Безо всякого выражения смотришь ты на мужчину. Хотя и замечала его взгляды. Но мертво. Мертво. Сожжено людьми твоё сердце. А может, это ты его сознательно сама в себе сожгла?
Или всё-таки теплятся там ещё какие-то угольки? Угольки… Есть ли они ещё? Что же в тебе осталось от человека?
А если ничего, то зачем взяла Глаз Змеи?
Он ведь прекрасно знает, что это за вещь. И как она для тебя значима. И по каким случаям ты берёшь его в руки. Он всё-таки надеется, что сегодняшний день что-то изменит. Только вот что? И у кого?
А их шестеро, и рубаки явно неплохие. Получше тебя. У двоих даже мечи старинные. А ещё один вроде призовые места на армейском соревновании по фехтованию занимал. Он один…
Решили окружить. Как бы не так! До чего похоже на танец, как Кэрт вертится с двумя мечами. Отбивает одни выпады, и змеёй уходит из-под других. Клинки порхают словно живые.
Он и вправду великолепен. Немыслимыми приёмами выбивает оружие у противников. А они все нешуточные бойцы. И сражаются боевым оружием.
Он выбил оружие у всех. И даже не ранил никого. Только у одного царапина на шее, на которую и обращать внимания не стоит.
И что теперь? Вложил он оружие в ножны. Как ей кажется, только слепой не видит в чьи глаза он смотрит. В твои. И что он видит за этим зелёным пламенем? И что ещё надеется увидеть?
А если….
А зачем?
Впечатление на меня произвести хочет. Хоть так надеется меня поразить. И растопить мой лёд. Помнит, что я холодным оружием интересуюсь. И удивить меня хочет
Как же всё всё-таки понятно… И одновременно не понятно ничего.
Ведь нет врага, с которым за меня стоит биться.
Ибо этот враг я сама. Враг самой себе, своим чувствам и желаниям. И сражение с чувствами давно и с блеском выиграно. К сожалению. Или к счастью. Не понять.
Но почему и он, и я считаем, что за всё в этой жизни надо сражаться? За жизнь, за славу, за любовь… Оба ведь считаем, что ничего не даётся просто так. И может просто не видим того, чего вполне заслуживаем, и что само, может быть, идёт к нам в руки
Только ни один из вас не сможет дать определения счастья.
Для него это само стремление достичь недостижимого, само ощущение борьбы за идеал. Недостижимый по определению. Но жить стоит именно потому, что это недостижимое совершенство всё-таки есть.
А ты не можешь сказать даже этого. Слишком уж иначе устроены вы. Сложные люди. Вернее про вас не скажешь. Кто же ты всё-таки для него? Совершенство. Недостижимый идеал. Приходит на ум сравнение из другого мира: ''Ave, Mater Dei'' кровью начертал он на щите''. Верит паладин в то, что существует ОНА. Ибо видел её единожды. И всё, что свершал, свершал во имя её. И ничего более прекрасного не существовало для него в этом мире. Ничего прекрасного, кроме этого образа не существует вообще. Ибо существует ОНА. Недостижимая.
Сродни дьявольской гордыне подобное чувство. Безответной любви к заведомо недостижимому идеалу.
Нашла с кем равняться. Mater, Dei. Люди-то тебя частенько с другими сравнивали. Здесь иная мифология, но имя Чёрная Дина в легенде можно перевести и по-другому. И будет — Сатана. Чёрная Сатана. И вдруг — подобное. Не впервые. Но тогда была ты иной. Моложе. И в чём-то лучше. Сейчас же…
Он не сказал. Но и невысказанное иногда слышно. Ave, Mater Dei. Другой, подобной тебе нет и быть не может. Lumen coelum, Sancta Rosa! Тоже про неё. А в его устах — про тебя. Это гордыня. Грех. Но ты ведь атеистка. И всё-таки дьявольски гордая. Как и он. И не передать ощущения когда знаешь, что для кого-то ты единственная во всех мирах.
Паладин. Он ведь родился в то время, когда рыцари, или кто-то подобные ещё не перевелись. Тогда он намеренно неверно назвал свой возраст. Слишком уж шокировать не хотел. Ему не две сотни лет. А почти тысяча. Теперь знаешь чётко. А он — в чём-то очень сильно изменился за прошедшие годы. А в чём-то остался тем, кем был. Паладином. Рыцарем. С теми понятиями о чести и долге. И о любви. Да и не мог он в прошлом быть никем иным. Потому, наверное, и стал столетия спустя профессиональным врачом, что где-то в глубине души всё-таки претила колониальная экспансия. Никогда не было для него пустым понятие о славе. Но слава- это когда один на один, или один против ста. Он стал медиком, оставаясь в глубине души тем, кем был всегда. Рыцарем. Воином из ушедших времён. Те времена были не хуже, да и не лучше наших. Просто иными. И вместе с ними всегда уходит и что-то прекрасное. Как правило, ненужное в изменившемся мире. И одновременно, бередящие людям душу. Что-то величественное и прекрасное будут помнить и о нас. Только вот нам не суждено будет этого увидеть.
А у них по-иному. Уходят времена. Но остаются многие люди тех времён. И их представления остаются с ними. Но время иное.
Не может Кэрт сказать словами, или просто не знает слов, которые смогут тебя пронять? Ведь тяжело, очень тяжело найти слова, которые смогут запасть тебе в душу. Или же просто знает он, что не пронять тебя словом.
Когда он заметил тебя? Неужели тогда… В том комке боли, почти не напоминавшем человека. Когда он спасал жизнь. Жизнь врага. Не из-за тебя ли вовсе не трус забыл о долге, о Родине, обо всём. Тебе думать, тебе решать. Ты властвуешь как правитель. И есть у тебя власть над многими.
А над ним ты, похоже, имеешь власть именно как женщина. В теории-то ты прекрасно знаешь силу подобной власти. Вот только почему-то нет желания применить эту силу на практике. Словно не женщина ты. А кто тогда? Неспособный ничего чувствовать человек.
А всё же, сама-то ты кто после этого? Не существо — ли, подобное охотнику на демонов из игры, в которую ты по пьяни резалась в том мире? Тому, который, чтобы лучше видеть проникающее в наш мир зло, выколол себе глаза. И стал он лучше видеть демонов. И сражался с ними. И сокрушал зло. Но не видел он своих сородичей. Он видел только зло.
И ты вроде него. И у тебя на глазах чёрная повязка. И открыт внутренний взор. Прекрасно ты видишь зло. Или то, что под ним понимаешь. Тоже мне, высший судья. И не в силах увидеть что-либо иное. Слепа ты. Как и тот охотник на демонов.
Ставшему в конце-концов подобием тех, с кем сражался.
А Кэрту всё-таки хочется сорвать повязку с твоих глаз. И увидеть то, что скрывается под ней. Но ведь там может оказаться и пустота. Или же пламя, сжигающее всё живое. Или же просто глаза. Человеческие глаза, способные видеть мир во всём его многообразии.
А может, дать ему надежду? Поддержать и приободрить… человека. Он ведь этого стоит. Стоит ведь дать ему надежду. А он жаждет большего.
И что-то мелькнуло в почти белых глазах. Что заметили за беснующимся зелёным пламенем? Но что-то заметили. И изменился взгляд. Ибо неясно было, неужели это оно, желаемое. И хочет, и боится этого человек одновременно. А вдруг это всё-таки не то.
С какой бы радостью он подал тебе руку, помогая сесть в машину. Но это БТР и ты сама легко запрыгиваешь в него через верх. Так же как и он. Грациозная ловкость хищников. Не людей.
— Поехали в Загородный.
Бронетранспортер тронулся с места.
Дворца уже не существует. Руины. Местами обгорелые. Старая дорога разрушена, но недавно проложили зимник как раз мимо стен. Так ближе до одного из укреплённых пунктов внешнего кольца.
Из дворцовых построек более или менее уцелел только стоявший отдельно бальный зал. Только крыша обрушилась и стёкла все вылетели.
Они стоят среди руин. Мужчина и женщина. Стоят рядом. Старясь не смотреть друг на друга. Молчат. Надо о чём-то говорить. Но о чём? И как? А разговор должен состояться обязательно.
Из этого места словно бы до сих пор не выветрилась атмосфера, созданная здесь последней хозяйкой. Даже казалось что вот — вот на какой-нибудь кучи камней появиться изящная фигурка в чёрном. И удивится произошедшим переменам. Помолчать только — и появится она. Иначе спугнуть можно видение. Они и молчат. И словно ждут её. Человека, умевшего любить.
Ты ей наверное, даже завидовала стандартной женской завистью. Завистью к той, которая во всём и всегда выше тебя как женщина. Она всегда умела одеваться. И была на несколько порядков изящнее и обворожительнее тебя. Избалована мужским вниманием. Тебе-то всё равно, но любая другая удавилась бы от зависти, имей такую сестру. А она была выше любой зависти, грязи и дрязг.
Какие мужчины вокруг неё увивались! И далеко не все походили на персонажей ''Дневника стервы''. Но которые не походили, в ''Дневник'' и не попали.
Роль у неё была такая. И всю жизнь она её играла. Мастерски. Просто первая среди людей. Софи-Елизавета. Талант и великий творец.
Пока о них помнят, люди живут. И значит, ей суждено жить вечно.
Что бы она сказала, увидев вас вот так вместе? В душе бы порадовалась, а на словах съязвила бы. Хотя никто не знал, чего от Софи-Елизаветы можно ждать. Намного мягче к людям стала она в последние годы. Только картины оставались беспощадными.
