Широко распространились опасения, что
арманьяки предпримут еще одну попытку переворота, подкрепленную массовым побегом из тюрем. Раздавались крики о том, что всех их нужно перевести в Шатле и Малый Шатле. Эти крики смешивались с громкими требованиями отомстить за притеснения последних пяти лет. Некоторые из наиболее важных
арманьякских узников, включая графа Арманьяка и Анри де Марля, были доставлены для их же безопасности в Консьержери[704]. Другие, все еще находившиеся на свободе, добровольно явились в Шатле, полагая, что там они будут в большей безопасности.
Они трагически ошибались. За два часа до рассвета 12 июня 1418 года по Парижу разнесся слух, что арманьякская армия прибыла к воротам Борделе в университетском квартале. Тревога поднялась по всему городу. Дозорные бросились к воротам и заняли стены. За их спинами улицы заполнили разъяренные горожане, вооруженные молотками, топорами и палками. Быстро выделились лидеры: рабочий-жестянщик и несколько мясников. Они требовали крови арманьякских пленников. Зачем давать им возможность выжить и отомстить при следующем повороте их политической судьбы? Некоторые из бунтующих добавили требование выдать головы "иностранцев", под которыми они подразумевали бретонцев, гасконцев, итальянцев и испанцев, служивших в гарнизоне коннетабля. Некоторые генуэзские арбалетчики были вытащены из своих укрытий и линчеваны. Итальянский квартал, где жили в основном купцы и ремесленники, был разграблен. Когда на следующий день взошло солнце, в город начали стекаться бандиты из окрестностей. Весь день был отдан беспорядкам и грабежам. Ги де Бар и Жан де Вилье пытались всех успокоить, но их голоса тонули в реве толпы.
Около восьми часов, в угасающем вечернем свете, толпа атаковала королевский дворец Сите. Мятежники сломали ворота и ворвались в Консьержери, где нашли графа Арманьяка, Анри де Марля и других видных арманьяков. Их вывели во двор и забили до смерти на земле вместе с другими пленниками, найденными вместе с ними. Мертвого Бернара Арманьяка раздели и ножом вырезали на теле его герб. Затем его труп оттащили на мраморные ступени главного двора дворца. На небольшом расстоянии от дворца, утопая в лабиринте узких переулков Сите, находился бенедиктинский монастырь Сент-Эли, один из нескольких монастырей Парижа, осуществлявших уголовную юрисдикцию в городе. Тюрьма монастыря, как известно, была плохо охраняемой, и толпа без труда проникла внутрь. Они зарубили топорами всех пленников, которых нашли, кроме престарелого аббата Сен-Дени, который бежал в церковь и лег перед главным алтарем. Оттуда его спас Жан де Вилье.
Следующей целью был Малый Шатле, небольшая крепость на южном конце Малого мост. Здесь находилось большинство высокопоставленных церковников, арестованных 29 мая, и несколько видных членов Университета. Охранники не дали толпе ворваться внутрь, но позволили небольшой группе расправиться с заключенными. Они благодушно наблюдали, как каждого заключенного называли по имени и выводили за ворота, чтобы зарубить мечами и топорами и бросить в Сену. Жан де Марль, епископ Кутанса, сын Анри де Марля, тщетно пытался спасти свою жизнь золотыми побрякушками, которые были у него с собой. Мятежники забрали их и все равно убили его. Далее толпа двинулась через мост к Большому Шатле на правом берегу, где находилось наибольшее количество заключенных. Офицеры и сержанты Шатле вооружили их и вместе отбивались от толпы в течение двух часов, пока большинство из них не было убито. Парижане ворвались в крепость. Камеры заключенных были расположены на верхних галереях внутреннего двора. Обитателей камер хватали и бросали вниз головой во двор, а затем добивали мечами и заточенными кольями там, где они падали. Те же сцены массовых убийств повторялись в тюрьме епископа Парижского, Тампле и монастырях Сент-Мартен и Сент-Маглуар. Некоторые заключенные пытались спрятаться в неосвещенных подземельях и рвах своих тюрем, но их вытаскивали и убивали.
Когда, примерно в десять часов утра следующего дня, убийства прекратились в живых осталось только около 200 или 300 политических заключенных. По самым правдоподобным оценкам, число погибших превысило 1.000, а возможно, и 2.000 человек. Среди них были, помимо коннетабля и канцлера Франции, несколько видных арманьякских капитанов, четыре епископа, старшие офицеры администрации, старый дипломатический секретарь Готье Коль и некоторые видные члены Университета, включая Бенуа Жантьена, одного из обвинителей Жана Пети, и патриотического пропагандиста Жана де Монтре. Убийцы были неизбирательны. Среди убитых были не только арманьяки, но и обычные обитатели парижских тюрем: мелкие преступники, должники, жертвы злонамеренных доносов, некоторые женщины и дети. Несколько человек были даже сторонниками герцога Бургундского. Трупы лежали кучами на улицах и на берегах реки. Большинство из них потом погрузили на телеги, чтобы похоронить на городских кладбищах, пока они не начали разлагаться на летней жаре. Но никто не осмелился предложить достойное погребение наиболее известным жертвам. Их перенесли во двор дворца Сите и выставили на мраморных ступенях вместе с графом Арманьяком и Анри де Марлем. В конце концов, их связали за ноги и протащили по городу за лошадьми, а затем бросили на навозную кучу у ворот Сен-Мартен[705].
* * *
Парижская резня изменила все. Она привела людей в ужас даже эпоху, привыкшую к политическому насилию. Дело было не только в бешеной ненависти, которая воодушевляла толпы, или в огромном количестве убитых, но и в низком статусе убийц и высоком положении многих жертв. Даже в большей степени, чем коммуна Этьена Марселя или крестьянское восстание в Англии в предыдущем веке, которые до сих пор были знаковыми крайностями насилия низов, парижская бойня глубоко нарушила социальные и политические чувства той иерархической эпохи. Она пробудила страх перед народным восстанием, которое всегда было не далеко под поверхностью средневековой общественной жизни. Некоторые из тех, кто был с Дофином в Бурже, считали, что Иоанн Бесстрашный лично подстрекал толпу к убийствам. Это, конечно, было неправдой. Его не было в Париже в то время, и его офицеры на месте сделали все возможное, чтобы предотвратить резню. Но резню устроили его сторонники, и, после эксцессов восстания кабошьенов 1413 года, его репутация была неизбежно запятнана этой ассоциацией.
Некоторое время после бегства Дофина из Парижа люди по обе стороны партийного раскола пытались сделать вид, что переговоры в Ла-Томбе могут быть возобновлены. Дофин принял кардинала Филластра на мосту Шарантон 1 июня и призвал его продолжать свою работу в качестве посредника. Совет короля в Париже, в котором теперь преобладали бургиньонский капитаны, решил отправить делегацию к принцу, чтобы заставить его вернуться в город и объединить королевство против англичан. Филластр, присутствовавший на Совете, согласился возглавить делегацию. К этому времени Дофин уже направлялся в Бурж. Но, по словам представителя города Лиона, который встретил его там через несколько дней, он все еще рассчитывал договориться
