Хиромаса и Сэймей сели в повозку, и тяжело, протяжно скрипнув, повозка двинулась с места. С тех пор прошел уже час. Хиромаса, подняв переднюю бамбуковую занавесь, смотрел наружу. Запах свежих и сочных листьев, растворенный в ночном воздухе, проникал в повозку. Одиноко виднелась черная выгнутая спина быка. А перед ним сквозь тьму шла и вела быка девушка в шелках двенадцатислойных одеяний. Казалось, что ее силуэт, порхая, плывет в воздухе. Невесомая, как ветер. Во тьме видно, что шелк одежд девушки призрачно светится, словно горит, фосфоресцируя. Она была подобна прекрасной демонице.
— Слушай, Сэймей! — обратился Хиромаса к Сэймею.
— Чего?
— Вот если нас кто-нибудь сейчас увидит, что он подумает?
— И что же?
— Он, наверное, подумает, что это живущее в столице чудище возвращается в свой призрачный мир. — Так сказал Хиромаса, а Сэймей вроде бы тонко улыбнулся одними губами. Темно, поэтому, конечно, улыбки не видно, но Хиромаса ее почувствовал.
— А что ты будешь делать, если это окажется правдой, Хиромаса? — вдруг низким голосом сказал Сэймей.
— Эй! Не пугай меня, Сэймей!
— Ты же знаешь слухи при дворе, что моя матушка — лиса… — мягкий голос.
— Э-эй!
— Ну же, Хиромаса, ты знаешь, какое у меня сейчас лицо?
Хиромасе показалось, что во тьме нос у Сэймея заострился как у лисицы.
— Прекрати врать, Сэймей!
Сэймей в ответ рассмеялся своим обычным голосом. Сильно выдохнув, Хиромаса напряженным голосом выпалил:
— Дурак! Опасно же, я уже собрался руку на меч положить! — Хиромаса сердился.
— Правда?
— Да! — прямо кивнул Хиромаса.
— Как страшно!
— Страшно было мне!
— Да ну?
— Ты же знаешь, да? У меня слишком серьезный характер. Если бы я понял, что ты — чудовище, я бы, наверное, вытащил бы клинок!
— Хм…
— Ну?
— Однако ж, если я — чудовище, зачем вынимать меч?
— Что зачем? — Хиромаса переспросил, затрудняясь с ответом. — Потому что чудовище же!
— Но ведь чудовища разные бывают.
— Да.
— Есть такие, кто людям приносит беды, и не такие.
— Угу, — Хиромаса покрутил шеей, затем кивнул. — Но, Сэймей, почему-то мне кажется, что я бы вынул меч на самом деле. — Хиромаса говорил очень серьезно.
— Да, ты бы сделал.
— Поэтому, Сэймей! Прошу тебя. Больше со мной не шути так. У меня бывают иногда моменты. Я не понимаю шуток. Я становлюсь прямым. Я тебя, Сэймей, люблю. Пусть даже ты и чудовище, понимаешь? Поэтому, я не хочу направлять на тебя меч. Но если ты сделаешь как сейчас, я растеряюсь. Не буду знать, что делать. И рука сама потянется к мечу!
— Хм.
— Поэтому, Сэймей. Даже если ты и чудовище, понимаешь? Когда будешь показывать мне свое истинное лицо, вот. Прошу, делай медленно. Чтоб не испугать меня. Если ты так сделаешь. Со мной будет все в порядке, — Хиромаса говорил запинаясь, но очень серьезно и прямо.
— Я понял, Хиромаса. Извини, я был не прав, — сказал Сэймей. Некоторое время они молчали. Тихо доносился звук колес, катящихся по земле. И вдруг замолчавший было Хиромаса снова открыл рот:
— Слушай, Сэймей, — ясный и решительный голос. — Даже если ты — чудовище, я — за тебя. — Сказано коротко и просто.
— Хороший ты человек, Хиромаса, — только и буркнул Сэймей. И снова лишь звук повозки. Повозка в темноте все еще куда-то движется. Уже не понятно, едут ли они на запад или на восток.
— Сэймей, в конце концов, куда мы едем? — спросил Хиромаса.
— В такое место, о котором даже если я расскажу, ты не поймешь.
— Не может быть! Мы же не едем в призрачный мир, о котором я тут говорил?
— В широком смысле, туда и едем, — сказал Сэймей.
— Эй, эй!
— Не клади руку на меч, Хиромаса. Это будет уместно немного погодя. Для тебя есть твоя роль.
— Ты только загадками можешь изъясняться? Ладно, хотя бы что мы едем делать, это-то, может, можно сказать?
— Пожалуй.
— Что мы едем делать?
— Четыре дня назад в воротах Отэнмон[6] появилось чудовище.
— Что?
— Ты не слышал?
— Нет.
— Протекают они в дождь, те ворота, — странную фразу вдруг произнес Сэймей.
— В дождь?
— Издавна так повелось. Особенно в ночь, когда дождь идет при западном ветре — обязательно протекают. И сколько не проверяй, на крыше нет повреждений. Ну, такое вообще часто случается.
— Ты, вроде, собирался про чудовище рассказать?
— Ну, подожди, Хиромаса. Повреждений нет, а протекать протекает. Поэтому, буквально несколько дней назад их решили ремонтировать. Один мастер забрался на ворота и все там осмотрел.
— Да?
— Во время своей проверки он обнаружил, что одна из досок под крышей — в каком-то странном состоянии.
— Что там было?
— Эта доска выглядела как одна, а на самом деле состояла из двух досок, наложенных одна на другую, половинной толщины. Это и заметил мастер.
— Ну, и?
— Сняли эту доску, разъединили половинки, а между ними оказался заложен листок.
— Какой листок?
— Листок с написанными на нем священными словами. С Заклятием Павлиньего Царя.
— Это что еще такое?
— В древности, в Индии, стране Небесного Бамбука, знали, что павлин ест ядовитых насекомых и ядовитых змей. Павлиний Царь — почитаемое божество магического усмирения духов.
— …
— Короче, скорее всего какой-то бонза из Коя[7], а может из Тэндая[8], написал заклятие и спрятал, чтобы успокоить магический дух.
— О!
— Так вот, а мастеровой, когда отдирал доски, порвал листок. Когда доску вернули на прежнее место, на следующий день пошел дождь с западным ветром, но крыша не протекла. Однако в тот вечер появилось чудовище.
— Да ты что!?
— Получается такое дело: вместо того, чтобы протекать в дождь, теперь появляется чудовище.
— Что, между дождем и чудовищем есть связь?
— Не то, чтобы совсем нет. Положив бумажку с заклятием связать духа — это кто угодно может, но тут страшна «отдача».
— Отдача?
— Например, связать чудовище с помощью сю, это похоже на то, как связать тебя, Хиромаса, веревкой, да так, чтобы ты не двигался.
— Меня?
— Да. Если тебя связать, ты же рассердишься?
— Рассержусь.
— И, наверное, чем крепче будешь связан, тем сильнее разозлишься?
— Угу.
— А если потом веревка из-за чего-нибудь развяжется?
— Я, наверное, пойду и зарублю того, кто меня связал.
— Вот оно!
— Что?
— Дело в том, что есть существа, которые проявят еще более злобный характер, если их слишком сильно опутать заклятиями-сю.
— Ты словно про меня говоришь…
— Про тебя — это был пример. Злобный характер — это, конечно же, не про тебя, Хиромаса!
— Ладно, ладно. Продолжай дальше.
— Вот, и поэтому сю специально немножечко ослабляют.
— …
— Не связывают накрепко, а так, чтобы оставалась небольшая возможность свободно двигаться.
— Вот как! — Однако по Хиромасе видно, что он все еще не понял.
— И вот, на этот кусочек свободы на том месте, где заключили зло, случается какая-нибудь маленькая неприятность. Если говорить о том, что произошло в этот раз, то она проявилось в том, что крыша протекала от дождя.
Хиромаса хмыкнул, словно бы кое-как понял.
— Ну, а что случилось с чудовищем?
— Да, вот, в вечер следующего дня…
— В тот вечер, когда был дождь и ветер с запада?
— Да. Мастер с двумя подмастерьями пошел к воротам Отемон посмотреть, в каком состоянии находится место, где протекает. И вот тогда-то протека не оказалось, а видели чудовище.
— А какое чудовище?
— Ребенок.
— Ребенок?
— Да. Ребенок висел вниз головой, вцепившись в столб, и сверлил взглядом мастера и его подмастерьев.
— Что, вот так, руками и ногами?
— Да, Коленями и двумя руками. Работники собирались поднялись наверх, на ворота, и подняли в верх фонарь, а тут оно: висит на столбе и глядит вниз страшными глазами. И белым облачком сверху дохнуло, вдобавок.
