Я предложил папаше приехать летом в Москву, было бы хорошо, если бы он приехал, тем более что здоровье его ухудшается и попасть на прием к хорошему врачу-специалисту – необходимо. <…>
У нас дома с дядей часто происходят стычки на политические темы. Ему тяжело пришлось в жизни, много трудился – теперь он инвалид и, исходя из своего положения, он считает, что у нас в стране очень много недостатков, чуть ли ни одни недостатки. Вот тут-то мне и испытание как комсомольцу – убедить его, доказать его неправоту, что не так-то легко, а главное, не всегда удается. <…> Закругляюсь – час ночи.
Яхта «Эльф», Р-20-3
10 апреля 1952 г.
С 1-го апреля произошло новое, пятое снижение цен, правда, только на продовольственные товары, на 10–15%, но и это большой плюс <…>. Два воскресенья езжу в яхт-клуб – ст. Водники. Готовим яхту «Эльф» к сезону. Работа на свежем воздухе мне нравится, тем более, что я уже сильно соскучился по работе. Занимаюсь пока нормально – хвостов нет. Недавно узнал интересную новость: прежде, чем попасть в «Сокол»[16], нужно один год жить в Жаворонках; сначала я немного испугался, но потом решил, что это совершенно справедливо и если придется – поживу. <…>
5 мая 1952 г.
Праздники прошли. 26-го был в институте неплохой вечер. Выступал наш эстрадный оркестр. Жалко, что у нас не учат играть, я бы с удовольствием поучился бы на кларнете. <…> 1-го мая был на демонстрации, видел Сталина, вышел из дома поздно и поэтому Красную площадь проходил не со своим, а с Потемкинским институтом. Шли с Красной площади и начали разбираться, кто же кроме Сталина был на Мавзолее. Больше двух человек (Сталина с кем-нибудь) никто не запомнил, и общую картину удалось восстановить только из газет вечером. <…>
11 мая 1952 г.
Сегодня целый день был в «Спартаке», поработали нормально, так что к вечеру «Эльф» спустили на воду. Видел парусные гонки – красивое зрелище. <…> За это время видел в «Экране» цветную «Сказание о земле сибирской» – толковая картина и музыка толковая, вчера там же смотрел новую «Незабываемый 1919»: замечательная картина: исторический материал, техника съемки, игра артистов – смотришь такую вещь с удовольствием.
24 мая 1952 г.
С понедельника начинается зачетная сессия, я уже сдал три зачета <…>. В воскресенье ходил в первую парусную гонку – здорово и интересно. Шли на нашем «Эльфе» Р-20-3, я шел с Вовкой, пришли мы пятыми, Эрик с Федькой шли дублерами, пришли третьими. После гонок с Вовкой ходили в лес, притащили домой по огромному букету черемухи. <…>
2 июля 1952 г.
Подведем итоги: стукнуло девятнадцать лет, кончилась экзаменационная сессия, обнаружилось, что я серьезно болен. После марксизма сдавал теоретическую механику. Потом к «бороде», профессору Игнатьеву – получил «хорошо». За механикой сдавал химию. К химии я плохо подготовился и получил сначала «посредственно». 30 июня я праздновал свое девятнадцатилетие. С утра сдавал Щеголеву марксизм; он сказал, что у меня отличная логика, но я бузил в теории и получил «хорошо»; спустя два часа пошел пересдавать химию и заслуженно получил «хорошо». Пересдавал я их главным образом потому, что стыдно было ехать домой с тремя тройками в зачетке, кроме того, химия идет в диплом. <…> Сдали с Вовкой документы Пети Башмакова в Институт цветных металлов и золота. Институт хороший, но я боюсь, что его туда не примут. <…> Сегодня меня вызвали в военкомат на комиссию. Рентген показал, что у меня плохо с легкими – очаги туберкулеза. Ну, уж чего, а этого я никогда не ожидал.
С лучшим другом Петей Башмаковым, 1952 г.
То восхищались врачи моими легкими, спрашивали, не чемпион ли я по плаванию, а теперь вдруг туберкулез. Это, пожалуй, осложнение после гриппа; был ряд простуд – <…> зимой в институте, когда мы после жаркой аудитории бегали в корпус физики, и во время работ в яхт-клубе. Я немного недолюбливал Федьку за то, что он так дрожит за свое здоровье, но как бы не пришлось убедиться, что он более прав, чем я. <…>
6 августа 1952 г.
Позавчера мы с папашей вспомнили, что ровно десять лет назад – 4 августа в 7 часов вечера мы драпали от немцев из Каневской. Немецкие «Юнкерсы» бомбили в это время железнодорожный мост, на радиоузле рубили огромную мачту антенны, а наш фургон, крытый черным толем и запряженный парой почтовых лошадок, покидал взбудораженную станицу. Потом 35 км за одну ночь – Брюховецкая – Тимашевская – Медведковская – совхоз-сад под Краснодаром. Ночью у какой-то станицы нас сбросили с дороги, пропуская кавалерийскую часть, чуть не попавшую в окружение. Потом снова степь; горящий хлеб, горящие нефтебазы. И вот Краснодар. Наши попутчики, семья начальника почты Ильина, решают остаться у немцев. Впереди очень страшная переправа через Кубань.
Но здесь нам повезло. В тот момент, когда мы подъехали сбоку к мосту через Кубань на основной магистрали, ведущей к мосту и сплошь забитой машинами, у передней машины лопнула ось и она приостановила все движение. Мы воспользовались этим и сбоку въехали на мост и проехали совершенно одни, хотя перед мостом скопились сотни машин и подвод.
С отца еще успели взять проездной сбор, пока эту машину не скинули под откос. Мост в это время бомбили, в центре Краснодара уже были немецкие танки, в воздух взлетел маргариновый завод. Военные связисты, увидев в отце коллегу, посоветовали ему ехать на Тахталукай. И вот вся масса беженцев от моста через Кубань двинулась на Энем, а наша подвода на Тахталукай. Через час от всей колонны, ехавшей на Энем, немецкие самолеты ничего не оставили. Потом горящий, весь в развалинах Шаумян, где сходились несколько шоссе и который с немецкой аккуратностью бомбили каждое утро ровно в 8 часов. Потом Туапсе и море.
Я долго не мог понять, что это действительно море, так оно меня ошеломило, и убедился, пожалуй, только тогда, когда спустился к воде и увидел утопленника. Дальше за Туапсе Лазаревская и вторая крупная бомбежка (первая была за перевалом, от которого в памяти у меня остались груши, горная речка, светящиеся гнилушки и вой шакалов). Недалеко от Туапсе у нас сдохла одна лошадь; отец купил у армяна другую, и мы после небольшого перерыва снова двинулись дальше. Сразу за Лазаревским мы встретили семью Козловых, с которыми и ехали до Сочи. Адлер, Сочи, Новый Афон, Гагры, Сухуми; в Сухуми отец получил направление на Очамчире, где мы и поселились. Начались ежедневные купания в море и Галидзге, потом учеба во втором классе, отличное его окончание, дружба с Котиком (ленинградским беженцем), весной воз– вращение уже на машине в Каневскую. Для меня путешествие было только интересным, для родителей – тяжелым. Достаточно отметить, что отцу оно обошлось в 18 тысяч, накопленных раньше на покупку дома, не говоря уж о многих трудностях и нередких рисках жизнью.
31 августа 1952 г.
Итак, мой отпуск закончился. За лето я отдохнул, поправился, загорел <…>. Почти каждый день я проводил примерно так: вставал в 8-9 ч, в 11 часов шел на речку, где был до 4–6 часов вечера. На речке купались и катались на Юркиной «Чайке». Два или три раза ездили на рыбу с удочками на целый день, один раз сделали набег на сливы в колхозном саду, иногда топили лодки с какими-нибудь девицами: в общем, «Чайка» прославилась на всей речке. Вечерами три раза в неделю ходил на скачки (танцы). <…>
Москва нас встретила паршиво: собачьим холодом и дождем. И вообще, показалась она мне какой-то нехорошей, сильно захотелось домой, пришлось даже бороться с этой, правда, недолгой, но ощутимой слабостью. <…>
Был в институте; общежитие на «Соколе» обещают дать с января, попробую пожить до этого времени у дяди. Да, чуть не забыл: благодаря моему чуткому руководству в мой институт подали документы и поступили Петя Башмаков и Борис Середа. <…> Несмотря на то, что я летом не соблюдал предложенный мне папашей санаторный режим, я совершенно забыл, что у меня что-то с легкими; пожалуй, потому что занимался водным спортом и был все время на свежем воздухе (даже спал во дворе). <…>
Валентин на лодке «Чайка» в Каневской
9 сентября 1952 г.
<…> Еще довольно часто вспоминаю о доме. Так вот сидишь на лекции, слушаешь, слушаешь, а потом вдруг перед глазами возникает какой-нибудь эпизод из летней жизни. Жалко отца с матерью, они же совершенно одни остались, а я с ними последнее время нехорошо поступал, дома с ними почти не бывал, с мамой ссорился из-за того, что поздно приходил. А она же по-своему совершенно права и мне хочет только добра, а из-за этого глупого письма от Н.И.[17] она очень расстроилась, подумала невесть что и очень за меня испугалась.
<…> Вчера замечательно провел день в яхт-клубе. Из «Спартака» вышли в 12 часов, имея на борту 6 человек. Ветер был приличный, за полтора часа дошли до Бухты Тайн, где в красивом месте устроили что-то вроде пикника. Когда шли назад, я почти всю дорогу сидел на румпеле. Все-таки как здорово самому вести яхту! <…>
