— Да, Чингиз?
— Что там за шум поднял Хэмиш Стукнутый?
— Жалуется, что хлеб чёрствый и что он никак не может найти свои зубы.
— Скажи ему, что, если у нас всё выгорит, он сможет нанять себе целый десяток девушек, которые будут жевать для него хлеб, — благодушно ответил Коэн.
— Это не очень гигиенично, Чингиз, — не отрываясь от карты, произнёс Профессор Спасли. — Помнишь, я как-то рассказывал тебе про гигиену?
Коэн не стал затрудняться ответом. «Шестеро стариков, — думал он. — Проф в расчёт не берётся, он мыслитель, не воин…»
Череп Коэна редко становился вместилищем для такого мозгового процесса, как сомнение в себе. Когда одной рукой тащишь упирающуюся храмовую служанку и мешок с награбленными в храме драгоценностями, а другой отбиваешься от десятка разгневанных жрецов, на всякие отвлеченные размышления времени почти не остаётся. Естественный отбор — штука суровая, профессиональные герои, склонные в критический момент задаваться вопросами типа: «А каков же он, смысл моей жизни?», очень быстро лишаются и того, и другого.
И все же шестеро стариков… А в империи под ружьем — почти миллион.
В холодном утреннем свете — да и, честно говоря, в таком довольно приятном и тёплом утреннем свете — твои шансы выглядят несколько иначе, чем, допустим, накануне вечером. Арифметика получается поистине смертоносная. Если План не сработает…
Коэн задумчиво кусал губы. Если План не сработает, на то, чтобы перебить всех, уйдут недели. Зря он всё-таки не взял с собой Тога-Мясника, пусть даже старик Тог бьётся нынче не больше десяти минут кряду, после чего ему приходится делать перерыв, чтобы по-быстрому сбегать в туалет.
Да и ладно. Решили и решили, теперь нужно постараться извлечь из ситуации всё возможное.
Когда Коэн был ещё совсем мальчишкой, отец как-то отвёл его на вершину горы. Там он изложил сыну основы героической философии и сказал, что нет большей радости, чем пасть славной смертью на поле боя.
Слабое место в отцовских рассуждениях Коэн увидел сразу, а богатый жизненный опыт только подтвердил его мнение на сей счет, а именно: нет большей радости, чем прикончить в бою эту сволочь, а потом усесться на груду золота высотой с лошадь. Данная жизненная позиция не раз служила ему добрую службу.
Встав, Коэн потянулся.
— Хорошее утречко, ребята, — поприветствовал он своих собратьев. — Я себя чувствую на миллион анк-морпоркских долларов. А вы?
Ребята ответили, что в принципе чувствуют себя неплохо.
— Отлично, — сказал Коэн. — Тогда по коням.
* * *
Великая Стена охватывает Агатовую империю со всех сторон. Для тех, кто не уловил, подчеркнём: со всех сторон.
Как правило, стена эта вздымается на двадцать футов в высоту и с внутренней своей стороны абсолютно отвесна. Она тянется вдоль берегов, рассекает унылые пустыни, возвышается даже на обрывах, где вероятность нападения очень невысока. На подчиненных островах, таких как Бхангбхангдук и Тинлин, возвышаются похожие стены и все они, метафорически говоря, представляют собой одну стену, что кажется очень странным для всяких безмозглых вояк, не способных оценить истинное предназначение данного сооружения.
Это не просто стена, это разграничительная линия. По одну её сторону лежит империя. В агатском языке это слово также несёт значение «вселенная». А по другую сторону нет ровным счётом ничего. Ведь, кроме вселенной, ничего больше не существует.
Ах да, неискушенному наблюдателю может показаться, что всё-таки там, за стеной, что-то есть — например, море, острова, другие континенты и так далее. Всё это с виду очень даже материально, эту землю можно завоевать, по ней можно пройти… но к реальности она не имеет никакого отношения. В агатском языке «иностранец» обозначается тем же словом, что и «призрак», и всего лишь один мазок кисти отделяет его от значения «жертва».
Отвесность же стен объясняется необходимостью охладить пыл всяких зануд, которые упорно верят, что там, по другую сторону, может быть что-то интересное. Поразительно, но даже спустя тысячи и тысячи лет всё равно находятся умники, наотрез отказывающиеся понимать намеки. На побережье эти неверующие сооружают плоты и направляются прямиком через бескрайние моря в сказочные земли. Обитатели континентальной части строят громадных воздушных змеев, а также изобретают всякие летающие стулья, приводимые в действие фейерверками. Разумеется, многие естествоиспытатели гибнут. Ну а тех, кто умудряется уцелеть, вскорости ловят и устраивают им жизнь в интересные времена.
Однако кое-кто всё-таки добирается до большого плавильного котла под названием Анк-Морпорк. Люди прибывают туда без денег — моряки обдирают их как липку, — но с безумным блеском в глазах, открывают там магазины и рестораны и работают по двадцать четыре часа в сутки. Это и называется Анк-Морпоркской Мечтой (главный приз — большая куча денег, заработанных в обществе, где твою смерть никто даже не заметит). Причем чем меньше вы спите, тем лучше вам мечтается.
* * *
Иногда Ринсвинду казалось, что жизнь его протекает от пробуждения к пробуждению. Пробуждения были своего рода знаками препинания в длинном предложении его жизни. Надо признать, они не всегда были грубыми. Иногда просто невежливыми. Очень немногие — одно или, может, два — были довольно приятными, особенно когда он просыпался на острове. Солнце монотонно всходило, волны занудно омывали берег, и пару раз ему удалось вырваться из пучины бессознательности, не издав привычного громкого вопля.
Это пробуждение было не просто грубым. Оно было откровенно оскорбительным. Голова Ринсвинда периодически стукалась обо что-то, а его руки были связаны за спиной. Было темно — факт, вызванный надетым ему на голову мешком.
Ринсвинд быстро произвел подсчёт.
«На нынешний момент это уже семнадцатое самое плохое утро в моей жизни», подумал он.
В том, что из вас в кабаке вышибают дух, нет ничего необычного. Случись это в Анк-Морпорке, вы вполне могли бы очухаться только в реке (вернее, на реке) и обобранным до нитки. Или если бы вашим обидчикам под руку подвернулось судно, отплывающее в очень долгий и непопулярный вояж, то, очнувшись, вы обнаружили бы, что прикованы к какому-нибудь там шпигату и единственное, что вам светит в ближайшие два года, это бороздить океанские волны[76]. Но обычно вас всё-таки оставляют в живых. За этим следит сама Гильдия Воров. Одна из воровских заповедей гласит: «Ударь человека слишком сильно — и ты сможешь ограбить его только один раз; ударь его так, чтобы он просто вырубился, — и ты сможешь грабить его каждую неделю».
Итак, он, Ринсвинд, едет куда-то в какой-то повозке. Стало быть, его оставили в живых. Значит, похитители преследуют некую цель.
Не успел он так подумать, как тут же сильно пожалел об этом.
Мешок с его головы грубо сорвали, и взору Ринсвинда предстала некая ужасающая морда.
— Я хочу откусить тебе ногу! — в панике заорал Ринсвинд.
— Не беспокойся. Я друг.
Маску сняли. За ней оказалось лицо девушки — круглое, курносое и очень отличающееся от всех прочих лиц, которые встречались Ринсвинду в империи. А основное отличие состояло в том, что девушка смотрела прямо на него. Ринсвинд припомнил, что вроде бы её одежду (о лице тут речи не шло) он видел на сцене постоялого двора.
— Только не кричи, — предупредила девушка.
— Почему? Что вы собираетесь со мной сделать?
— Мы приняли бы тебя со всеми почестями, но не было времени.
Откинувшись на мешки, которые были свалены у заднего борта покачивающейся повозки, она смерила Ринсвинда критическим взором.
— Четыре Большие Сандалии говорит, что ты прилетел на драконе и уничтожил целый полк солдат, — сообщила девушка.
— В самом деле?
— А ещё ты заколдовал дряхлого старика, и тот превратился в великого воина.
— Правда?
— И ты дал Четыре Большие Сандалии целый кусок мяса, хотя он всего лишь пун.
— Неужели?
— И у тебя есть шляпа.
— Вот шляпа у меня действительно есть.
— И при всём при том, — продолжала девушка, — ты совершенно не похож на Великого Волшебника.
— Гм, видишь ли, тут вышло небольшое… — Девушка казалась хрупкой как цветок. Что не помешало ей, однако, извлечь из складок своего костюма маленький, но очень даже пригодный к употреблению ножик.
С течением жизни у Ринсвинда выработался своего рода инстинкт на подобные знаки. Пожалуй, сейчас не лучший момент, чтобы отрицать своё Великое Волшебничество, решил он.
— Небольшое… — повторил он. — Небольшое… Кстати, а откуда я знаю, что тебе можно доверять?
Девушка ответила ему негодующим взглядом.
— Так ты правда обладаешь удивительной волшебной силой?
— О да! Да! Разумеется! Только…
