Только затем перешёл к экономическому аспекту проблемы. Отметил: от сельского хозяйства государство получило в 1921/22 хозяйственном году четверть всех своих доходов. И это при всё ещё сохраняющемся тяжёлом положении в деревне, так и не изжившей до конца последствий шестилетней войны и страшного голода. Уточнил, что в 1916 году льном засевалось 1 300 тысяч десятин, а в минувшем — только 700 тысяч, хлопком — 500 и 50 тысяч, численность голов крупного рогатого скота за тот же период сократилась с 50 до 33 миллионов.
На основании таких данных пришёл к однозначному выводу: «попятное движение во всей экономической структуре советского строя, если мы хотим победить капитализм, должно быть прекращено».
Лишь затем перешёл к главному. Сказал о том, что давно витало в воздухе. О необходимости отказаться от того, с чего начинался собственно НЭП. «Давая возможность крестьянину, — объяснил Каменев, — вносить (продовольственный. — Ю.Ж.) налог не натурой, а деньгами, мы, тем самым, даём ему возможность более приспособляться к рынку». Опасаясь возможных возражений, поспешно пояснил: «Наш налог должен быть построен таким образом, чтобы он справедливо распределил тяжесть налога по крестьянским хозяйствам, справедливо оберегая бедняка и, в то же время, облагая больше высшие группы (середняков и кулаков. — Ю.Ж.), но таким образом, чтобы не подорвать личной заинтересованности крестьянина в увеличении производительности его труда».
Добавил, чтобы не осталось недопонимания — «Нужно ли сейчас ставить как основную задачу срезать верхушку (кулаков. — Ю.Ж.)?.. Резать верхушку при помощи прогрессивного налога надо, но надо делать это с умом. Показать, что мы действительно не забыли ставки на старательного хозяина{109}.
Сразу выяснилось, что Каменев и делал доклад. Выступивший вслед за ним Калинин лишь дополнил сказанное яркими, живыми примерами, существенными деталями. В частности, раскрыл в округлённых величинах классовую структуру крестьянства. Отнёс к «высшей группе», к «верхушке», то есть к кулакам, только десять процентов хозяйств, а остальные девяносто — к середняцким и бедняцким. Пояснил, на что конкретно идут налоги, поступающие из деревни: в основном — на строительство электростанций, дорог, на культурно-просветительную работу. Словом, во благо самих крестьян.
Третий содокладчик, Сокольников, в сущности, всего лишь изложил проект резолюции, предлагаемой на утверждение съезда. Правда, прежде всего остановился на взволновавшем слишком многих увеличении — в новом хозяйственном году налоговых поступлений от деревни — на 16–18 процентов. Нарком финансов, и утвердивший такой бюджет, объяснил: это не увеличение налогового бремени. Всего лишь учёт расчётного расширения посевных площадей и, как результат того, появление на рынке добавочной сельскохозяйственной продукции.
Затем сказал самое главное. То, что и предлагал Сталин. О переводе продналога в денежную форму и слияние с ним подворного, трудгужевого и местных прямых налогов, число которых в различных регионах страны колебалось от 16 до 35. Образование на их основе единого сельскохозяйственного. Благодаря тому, разъяснил Сокольников, крестьянство сможет более свободно приноравливаться к рынку, а советская власть — «наилучшим образом проводить политику ограждения интересов крестьянской бедноты и середняка»{110}.
И снова — ни прений, ни замечаний, исправлений или дополнений. Разногласия породил только доклад Сталина «О национальных моментах в партийном и государственном строительстве». Точнее, те проблемы, которые в нём затрагивались, вызвавшие острые столкновения даже среди членов ПБ.
Ещё до того, как Сталин выступил с этим докладом, на него набросился лидер грузинской компартии Мдивани. Лишь мимоходом помянул суть давних разногласий — вопрос о Закавказской Федерации, роли Заккрайкома. Воспользовался как формальным основанием для выступления организационным отчётом Сталина, чтобы заявить о непоследовательности политики ЦК РКП. Поведал, не скрывая личной обиды, о недавнем. О приезжавших в Тифлис двух комиссиях — Дзержинского, Мицкявичюса, Мануильского и Каменева, Куйбышева. О диаметрально противоположных якобы выводах, сделанных ими. И о том, что поначалу из Грузии для работы в России отозвали четверых, а потом лишь двух из них.
Чтобы выглядеть беспристрастным, не скрыл Мдивани обвинения ряда членов бывшего ЦК компартии Грузии в национальном уклоне. Но во всём, о чём говорил, видел ошибки, прежде всего Сталина, который их, мол, уже исправил в тезисах. «По национальному вопросу, — победно подытожил Мдивани, — были разногласия, и эти разногласия решены теперь в пользу нашей группы»{111}. Словом, попытался продолжить дело, начатое в феврале Фотиевой, Гляссер и Горбуновым, прерванное 6 марта резким ухудшением здоровья Ленина. Видимо, посчитал, что поддержка «свыше» ему гарантирована. И ошибся.
Вслед за Мдивани на трибуну поднялся И.Д. Орахелашвили, председатель СНК Грузинской ССР. В первой же фразе назвал Мдивани грузинским уклонистом, а для сокрушительной отповеди ему прибег к идеальному приёму. Углубился в недавнее прошлое, доказывая бесспорными фактами — группа Мдивани вела борьбу с Ленинской, партийной линией со дня советизации республики весной 1921 года. Повторил всё, содержавшееся в письме ЦК РКП «О конфликте в компартии Грузии», после чего заверил делегатов съезда: «В грузинской организации устойчивость и в среде пролетариата, и в среде крестьянства. Неустойчивость, колебания и разложение среди антикоммунистических элементов — меньшевиков, помещиков. Мы спокойны за будущее. Спокойны все, кроме уклонистов»{112}.
Тогда Сталин в спор не ввязался. Выступил четыре дня спустя, 23 апреля, уже с докладом. Охарактеризовал уклоны, вынужденно повторив навязанный Троцким их порядок по степени опасности, как «тормозящие дело объединения республик в единый союз». Предельно коротко — о великорусском шовинизме. Чуть больше — о существующем фактическом неравенстве союзных. и автономных республик, «унаследованном от периода царизма». Воспользовался темой, чтобы вернуться к изложению своей позиции.
«Некоторые народности, — по-учительски объяснял Сталин, — не имеют своих пролетариев, промышленного развития не прошли, даже не начинали, в культурном отношении страшно отстали и совершенно не в силах использовать те права, которые им предоставлены революцией. Это, товарищи, более важный вопрос, чем вопрос о школах (национальных, с преподаванием на родном для учащихся языке. — Ю.Ж.).
Тут некоторые из наших товарищей думают, что выпятив на первый план вопрос о школах и языке, этим самым можно разрубить узел. Неверно, товарищи. На школах тут далеко не уедешь. Они, эти самые школы, развиваются, язык тоже развивается, но неравенство фактическое — это основа всех недовольств и всех трений».
Рассказал о начавшемся переводе фабрик из России — в Грузию, Бухару, Туркестан. «Есть все данные, — пояснил Сталин, — что эти республики, в хозяйственном отношении отставшие, не имеющие пролетариата, должны с помощью русского пролетариата основать у себя очаги промышленности… с тем, чтобы… были группы пролетариев местных, могущих послужить передаточным мостиком от русских пролетариев и крестьян к трудящимся массам этих республик».
Перейдя к «третьему фактору, тормозящему объединение республик в единый союз», Сталин явно отвёл душу. Говорил о нём в четыре раза дольше, нежели о русском шовинизме. Как и в первом варианте тезисов, подробно остановился на национализме грузинском, азербайджанском, узбекском. Рассказал, что в Зангезуре «большинство — армяне, и там они вырезали всех татар (азербайджанцев. — Ю.Ж.)», а в Нахичевани «татары преобладали, и они вырезали армян».
Самым подробным образом остановился Сталин на так называемом грузинском деле. Растолковал причины, по которым грузины-коммунисты так упорно возражают против Закавказской Федерации. Такое региональное объединение, сказал Сталин, «лишает Грузию той доли привилегированного положения, которое она могла бы занять по своему географическому положению» — обладая стратегически важным Батумом. Напомнил и об ином. В Тифлисе «грузин не более 25%, армян не меньше 35%, затем идут все остальные национальности… Меньшевики просто выселяли из Тифлиса армян и татар. Теперь же, при советской власти, выселять нельзя, и потому надо выделиться из федерации, и тогда будут юридические возможности, чтобы самостоятельно произвести некоторые такие операции, которые приведут к тому, что выгодное положение грузин будет использовано полностью против Азербайджана и Армении».
Затем предложил то, что и позволит преодолеть национальный шовинизм. Первое — «чтобы не только школы, но и все учреждения, все органы… действовали на языке, понятном для масс, чтобы они функционировали в условиях, соответствующих быту данного народа». Второе — «такая конструкция комиссариатов в союзе республик, которая дала бы возможность, по крайней мере, основным национальностям иметь своих людей в составе коллегий». Третье — «необходимо, чтобы в составе наших высших органов был такой орган, который служил бы отражением нужд и потребностей всех без исключения республик и национальностей», то есть предложил утвердить создание второй палаты ЦИКа СССР.
