Кристалл теперь сопровождал его везде: на улице, в душе, в постели. Как человек не привыкший к украшениям, Данил справедливо полагал, что стоит ему снять подвеску – и она тут же вылетит из памяти. А оставлять камень без внимания он боялся. Пусть уж болтается на шее – так надежнее.
Неделю он с трепетом ожидал вызова в прокуратуру, но тревожного звонка все не было. Данил понимал, что положение весьма зыбко и ему стоит держаться подальше от сотрудников следственной бригады, а также коллег, друзей и родственников покойного – словом, всех потенциальных источников информации. Но хакера Слайдера это не смущало: чтобы выведать чужие тайны, личный контакт не обязателен.
Впрочем, собственное расследование продвинулось немногим дальше, чем официальное. По всему выходило, что Данил – единственный, кому внезапная смерть профессора казалась подозрительной. По версии следствия, трагедия произошла из-за нарушения техники безопасности: взорвался кислородный баллон. Прискорбно, конечно, но ничего удивительного: для реакции с кислородом достаточно даже капли масла, а эти ученые – такие рассеянные. Ни о кристалле, ни о виртуальном шлеме в материалах дела упоминаний не было. Официально лаборатория занималась исследованиями электромагнитной активности в коре высших приматов – это было частью какого-то более крупного проекта, имевшего отношения скорее к медицине, чем к информационным технологиям. Правда, сотрудники отмечали, что шеф частенько задерживался по вечерам, но он всегда был трудоголиком, а в последнее время у него появился дополнительный повод: по слухам, он рассчитывал получить грант на самостоятельные исследования. Если и существовали какие-либо свидетельства внеурочной деятельности профессора – документы, файлы, опытные образцы – они были уничтожены взрывом и пожаром.
В целом, как отмечали свидетели, ничего необычного в поведении профессора не наблюдалось: никаких звонков с угрозами, тайных свиданий, подозрительных визитеров. И в тот злополучный вечер, как уверял охранник, покойный был совершенно один.
Даже убитая горем дочь ученого полностью приняла версию несчастного случая: «Папа в последнее время был рассеян. Я убеждала его отдохнуть, но он только смеялся и говорил, что привык много работать…»
Данил порой и сам был готов смириться с этой версией. Но восьмиугольный камень холодил кожу под рубашкой, напоминая: все не так просто.
А еще ему снились сны – яркие, ошеломляющие, наполненные звуками и запахами – но наутро он помнил только бесконечные вересковые пустоши. Ускользающий терпкий аромат еще долго преследовал его после пробуждения.
Герман появился спустя неделю после того, как Данил узнал о смерти профессора.
– Данька, ты чего такой… зашуганный? – от Германа не ускользнуло, что брат окинул взглядом лестничную площадку прежде, чем закрыть дверь.
– Да так… Мальчишки хулиганят.
– Ты их в лицо знаешь? Я могу звякнуть куда надо. Придет участковый, припугнет колонией – будут тебя за пять километров обходить.
– Да вот еще, ради такой ерунды с ментами связываться! – Данил от души надеялся, что это получилось небрежно, а не испуганно.
Между ним и Германом давно уже не было братской дружбы. По правде говоря, дружбы – равного с равным – между ними не было никогда. Самоубийство отца разделяло их куда надежнее, чем двенадцатилетняя разница в возрасте. В тот день, когда окончательно свихнувшийся Сергей Милославский отравился газом, попытавшись прихватить с собой пятилетнего Даньку, Герману пришлось занять место главы семьи. Формальным опекуном Данила считалась бабушка, мать отца, но она предпочитала заниматься хозяйством, переложив заботы о младшем внуке на плечи старшего.
Нельзя сказать, чтобы Данил не любил Германа, но это была любовь скорее сыновняя, чем братская: почтительная, с толикой снисходительности – так подросшие сыновья откликаются на материнскую опеку. Герман действительно иногда проявлял чрезмерную заботу о брате. Подростком Данил бесился, обзывал его клушей, грозился уйти из дома. Повзрослев, понял, что брат панически боится потерять его, снова и снова переживая ужас того ноябрьского дня: пять шагов от порога до кухни, тухловатый запах газа и – два тела на грязном линолеуме… Понять – понял, но это не добавило доверительности их отношениям. Кто же в здравом уме станет рассказывать отцу (а тем более – матери!) о своей противозаконной деятельности?
Герман пребывал в прекрасном расположении духа: он, наконец, разошелся со своей последней пассией. Младший брат полностью одобрял этот поступок. Лерка была ровесницей Данила, и в конкурсе на самую злобную стерву, не напрягаясь, вошла бы в тройку победителей.
– Напоследок устроила концерт под окнами, – смеясь, поведал Герман. – Кричала, что у нас вся семейка придурков и импотентов. У тебя с ней что-то было, что ли?
– Приперлась ко мне ночью, – с досадой вспомнил Данил. – Пьяная. С тобой поссорилась, искала утешения. Я ее в кухне запер, чтоб не приставала. Ты, Гер, зачем пришел-то?
– Ну ты даешь, – обиделся Герман. – Полтора месяца от тебя ничего не слышал. Я что, к брату зайти не могу?
Данилу стало стыдно. В самом деле, со всеми этими заморочками он ни разу не позвонил Герману.
– Ты бы предупредил хоть, – виновато пробормотал он, пропуская брата в кухню. – У меня к чаю ничего нет. И бардак в квартире.
– Можно подумать, ты бы прибрался ради меня.
Данил рассеянно крутил в пальцах чайную ложечку и вполуха слушал Германа. Разговор не клеился. Обычно младший брат с интересом принимал участие в обсуждении новых проектов старшего, восхищаясь его предприимчивостью, но сейчас мысли то и дело соскальзывали к смерти профессора.
Герман не выдержал первым.
– Ладно, пойду я, – он отодвинул кружку и резко поднялся, едва не опрокинув табурет. – Все равно из тебя слова не выжмешь сегодня. Влюбился, что ли?
– Нет, с чего ты взял?
– В облаках витаешь. И цацку на шею нацепил, явно девчачью. Можно взглянуть?
«Проклятье, надо было рубашку под горло застегнуть,» – спохватился Данил. Но было уже поздно. Попытка демонстративно спрятать камень породит новые вопросы и подозрения.
Впрочем, Герман не особо заинтересовался «цацкой»: небрежно покрутил в пальцах и вернул обратно с вежливо-равнодушным: «Занятная вещица». Закрывая за братом дверь, Данил испытал облегчение.
На следующий день Герман позвонил.
– Дань, слушай… тут такое дело… Ко мне в квартиру пытались влезть – не успели, к счастью, соседи вспугнули. Но ты же знаешь, у меня куча дорогущей техники, а я целыми днями в разъездах. Ты не мог бы у меня пожить? Места навалом, Леркино барахло я выкинул. А тебе ведь все равно, где за компьютером сидеть…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
