины есть дома кимоно, и она надевает его на праздники. А у нас даже стесняются быть русскими! Не умеют, не могут и не знают, как по-русски плясать и петь. Я пришёл в Белгородский театр и говорю артистке: «Ну-ка, давай, спой частушку!» – «А я не знаю». – «Как не знаешь? Ты работаешь в Белгороде, это же самая русская земля! И ты, артистка, не знаешь частушки? Да у тебя должна быть на каждый случай жизни частушка. Народ так жил и так пел».
