Под вековым деревом, обхватом, верно в полсажени, их рассоединили. Заклепки на оковах Станислава стали греть и рубить зубилом. Большевик при этом испытывал боль. Пашка в это время глазел вверх, пытаясь понять, что же за дерево раскинуло над ними свои ветви. Сперва он не поверил в свое наблюдение: это была осина. Дерево трепетное, никогда не выраставшее на Украине высоко, здесь, под покровом иных деревьев, скрытое от ветра, здесь выросло до размеров просто неприличных.
От созерцания Павла отвлек лязг цепи, спавшей с ног Станислава. Будто бы пришло время прощаться.
И Павел спросил:
– Революция революцией, но ребенка зачем было убивать?..
– А за компанию! – обозлился Рундуков. – Все равно из нее бы вырос мироед и эксплуататор! Вы проявляете поразительную политическую близорукость, товарищ Оспин! Мы не должны забывать о классовой борьбе!
И Рундукова увели куда-то в сторону реки.
Немного позже «уголек» дал гудок, и ушлепал, судя по звуку куда-то вниз по течению.
В таежной утренней тиши казалось, будто пароходик плывет совершенно рядом. Затем, где-то далеко хлопнул одинокий выстрел.
– Наган, – по звуку определил кто-то.
– Ну, упокой, господь, арестантскую душу.
Совсем недалеко на виселице висело двое других. На слабом ветру их цепи мелодично звенели.
Рядом трудился и Павел. То, что его освободили от Рундукова, не принесли свободы. Даже, скорее, наоборот. Если раньше свои кандалы и половину цепей таскал большевик, то теперь все приходилось делать Оспину. Чтоб, положим, начать работу на новом месте, надлежало все это железо поднять, переместить, и только после приниматься за труд.
– Ну вот потерял ты свои цепи, – бормотал Павел в сторону реки. – А толку с того что?
– Эй, преподобный мученик, шевели-ка веригами! – подначивал Павла студент.
Бык же оценивающе смотрел на анархиста. Прикованный к нему полуинтеллигент с непривычки захворал, верно, подхватил простуду, просквозило на холодной земле. Еще вчера больной думал попросить у фельдшера хотя бы хинина, сбить температуру. Но зная, что сталось с недавним больным, не спешил. И болезнь-то была дрянь – за неделю само пройдет. Только вот Иван здорово сомневался: а есть ли у него та неделя.
И очень скоро случилось то, что просто не могло не случится. Когда рубили деревья, одно дерево скрипнуло и упало очень, очень не хорошо.
Работающие рядом, собрались и глазели, как под стволом дерева бьется в агонии, прикованное к Быку тело. У самого Ивана только лишь была оцарапана щека.
– Пришиб-таки, – заметил Ульды.
– У чому я винуватий? Воно само так впало…
Каторжанин рядом в с Павлом заметил лениво.
– Да врет он все… Не первый раз, поди, лес валит. Знал, куда бревно пойдет, вот и поправил…
– Ну а чего теперь?..
– Да чего уж тут. Не жилец был покойный все равно. Хоть тут все не жильцы. А этот хоть и не понял, верно, что его убило. А нам еще мучаться.
– Как его хоть звали?..
Никто этого не знал. Да оно и не пригодилось. Грабе распорядился зарыть покойного в овраге.
***
Расчет Быка оправдался: Ивана и Павла сковали вместе.
В новом положении были определенные преимущества. Бык работал едва ли в полсилы и не разрешал надрываться Павлу:
– Головне, хлопче, спокійно… Потрібні сили. Скоро – гайда, щоб аж курява!
Павел не спорил.
Порой за их спиной шушкались:
– Ничего, ничего, паря! Ежели побежите и вас сразу не пришибут – он тебя опосля как поросенка прибьет и сожрет. Тайга тебе не Привоз одесский – жрать нечего.
– Не слухай их хлопче, – отвечал Бык. – То воны заздрять…
Бык, как ни странно, был прав…
На дирижабле
Рассвет, как водится, выдался зябким: с Балтики тянуло сыростью и холодом. Данилину вспоминалось, что отбудет он в места еще более неуютные, и от этого становилось еще зябче.
Набережная была совершенно пуста – в своих теплых постелях дворники, вероятно, досматривая свой последний сон.
И вот, наконец, послышался шум. По спящему городу катила целая процессия – впереди двигался открытый автобус, за ним – два грузовика, чьи кузова были набиты разнокалиберными коробками.
Рядом с шофером автобуса восседал штабс-капитан Попов. Он указал на подпоручика, автобус сбросил ход, остановился у поребрика.
Данилин занял место на лавке в салоне, поставив свой чемодан между ног.
Кроме него и Попова имелся еще только один военный – подпоручик, вероятно, в тех же годах, что и Данилин или может быть немного старше.
Остальные были лицами сугубо гражданские, в возрасте скорей зрелом. Они как на подбор были слабы зрением.
Полное же исключение составлял батюшка. Возраста он был вполне среднего, что несколько скрывалось бородой. У ног священника стоял небольшой черный саквояж, на коленях же находилась корзина, из которой пассажиров рассматривал кот.
Автобус и грузовики отправился за город, куда-то в сторону Гатчины. Затем свернули на проселочную дорогу, проехали охраняемый шлагбауму…
И тогда Андрей впервые увидел «Скобелева».
На летном поле, притянутый к земле канатами, лежал огромным жуком дирижабль. Рядом с эллингом стояли аэропланы, на фоне здания и дирижабля они казались совершенно крошечными.
Машины поехали прямо по взлетному полю к дирижаблю.
Около гондолы прибывших встречал командир воздушного судна. Им оказался знакомый Андрею капитан Сабуров.
– Проходим господа, проходим! – торопил он прибывших. – Сейчас быстро погрузимся и полетим, пока ветер попутный. Грех такое упускать, паче до сумерек надо быть в Москве.
По короткой лесенке пассажиры поднимались в салон. Но Андрей будто случайно оказался последним, перед входом остановился словно рассматривая аппарат.
– А, это вы, господин подпоручик. Вот уж не думал, что снова встретимся.
– И я не думал. – ответил Андрей. – Вы ведь, кажется, в Ревель ехали?.. Или раздумали? Вы не говорили, что будете командовать дирижаблем.
– Так и вы не говорили, из какого ведомства. У каждого из нас – своя тайна.
Данилин кивнул: действительно, поиски генерала Мансурова и убивших его чукчей – были лишь предлогом.
– А вы имеете отношение к этому вот кордебалету? – Сабуров указал на грузовики, с которых матросы таскали ящики в багажное отделение.
– Определенное… – ответствовал подпоручик.
– Ну да, ну да… Не имели бы – вас бы здесь не было. И летим мы, вероятно, к Тайшету, к вашему спутнику?..
– Все может быть.
– Да полноте! Я ведь корабль поведу, координаты мне ведомы, и курс уже проложен. Как бы то ни было, мы идем в Енисейскую губернию, к Туруханску, затем по одному из притоков Енисея. Зачем – сие мне пока неизвестно. Но я думаю – только пока… А вы знаете, зачем?
Подпоручик постарался кивнуть как можно неопределенней.
– Ну что ж. И то ладно, – непонятно с чем согласился Сабуров. – Занимайте место в салоне, еще четверть часа и отчалим…
Сразу у входа подпоручика встретил унтер-офицер.
– Его благородие подпоручик Данилин? – спросил он, сверяясь со списком.
Андрей кивнул.
– Сдайте спички, огнестрельное оружие, – попросил унтер. – в полете оно вам не пригодится, а на земле я вам его тотчас же верну.
Андрей пожал плечами и вынул из кобуры свой «Наган».
– Вы курите?
– Нет, – пожал плечами Данилин.
– Вам повезло. Будет легче.
Затем унтер выдал положенную в таких случаях расписку.
Сообщил:
– Ваша каюта – нумер пять, это по левому борту. Проходите…
И Андрей ступил на палубу воздушного судна, прошел по узким коридорам, оглядываясь по сторонам.
Здесь все было излишне просто: казалось даже, что воздушный корабль отправили в полет не вполне доделанным. Вокруг было только дерево, стекло и металл, никаких украшений, цветов в вазах. Не имелось и люстр – в простых стеклянных плафонах дремали электрические лампочки.
Становилось предельно ясно: корабль сей не гражданский, а военный.
Андрей прошел мимо пустой турели. Впрочем, по царапинам на металле было ясно: что-то здесь устанавливалось. Амбразура же была закрыта листом фанеры.
Данилин легко нашел дверь в свою каюту, открыл ее. За ней было небольшое помещение в которой только и уместились две кровати одна над другой, небольшой столик и двустворчатый шкаф. Имелся и иллюминатор.
Нижняя кровать оказалась занята – на ней лежали перчатки. В шкафу обнаружился чемодан, рядом с которым Данилин поставил и свой. Затем вышел из каюты и направился в салон. Там застал всех остальных пассажиров, присел на диван.
Почти тут же появился и Сабуров. Шел он быстрым шагом, погруженный в свои мысли. Верно, спешил на мостик, но, увидав пассажиров, остановился.
