Они были так близко друг от друга, что она услышала удары его сердца и ощутила упругость мышц. Под ненавистной синей формой был полный жизни и сил мужчина. Его прикосновение, несомненно, волновало бы се, однако подобных чувств не следовало испытывать при мыслях об этом, во вражеской форме.
– Вы сделали хорошее дело, – произнесла она, помолчав. – Спасли этого цветного от солдат.
– Почему вы говорите «цветного»?
– Я не имела в виду ничего оскорбительного. Эти солдаты-янки, с которыми вы сцепились, не подозревают, что человек с темной кожей может быть образованным и состоятельным. Но здесь, в Новом Орлеане, почти столько же gens de couleur libres, сколько и черных рабов.
– И им до сих пор не разрешают голосовать.
– У меня тоже нет такого права, – мягко отозвалась она.
– Я думаю, что это неправильно.
Эммануэль сильно удивилась. Большинство мужчин – да и людей вообще – просто смеялись над желанием женщин получить возможность голосовать. Но у Зака было другое мнение.
«Я совершила ошибку, – подумала Эммануэль, все еще крепко держа его за талию. – Не надо было предлагать ему свою помощь, позволять обхватить себя за талию, дружелюбно разговаривать с ним».
– Вам нравится это? – неожиданно спросила она. – Я имею в виду – убивать.
Зак молчал так долго, что она уже начала сомневаться, ответит ли он вообще. Внезапно он глубоко и устало вздохнул, и это удивило Эммануэль.
– Нет, мне это не по душе.
Эммануэль вспомнила сцену, которую увидела, прибежав на шум: майор стоял среди группы солдат и с устрашающим видом наносил удары саблей направо и налево. Даже убийство Генри Сантера, столь страшное своей внезапностью и зловещей неизвестностью, не ужаснуло ее так, как те несколько мгновений на улице Конти. Эммануэль доводилось видеть результаты подобных столкновений, но она никогда не присутствовала во время них.
Эммануэль посмотрела на темный профиль майора, очерченный на фоне неяркого света, проникавшего на улицу из-за неплотно закрытых окон.
– А что такое война? Это и есть убийство.
– Нет, это другое дело. Солдаты хотели уничтожить меня из-за своей глупости.
Они дошли до входных ступенек больницы Сантера. Протянув свободную руку, Эммануэль с силой дернула за звонок, который издал резкий звук.
– Вы должны любить войну. Благодаря ей вы делаете карьеру.
Зак повернулся к Эммануэль:
– Вы хотите стать доктором. Значит ли это, что смерть доставляет вам удовольствие?
Она подняла глаза на майора, но расположенный у входа газовый фонарь светил ему в спину, так что черты лица трудно было разобрать.
Внезапно взвизгнули петли, и массивная дверь открылась.
– Бог мой! – произнес по-немецки появившийся в дверном проеме высокий, долговязый юноша. Он с изумлением смотрел на истекающего кровью офицера в синей форме. Ганс, которому было всего девятнадцать, переехал в Америку пять лет назад с матерью и четырьмя братьями, не желавшими принимать участие в объединительных войнах в Германии. Но, избежав бойни с французами, Ганс попал в Гражданскую войну в Америке и потерял часть ноги в кровавой стычке с патрулем янки в болотах Байу-Креве.
– Мне помочь? – спросил Ганс с сильным немецким акцентом.
Эммануэль чиркнула спичкой, чтобы зажечь фонарь, что стоял на длинном столе в самом начале комнаты.
– Я могу справиться и сама, спасибо. Но нужно немного теплой воды с кухни.
– Сейчас принесу.
– Кто он? – спросил майор, провожая взглядом молодого немца.
– Ганс? – Она повернулась, держа в руке фонарь, чтобы показать дорогу в коридор. – Он делает легкую работу по уходу за больными и следит за пациентами по ночам.
– На костыле?
– А где еще он найдет работу? – Эммануэль распахнула дверь. В дверном проеме проглядывалась бедно обставленная, но тщательно выскобленная комната, за ней виднелся главный кабинет. – Вам надо снять китель и рубаху. – Внезапно она смутилась, словно никогда не видела обнаженных мужчин. – И конечно, саблю.
Когда Зак снимал пояс, ножны звякнули. Повернувшись, он изучающе окинул взглядом комнату с высоким потолком и побеленными стенами. В центре стоял стол, на окнах не было занавесок.
– Это здесь вы занимаетесь хирургией?
Эммануэль повесила лампу на крюк рядом со столом, затем быстро сняла шляпу, стянула с рук перчатки и положила их на стол.
– А что, как вы думаете, мы здесь делаем? Вскрытия?
– Если вы хотели меня напугать, – произнес Зак, расстегивая пуговицы на форме, – то вы в этом преуспели.
У него оказались изящные кисти рук с длинными пальцами; Эммануэль поймала себя на том, что внимательно наблюдает, как он снимает мундир.
– Прижмите этот сверток к ране, – приказала Эммануэль и повернулась, чтобы вымыть руки.
– Он здесь давно? – поинтересовался Зак.
– Кто?
– Ганс.
– Почти три года. До того как его ранили, он работал сиделкой.
– Когда это было?
– В мае. – Она взяла полотенце из чистой, аккуратно сложенной стопки на полке рядом с умывальником. – Я хочу промыть рану, прежде чем ее перевяжу. В ней могут остаться частицы ткани… – Она повернулась, и ее голос внезапно оборвался.
Зак стоял, опершись бедром о стол. Одна его рука безвольно висела, вторая прижимала к боку свернутую сумочку. Без мундира он оказался стройным и поджарым, с жилистыми руками и плечами и словно отлитой из бронзы грудью. От этой мужественной красоты у Эммануэль перехватило дыхание.
– Вот вода, мадам, – произнес Ганс, стоя в дверном проеме.
Эммануэль поспешно направилась к нему, чтобы взять белый эмалированный таз, и, пробормотав слова благодарности, закрыла дверь. Машинально выполняя привычную работу, Эммануэль пыталась разобраться в своих чувствах. Она уже много раз видела мужские тела – пожалуй, даже чаще, чем девицы из прибрежного борделя. Это непрофессионально – что-то чувствовать при виде полуобнаженного торса. Наверное, решила она, это результат усталости. В последние дни ее так настойчиво преследовал страх, что она превратилась в школьницу – трусливую и влюбчивую.
– Я не курю, – произнес Зак.
Она обернулась – так быстро, что вода плеснула через край таза и намочила ее платье.
– Что вы сказали, месье? – Эммануэль посмотрела в его глаза и заметила, что за невероятно длинными ресницами прячутся смешинки.
– Это я говорю на тот случай, если вы горите желанием посмотреть, какого цвета мои легкие.
– Пф-ф. – Эммануэль решительно двинулась от двери и, подойдя к столу, с шумом поставила таз. – Я обычно вскрытиями не занимаюсь.
– Вы меня очень обнадежили.
Эммануэль отвела его руку от раны.
– Дайте-ка мне на нее взглянуть.
