«Если мы, — развивал Красин свою мысль, — наладим минимально производство, обеспечим возможность содержания хоть небольшой, но хорошей Красной армии (явный реверанс Троцкому. — Ю.Ж.).., это будет лучшим содействием развитию мировой революции, чем сотни великолепных резолюций (теперь уже колкость в адрес Зиновьева.— Ю.Ж.)».
Красин настойчиво продолжал убеждать съезд в своей правоте: «Главная цель нашей внешней политики есть получение кредитов, которые нам нужны для восстановления крестьянского хозяйства, для транспорта, для промышленности и для стабилизации рубля». Сам выразил сомнения в возможности предлагаемого — «но не утопия, не наивность ли ждать от наших капиталистических врагов какой-то помощи?». Сам же и развеял их. «В целом ряде наших торговых сделок внешней торговой политики мы прошибли целый ряд блокад — блокаду золотую, лесную, нефтяную и так далее».
Предвидя неизбежные опасения и возражения, продолжил пояснение. Основа займов и кредитов «должна быть такова: никаких принципиальных уступок, никаких уступок в области суверенитета, в области территории, никаких уступок в области отказа от нашего законодательства. Но это — уже завоёванные позиции. И в Генуе, и Гааге эта позиция Советской России была закреплена. Поэтому я отметаю заранее всякие упрёки в том, будто советую какую-то кабалу».
Вновь, как и в опубликованной «Правдой» статье, бросил нелицеприятный упрёк руководству партии. «Эту задачу, — с горечью заметил Красин, — ЦК не ставил никогда. Он никогда не ставил задачу выяснить, сколько мы в один год теряем в золотых рублях оттого, что наше хозяйство сейчас разрушено по сравнению с 1913 годом.
Приблизительная цифра этого ежегодного убытка — 8 миллиардов золотых рублей!»{99}.
Выступивший следующим, Осинский ничего не добавил к своим недавним предложениям. Только теперь не просто повторил их, а напал на Зиновьева, как на человека, не желающего к ним прислушаться, «Никакие конституции и писания на бумаге, — утверждал Осинский, — не помогут в смысле установления правильного разделения труда и в определении того, кто что должен делать. Что принадлежит Политбюро, что — Совнаркому… Я бы сказал даже против Зиновьева, что и эта формула неверна.
Формула правильная, и это может быть неожиданно для тех, кто подготовлен канонадой товарища Зиновьева, с моей точки зрения такова: вся власть партии… Вопрос… сводится не к формулам о разделении труда… Суть предложения — о составе и объёме органов и о персональной их связи», от чего «Зиновьев и Каменев уклоняются».
Перейдя на личности, Осинский отверг обвинение в причастности к анонимной платформе. Отверг и обвинение в намерении совершить эдакий государственный переворот. «Зиновьев, — заметил Осинский, — старается привязать меня к неумному предложению об устранении из Центрального комитета Зиновьева, Каменева, Сталина». Тем открыто назвал членов узкого руководства, «тройки», существовавшей более полугода. Счёл необходимым тут же положительно отозваться о Сталине и Каменеве, как о людях, «бросаться» коими нельзя. Ну, а Зиновьева причислил к тем «партийным работникам, которые превращаются в генералов». И ещё раз выразил признательность Сталину за то, что «он хочет концентрировать в ЦК людей самостоятельных»{100}.
Критиков поспешил сменить Радек. Заклеймил Лутовинова за понимание появления брошюры бывшего представителя «рабочей оппозиции» Мясникова, что тот не делал, за одобрение платформы «Рабочей правды», анонимного обращения. Раскритиковал Красина за предложение использовать иностранные кредиты как единственный и своевременный способ выйти из разрухи. И попытался изменить настроения делегатов, навязчиво заявив: «В ЦК не было ни одного товарища, который — это касается политической линии — не был бы вполне согласен с товарищем Зиновьевым»{101}. Тем как бы подсказал — если ЦК поддерживает Зиновьева, то и съезду следует сделать то же.
А вечером следующего дня чаши весов настроений делегатов вполне могли заколебаться вновь. После выступления Преображенского. Мягко, но решительно высказавшегося против отдельных положений доклада Зиновьева.
«В той же части, — корректно выразился Преображенский, — где он касался хозяйства и анализа новой экономической политики, его нельзя признать удовлетворительным. Я думаю, что вы и сами это почувствовали. Мы, товарищи, все читали брошюру товарища Ленина о продналоге… Но с тех пор, как писалась эта брошюра, прошло два года. За эти два года река жизни текла вперёд, и за это время произошло много нового в нашей экономике. Много такого нового, что завтра отразится в нашей политике».
Далее последовало развитие такого взгляда: «Мы не имеем ни одной принципиальной резолюции по вопросу о НЭПе, которая касалась бы вопроса о переходе от капитализма к социализму в такой крестьянской стране, как Россия». «Я вносил в ЦК, — пояснял Преображенский причину своего выступления, — за три месяца до съезда предложение назначить специальную комиссию к настоящему съезду и подработать этот вопрос. Это предложение, к сожалению, не было принято ЦК. Мы не имеем ни одной принципиальной резолюции, которая освещала бы этот вопрос».
Исходя из такого положения в области теории, логично перешёл к «отношению партии к хозяйственным органам». Для начала сформулировал дилемму: что лучше — предложения профессионала Красина или дилетантские суждения Зиновьева. Сам же и сделал выбор, вызвавший аплодисменты в зале. «Я, — сказал он, — ни минуты не колеблясь, предпочту не особенно компетентное вмешательство товарища Зиновьева в хозяйственные вопросы и буду против того, чтобы товарищ Красин подвергал нас опасности».
Чем же привлекла Преображенского, думающего о будущем, политика Зиновьева, оставшаяся в двухлетнем прошлом? Только тем, что «политические вопросы в основном, я считаю, решались и будут решаться ЦК правильно». Подсластив горькую пилюлю, Преображенский продолжил: «Нельзя ли нам так устроиться, чтобы по части хозяйственного руководства дело обстояло несколько благополучнее, чем теперь? Сказать, что теперь дело обстоит прекрасно, я по совести не могу. При всём желании политически поддержать товарища Зиновьева в основном, в этом вопросе, где дело касается компетентного или некомпетентного вмешательства.., я этого сделать не могу».
И пояснил причины расхождения двумя опасностями, которыми угрожает НЭП, но о которых Зиновьев не обмолвился. Первая, по мнению Преображенского, заключалась в построении государственного хозяйства «на базе буржуазного производства, которое по размерам своей продукции в пять раз превосходит государственное хозяйство». А вторая — «наше хозяйство вынуждено конкурировать с частным хозяйством и считаться с законами этой конкуренции».
К каким же выводам привёл Преображенского учёт таких опасностей? Да, в общем, ни к каким. Предложил он съезду только то, о чём уже писал, правда, на этот раз более пространно. «Для того, разъяснял он, — чтобы не усиливать антипартийных тенденций среди хозяйственников и не упускать из своих рук постепенно руководство хозяйством, ЦК должен пойти навстречу, чтобы по важным вопросам, требующим знания, решали или голосовали люди понимающие… Необходимо при ЦК организовать целый ряд постоянных комиссий»{102}.
Завершая дискуссию, подводя её итоги, выступил Каменев. Признал: ожидал обвинений в некомпетентности Политбюро со стороны Красина. Без анализа, разбора просто отверг все предложения и Красина, и Осинского, и Лутовинова, и, не называя по фамилии, Преображенского. Почему? «Да потому, что в этом Политбюро сосредоточен в данный момент, на данный период времени политический мандат рабочего класса». Ещё добавил откровенно схоластическое — «Красин одно забыл. Всё на производство, говорит он. Однако он ошибается, не умея вложить в этот лозунг классового содержания… Тот, кто требует разделения функций советского аппарата и партии, хочет нам навязать такое же разделение властей, какое есть в других (капиталистических. — Ю.Ж.) государствах». Вот и вся мотивировка.
Потому и не было ничего удивительного в том, что съезд одобрил предложенную ему резолюцию по отчёту ЦК. Документ многостраничный, суть которого сводилась к трём фразам: «XII съезд всецело одобряет политическую и организационную линию ЦК, обеспечившую партии и за этот год серьёзные успехи». «Сельское хозяйство ещё надолго останется основой хозяйства Советской страны», а экспорт хлеба «поможет быстрее поставить на ноги тяжёлую индустрию».
Разумеется, включила резолюция и категорический запрет на любую внутрипартийную критику: «XII съезд… возобновляет поручение, данное ЦК на XI съезде в связи с бывшей группой «Рабочая оппозиция», и распространяет его на всякого другого, кто будет колебать единство партии в настоящий решающий период революции»{103}.
