Наступило молчание. Где-то недалеко о чем-то своем завыл волк. Почти заглушая его, свинцово гудела мошкара.
– И угораздило их свалиться нам на муку… – пробормотал все тот же верующий.
– Если б они не свалились, мы бы уже давно в земле лежали.
– А ты, верно, себе сто лет отмерил?.. Все одно ведь пришибут тебя рано или поздно…
– Не знаю, как тебе, только мне лучше, чтоб поздно.
– Мне вот еще чего любопытственно. – спросил галантерейщик. – Чего это они тут рухнули? Ладно, я понимаю, летали бы в Европе, Америке. На худой конец – под Петербургом… Чего они тут делали?
– Да шут его знает… Наверное, своих ссыльных в Сибирь везли.
– Лягайте спати. – предложил Бык. – Відпочивайте, хлопці, бо сили потрібні!
Гибель большевика
Вечером, по окончании работ у костра арестанты собрались играть в карты.
Сначала играли арестантские главари: Галантерейщик, Бык и Ульды. Для разнообразия Галантерейщик решил сегодня проиграть, из-за чего его соперники пребывали в благостном настроении.
После них к картам допустили братию менее весомых – подручных упомянутых главарей.
Пытался подсесть Рундуков.
…Кажется, за последнее время по цепи, словно по какой-то пуповине к этому непонятному человеку, имени которого никто не знал, да и знать, в общем не хотел, перелилось нечто от Быка. Полуинтеллигент не стал ни сильнее, ни выше, но перенял манеры, стал похож не на быка, а скорее на лошака… Впрочем, за последнее время он изрядно поправился – для Быка выделяли лучшие куски, и полуинтеллигент тоже не грустил.
И вот сейчас полуинтеллигент набрался смелости отшить Рундукова:
– Эй, куда лезешь?..
– Играть… – ответил Станислав.
И взглядом обвел остальных в поисках поддержки.
Но ее не последовало.
На потугами недополуавторитета остальные арестанты смеялись. Но поскольку Бык своего миньона не одергивали, делали это исключительно за их спиной. И сейчас Бык сыто молчал. Непонятный человек, ободренный молчанием продолжал:
– И на что вы намерены играть, господин революционер? На свои… ха-ха… Цепи? На убеждения? На пайку? На свой бушлат арестантский?..
– На бушлат деревянный, – дежурно схохмили из темноты.
Послышалось пару смешков – не весьма громких и столь же дежурных.
– Я… В долг?.. – предположил большевик.
– Да пошел вон! – чуть не хором ответили игроки.
Рундуков вздохнул и действительно вынужден был уйти.
Обиженный он сел у костра, стал бросать в него веточки.
Как раз перед сном вместе обходили посты Грабе с есаулом.
Тропинка шла мимо места, где отдыхали каторжане.
– Что это у них? Карты?.. – поинтересовался Грабе. – Не лучше ли их отобрать?..
– Не извольте беспокоиться, – покачал головой есаул. – Эти отберем – они из бересты вырежут. Да и нельзя ж человека вовсе развлечений лишать. Он без них звереет лихо…
– От азартных игр вообще и от карт в частности, – заметил Грабе. – бывают всякие треволнения и убийства.
– Смертоубийства бывають, а как же. Да только так пырнут одного-двух и улягутся. А у нас такого народу всегда не убудет. А вот ежели они позвереют да против сабель попрут. Пущай играють.
Костер топили собранным сушняком, разжигали его стружкой и щепой, оставшейся от строительства домов да вышки. Уже неизвестно после чего остались отпиленные кружочки кругляка – деревянные шайбы где-то в полдюйма высотой и с пятак в поперечнике. Такой и начал вращать в руке Рундуков.
Немного подумав, предложил Павлу:
– А давайте в шашки играть?.. Это для необразованных азарт, а мы с вами люди из другого теста!
– Да как в них играть?.. У нас-то и доски нет, и фигур тоже…
– Ну, сейчас что-то придумаем.
На земле у костра Станислав Рундуков начертил шахматную доску. Набрал шайб под число шашек. Половину из них вымазал в саже.
– Давайте играть?.. – предложил Павлу.
Сыграли несколько партий. Все партии Павел проиграл почти вчистую. Играть он умел препаршиво: пожалуй только знал правила да идею. Да и не сильно хотелось.
Как раз в это время из игры выпал полуинтеллигент – с молчаливого же согласия Быка его друзья обыграли миньона вчистую. Оставили голодным на день вперед.
– А это что?.. – спросил он у большевика.
И закашлялся.
– Шашки, – ответил Рундуков. – Не хотите сыграть?.. Никакого фарта – только ум…
Полуинтеллигент не хотел. Если он проиграет еще тут, то, верно, потеряет последние капли авторитета. Впрочем, он ошибался: оного у него не имелось никогда.
Зато игрой заинтересовался прохиндей поменьше:
– Сыграем!
И уселся напротив.
– На что играем? На интерес?.. – полюбопытствовал Рундуков.
– А зачем на интерес. Давай на твой обед?.. Ну или на мой?..
Большевик, ободренный легкими победами, согласился.
И легко выиграл первую партию.
– Ну… – обиделся прохиндей. – Давай еще раз?.. Ставлю свой ужин! Только теперь я белыми играю!
Около игроков собралось несколько скучающих каторжан.
Будто бы и эту партию должен был выиграть Рундуков – по всему выходило, что играет он порядочно. Но прохиндей сделал ошибку – он смухлевал. Будто от безделья он взял битую черную шашку незаметно ее вытер и поставил назад на поле, словно свою, белую…
Рундуков тоже совершил ошибку – он это заметил. Схватил прохиндея за руку:
– Смотри, народ честной! Он – мухлюет! В шашках – и то мухлюет. Это моя шашка!
– Кто мухлюет? Ты ври, да не завирайся! Какая она твоя? Она – моя.
Совершенно очевидно было видно, что на спорной деревяшке явно были видны следы сажи.
И тогда прохиндей применил свой последний аргумент: смазал Рундукову по морде. Тот упал на спину, но резво вскочил, бросился на обидчика…
…А дрался большевик, куда хуже, чем играл в шахматы. Прохиндей ударил под дых, когда Рундуков, задохнувшись, скрутился, распрямил его хуком и провел еще прямой в голову. Станислав рухнул, потянув вниз и Павла. Тут же прохиндей стал бить упавшего ногами. Те, с навешенными кандалами били словно кастеты. Раздался хруст…
…И выстрел.
К костру со взятыми наизготовку винтовками спешили казаки. Разбуженные выстрелами, появились и командиры.
– Что здесь произошло? – спросил Грабе, глядя на воющего от боли Рундукова.
Арестанты ему объяснили: путано и все разом.
Грабе, как ни странно понял.
Кивнул:
– Первый раз вижу, чтоб шашки кого-то довели до виселицы…
– Не-е-е-т! – завопил прохиндей.
– Да, – подтвердил Грабе.
– И энтого, который рядом прикован… Туда же, на пару, – дополнил есаул. – Я же говорил. За то, что не остановил…
Казнили тут же. Из-за темноты экзекуция прошла незаметно.
***
Ранним утром, на свету фельдшер осмотрел руку Рундукова:
– Поломалась! Ну ниче! В лубки возьмем – срастется. Может даже и ровно.
– Сколько будет срастаться? – спросил Грабе.
– Месяц али полтора. Может – два.
– Не пойдет. Через два месяца он мне нужен будет.
Грабе осекся, понимая, что сказал нечто лишние.
– Да я… Я… – зачастил Рундуков. – Да на мне как на собаке зарастет! Через месяц, нет, через две недели.
Грабе снова задумался. Спросил затем:
– По какой статье сюда попал? За что?..
– Экспроприация… – пробормотал Рундуков.
Грабе посмотрел на есаула. Тот кивнул:
– Экспроприация. Купца зашиб и все его семейство. Ребетенка пришиб трехгодовалого. Девочку что ли утюгом промеж косичек.
Пашке стал вдруг противен Рундуков. Анархист отделился от коммуниста настолько, насколько позволяла кандальная цепь.
Грабе задумался. Но времени у него это заняло немного:
– Отправить его вниз по течению. Займетесь этим Вы, – сообщил Грабе есаулу.
Тот кратко кивнул, будто бы невзначай коснулся кобуры.
Мгновенно стало все ясно.
Грабе сурово осмотрел арестантов, но это было излишним. Бунта не последовало. В глазах кандальных Рундуков был неудачником. А заступаться за неудачника – это все равно, что беду накликивать. Не пугало кандальную братию и то, что, вероятно, через два месяца цена всех их жизней будет меньше, чем полушка. Говорится же: умри ты сегодня, но я – завтра. За два месяца могло произойти слишком многое.
Не скандалил и сам большевик. Он был уже раз приговорен к смерти, и казалось ему, что и в этот раз как-то удастся увильнуть. Ну не погибать же в самом начале большевицкой карьеры?..
– А что делать с этим? – и есаул показал на Павла.
На секунду в животе анархиста скрутилась холодная пружина.
– С этим?.. Да пусть пока поживет. Выньте его друга из кандалов, а этого назад…
***
Под вековым деревом, обхватом, верно в полсажени, их рассоединили. Заклепки на оковах Станислава стали греть и рубить зубилом. Большевик при этом испытывал боль. Пашка в это время глазел вверх, пытаясь понять, что же за дерево раскинуло над ними свои ветви. Сперва он не поверил в свое наблюдение: это была осина. Дерево трепетное, никогда не выраставшее на Украине высоко, здесь, под покровом иных деревьев, скрытое от ветра, здесь выросло до размеров просто неприличных.
