– Очень жаль, что Лиза своим появлением на свет надолго оставила в памяти матери самые неэстетические воспоминания. Глядя на неё сейчас, я готов был бы держать пари, что Лиза была спокойным и мирным, никогда не плакавшим ребёнком, не доставлявшим своим многочисленным нянькам никаких хлопот. По всей вероятности, и ей жизнь пошлет спокойных детей. А разве вы сами теперь были бы довольны одинокой жизнью в Гурзуфе? – пытливо поглядел на графиню лорд Бенедикт, точно проникая в самые её затаённые мысли.
Графиня покраснела под этим взглядом, чем-то возмутилась и несколько раздражённо ответила:
– Я не собираюсь проводить одинокой зимы в Гурзуфе. Я уже их много там провела благодаря своему слабому здоровью. Дети собираются совершить свадебное путешествие в Америку. Джемс поведёт туда новый пароход. Не могу же я отпустить дочь одну.
– Насколько я знаю, – рассмеялся лорд Бенедикт, – по всем законам всех государств, выдавая дочерей замуж, родители теряют над ними все свои юридические права. Все права переходят к мужьям, и дочери перестают быть одни, так как получают владыку в лице мужа. Разве вас сопровождала маменька в вашем свадебном путешествии по Испании?
Графиня поразилась. Когда же и кто мог сказать ему о её свадебном путешествии? Ах эта Лиза! Когда она успела разболтать? И в её памяти замелькали картины давно минувшего счастья. Как любил её граф, как буквально носил на руках, подчиняясь всем её капризам, как она властвовала над ним, ревновала без причин и лишала его самых невинных удовольствий, как вообще держала его в ежовых рукавицах, пока граф не устал от частых мнимых её болезней. А дальше родилась Лиза, болезни стали настоящими, и граф перенёс всю свою любовь на ребёнка. А потом клином между ними вонзилась сестра, пришли страдания, новое понимание жизни, какая-то мудрость, а теперь вдруг сразу внуки и... старость.
Графиня всё думала, забыв обо всех. А между тем входили новые люди, с которыми она машинально здоровалась, привычно улыбаясь, что-то отвечала. Но внутри у неё шёл другой ритм, там настойчиво работала какая-то буровая машина, раскапывая всё глубже слежавшиеся пласты воспоминаний. Графиня точно раздвоилась. Одна рылась в прошлом, отыскивая всё новые подвалы в памяти, другая впервые четко поняла, что центр жизни в их семье больше не она. Лиза царила здесь. Лиза привлекала к себе. Лиза вела разговор. Лиза была камертоном жизни, и нота его была вовсе не та, которую старалась всю жизнь ей внушить мать. Графиня сидела всё на том же месте, вела какой-то тонный разговор с важными, тонко пахнувшими духами лордами, подкинутыми ей мужем. А сам он то и дело возвращался к Лизе и Джемсу, не отходившим от лорда Бенедикта, весело перекидывался с ними словами и улыбками, целовал тонкую ручку Лизы и говорил:
– До чего же я счастлив, лорд Бенедикт, что вы одобряете мою дочурку. Для меня и моего отца это было единственное солнце, помогавшее нам жить честными людьми. Я готов обожать вас до конца моих дней за ласку к Лизе и Джемсу, которого сердце моё усыновило.
– Милый граф, поистине могу сказать вам: за ваши сегодняшние чувства и слова вы будете самым счастливым дедушкой, какого видел весь ваш род.
– Ну если так, лорд Бенедикт, ловлю вас на слове, не откажите же позавтракать с нами и выпить радостный тост. Кстати, вот нас зовут.
Лорд Бенедикт подал Лизе руку, граф подошёл к Наль, Джемс к Алисе, графиня оперлась на, руку одного из очень высоких лордов, окончательно разочарованная и чувствующая себя заброшенной и ненужной и всё так же приветливо разговаривающая со своим соседом. Если бы школа выдержки её двух кавалеров не ставила ей рамки, графиня, вероятно, не выдержала бы своего внутреннего разлада и убежала плакать. Напрягая волю, сидела она образцом вежливости, но сознавала, что довольно капли – и чаша её переполнится.
– Графиня, во Флоренции есть обычай, – услышала она голос лорда Бенедикта, – при обручении жениха и невесты, когда они обмениваются самыми дорогими для них сокровищами, мать невесты обменивается стаканом вина с будущим посаженным отцом молодой. Меня просили взять на себя эту высокую честь. Но откажите мне в просьбе выполнить этот обряд моей родины. Примите от меня этот небольшой стакан в подарок и подарите мне свой, выпив моё вино, я же выпью ваше.
Подойдя к графине, лорд Бенедикт глубоко заглянул ей в глаза и подал стакан. Задержав на миг её руку в своей, он пожал её. Какая-то волна радости и успокоения проникла в сердце бедной женщины. А когда она пригубила вино лорда Бенедикта, – ей стало легко, силы её удвоились и вся горечь прошла.
– Мужайтесь, друг. Ведь вы долго и давно искали встречи с мудрецом. Мужайтесь теперь, не будьте эгоистичны, забудьте о себе и думайте только обо всех тех. кому вы недодали любви, – о дочери и муже. И вы можете встретить мудреца, – шепнул он ей, чокаясь ещё раз.
– Какая замечательная вещь, – воскликнул сосед графини.
Перед нею стоял стакан как будто зелёного стекла, на нём было вырезано или вдавлено несколько белых лилий с жёлтыми тычинками. Прелесть тончайшей работы, кое-где сверкавшие бриллианты заинтересовали всех, и стакан переходил из рук в руки. Когда очередь дошла до графа, он развёл руками и сказал, обращаясь к лорду Бенедикту:
– Надо быть волшебником, чтобы иметь возможность подарить подобную вещь. Ведь это не стекло. Это тончайше вырезанный изумруд. Только старая Флоренция могла обладать такими сокровищами и такими мастерами. Нам с женой остаётся только отдать вам наши благодарные сердца, так как никакими осязаемыми сокровищами мы не могли бы сравниться с вами.
Он встал и низко поклонился Флорентийцу. Через некоторое время, когда подали шампанское, граф снова встал и объявил, что сегодня совершается обручение его дочери и лорда Джемса Ретедли, барона Оберсвоуда.
Для графини это было сюрпризом. Ей никто не счёл нужным это сказать. В её прежнем состоянии духа такой удар был бы просто непереносим, но сейчас она приняла это известие просто и даже радостно, как самую естественную вещь. Графиня не знала, что объявленное сейчас её мужем обручение было не меньшим сюрпризом и для Лизы, и для Джемса. А когда лорд Бенедикт подошёл к Лизе поздравить её, он надел ей на палец чудесный перстень с изумрудом, сказав, что она может передать его только тому, кого больше всех на свете любит, и что, по обычаю его страны, жених и невеста обмениваются самыми дорогими сокровищами. Он смутил этим не только Лизу, но и капитана, не подготовившегося к этому случаю.
– Что же, друг Джемс, вы так смущены? Ведь в вашем кармане лежит тот медальон, что вам дал для вашей будущей жены Ананда. Почему же это сокровище не отдать Лизе сейчас?
– Я получил его, чтобы вручить после свадьбы.
– Я беру на себя эту подробность, – улыбнулся Флорентиец. – Трудно сказать, когда совершается истинный брак.
Лиза поднесла к губам только что подаренный ей перстень и, глядя на Флорентийца, сказала:
– Скрипку свою я посвятила Будде. Жизнь свою я посвящаю вам, лорд Бенедикт, а все труды, любовь, душу, мысли и сердце я сливаю с Джемсом, чтобы вместе с ним идти за вами.
Она надела жениху кольцо, он подал ей медальон Ананды, увидев который Лиза невольно вскрикнула от восхищения.
Завтрак подошёл к концу. Ещё раз сказав графу и графине несколько слов, лорд Бенедикт и его семья условились о встрече в доме лорда Бенедикта в ближайшие дни и отправились домой, где их радостно встретили остальные домочадцы.
Глава XV. Дженни и ее жених. Свадьба Дженни
Уже несколько недель у Дженни голова шла кругом от массы противоречивых чувств и мыслей, которыми она жила, а также новых людей, с кем ей пришлось познакомиться. Сказать, что она, подобно матери, поверила в победу над лордом Бенедиктом, Дженни никак не могла. Вспоминая письма, полученные ею от Флорентийца, и думая, что ведь он был другом её отца, что он также друг и опекун Алисы, Дженни чувствовала, как сжимается её сердце, и сожалела о своих неразумных поступках. Она тосковала. Но попадая в поток злобных эманаций своей матери, она уже не могла заглушить зависти и унижения, которые грызли её при воспоминаниях об Алисе и Наль, о Николае и Тендле.
Новые друзья матери, присланные из Константинополя её давним поклонником, показались Дженни очень приятными и воспитанными. Они сразу сделались бурными поклонниками её красоты и соперничали друг с другом в ухаживании за нею. Они так окружили её заботами, так баловали её, удовлетворяя её капризы и делая богатые подношения; так заботились о её туалетах и возили в самые модные и шумные места, что у Дженни положительно не хватало времени толком в чём-либо разобраться. К вечеру она так уставала от развлечений, что валилась с ног и засыпала, едва успев донести голову до подушки.
