Несмотря на трудности‚ высшие курсы были переполнены, стремление к образованию поражало сторонних наблюдателей. «Еврейская молодежь стекается со всех сторон в большие города‚ где все учатся‚ учат других и голодают. Эти обиженные судьбой молодые люди… выжимают из себя все соки‚ все силы на достижение двух-трех уроков за один-два рубля в месяц… живут по пять-шесть человек в вонючей каморке‚ спят на голом полу‚ питаются хлебом и водой и вечно учатся».
2
В 1911 году процентную норму распространили и на экстернов; это лишило многих единственно доступного способа получить казенный диплом: количество экстернов-христиан было настолько ничтожным‚ что малый процент от него приближался к нулю. Новое постановление вызвало переполох среди еврейской молодежи‚ и современник восклицал в отчаянии: «Сколько голода‚ холода и горя выносят эти подростки в своей погоне за ярлыком образованного человека‚ – а многим ли улыбнется удача? У пяти человек не хватит сил доучиться‚ трех срежут‚ девятый покончит самоубийством или уедет в Америку‚ и только один выйдет‚ может быть‚ «в люди»‚ чтобы потом не иметь доступа ни на земский пост врача‚ ни в присяжную адвокатуру… Но что теперь будет‚ куда они теперь кинутся – никакая фантазия не в силах дать ответ».
Это была жизнь в непрерывных лишениях и унизительных просьбах вымолить хотя бы часть того‚ на что другие подданные России имели право от рождения. Перед молодыми людьми возникала проблема: существовать впроголодь под угрозой выселения‚ унижаться‚ навсегда, быть может‚ отказаться от образования – или креститься и получить равные со всеми права. Соблазн был велик‚ требовалась большая нравственная сила‚ чтобы устоять. В Варшаве крестилась группа евреев и без помех попала в университет; в Киеве исключили из коммерческого училища 80 студентов-евреев: они тут же крестились‚ и их приняли обратно. Эта тема обсуждалась на страницах русских и еврейских газет; об этом говорили в домах и на собраниях; 500 еврейских юношей Екатеринослава и Минска опубликовали в газетах свой протест: «Уход от иудейства есть уход от еврейского народа‚ уклонение от участия в общем страдании».
По сообщениям Синода в 1911 году приняли православие 1147 евреев‚ в 1912 году – 1362; после крещения они получили все права‚ «как исцелившиеся от заразы или как терпимая часть неизбежного зла». В 1912 году новые «Правила о приеме в кадетские корпусы» закрыли доступ туда даже тем лицам еврейского происхождения‚ чьи отцы и деды были христианами. Такое ограничение ввели и в Военно-медицинской академии; при поступлении следовало прилагать метрические свидетельства отца и матери‚ а «в сомнительных случаях» – свидетельства о рождении бабушек и дедушек‚ дабы не оставалось сомнений ‚ что «проситель не имеет деда или бабки‚ родившихся в иудейской вере». Это выполнялось неукоснительно, в академию не приняли даже сына профессора А. Данилевского‚ крещеного еврея‚ который был начальником этой академии.
Некрещеные евреи не могли стать нотариусами‚ помощниками нотариусов‚ даже писцами в нотариальных конторах. В университетах было мало преподавателей – некрещеных евреев‚ они не могли получить звание профессора. В Московском университете преподавал приват-доцент Л. Минор‚ основатель московской школы невропатологии; его именем названы симптомы и заболевания‚ им впервые описанные. Медицинский факультет Московского университета присвоил Минору звание профессора‚ но профессорская коллегия университета не утвердила это решение.
Из еженедельника «Рассвет»: «На Литве крещеных вы насчитаете редкими‚ наперечет известными единицами. Там крестится лишь тот‚ кто уезжает из Литвы; разрыв с народом связан с разрывом с родным городом‚ со средою и‚ в большинстве случаев‚ с родительским домом и семьей. В столице юга (Одессе) всего этого нет… За последние годы мы свыклись с какой-то вакханалией бессовестных‚ именно бессовестных крещений».
Те‚ что стояли перед выбором – креститься или не креститься‚ задавали простой вопрос: «А почему нельзя?» Им отвечал В. Жаботинский в одном из фельетонов:
«Когда мы себя об этом спрашиваем‚ то оглядываемся назад‚ и нашему духовному взору открывается картина‚ которая лучше всякого ответа. Перед нами расстилается необозримая равнина двухтысячелетнего мученичества; и на этой равнине‚ в любой стране‚ в любую эпоху‚ видим мы одно и то же зрелище: кучка бедных‚ бородатых‚ горбоносых людей сгрудилась в кружок под ударами‚ что сыплются отовсюду‚ и цепко держится нервными руками за какую-то святыню.
Эта двадцативековая самооборона‚ молчаливая‚ непрерывная‚ обыденная‚ есть величайший из национальных подвигов мира… Сами враги наши снимают шапку пред величием этого грандиозного упорства… В этом упорстве наша высокая аристократичность‚ наш царский титул‚ наше единственное право смотреть сверху вниз. И теперь‚ над могилами несметного ряда мученических поколений‚ разорвать этот круг‚ распустить самооборону‚ выдать старое знамя старьевщикам? Что же нам останется? Как это мыслимо? Как это возможно?..»
Жаботинскому принадлежат и такие гордые слова: «Для меня все народы равноценны и равно хороши. Конечно, свой народ я люблю больше других, но не считаю его выше. Но если начать мериться, то всё зависит от мерки, и я тогда буду настаивать, между прочим, и на своей мерке: выше тот, который непреклоннее, тот, кого можно истребить, но нельзя «проучить», тот, который даже в угнетении не отдает своей внутренней независимости. Наша история начинается со слов «народ жестоковыйный» – и теперь, через столько веков, мы еще боремся, мы еще бунтуем, мы еще не сдались. Мы – раса неукротимая во веки веков, и я не знаю высшей аристократичности, чем эта».
В Петербурге, после смерти нотариуса – крещеного еврея, обнаружили в завещании просьбу – похоронить его на еврейском кладбище‚ так как он всегда чувствовал себя евреем. Священники признали его отрекшимся от христианства‚ а еврейская община исполнила волю покойного. Читатель написал в газету: «Еврей для своей личной материальной выгоды отрекается от еврейства. Десятки лет он пользуется внутренней ложью‚ чтобы устроить себе более легкую жизнь‚ сознательно отделяет себя от миллионов своих собратьев по крови‚ над которыми тяготеет суровый закон бесправия. А когда весь путь земной жизни пройден‚ проделывается скачок в обратном направлении‚ чтобы уготовить себе легкий путь к неземной жизни… Выходит‚ что человек всегда искал свою выгоду: выгоднее жить неевреем‚ приятнее умереть сыном родного народа…»
В то время появились «кающиеся» евреи‚ которые долгое время были оторваны от еврейства и искали теперь пути к нему. Об этом писал С. Ан-ский: «Ощущение у них такое‚ что во имя национальной идеи они отошли от чего-то универсального к маленькому и бедному‚ но своему. И в этом большая ошибка. Происходит она оттого‚ что те‚ которые жили вне своего народа‚ знают еврейство только с внешней его стороны‚ видят в нем только горе‚ страдание и нищету. Вернуться из яркого мира европейской культуры к покрытому язвами старому нищему‚ только потому‚ что он родной‚ конечно‚ подвиг. Но эти возвращающиеся не понимают‚ что нация живет не страданиями‚ а восторгом сознания своего «Я»‚ радостным творчеством‚ гордостью своей культуры‚ поэзией своего бытия. Только этим. Не будь этого‚ еврейского народа давно бы не существовало… На возвращение к еврейству можно и должно смотреть поэтому не как на подвиг‚ не как на самоограничение‚ а как на «ввод в наследство»‚ как на приобщение к огромному богатству‚ которым можно радостно и гордо жить».
Из письма в газету «Псковская правда». «Уважаемый господин редактор!.. Не нуждаясь в покупателях‚ избегающих покупать в еврейских магазинах‚ считаю долгом оповестить‚ что мой магазин принадлежит еврею‚ дабы не желающие хотя бы случайно попасть в еврейский магазин могли избегнуть этого. Примите уверение в совершенном к вам почтении – С. Зильбер».
3
В 1863 году в Петербурге появилось Общество для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ); его первым председателем стал банкир Евзель Гинцбург‚ затем его сын Гораций. Общество выделяло пособия учащимся‚ покупало книги для еврейских библиотек‚ давало деньги на научные издания‚ открывало начальные еврейские школы и подготавливало для них учителей. Вслед за Петербургом отделения общества возникли в тридцати городах России; ОПЕ в Киеве‚ к примеру‚ содержало два еврейских детских сада‚ хедер‚ библиотеку‚ субботнюю школу для взрослых. Общество существовало на частные пожертвования, тратило на благотворительные цели до 400 000 рублей ежегодно.
При ОПЕ работало Еврейское историко-этнографическое общество‚ которое собирало материалы по истории евреев России и Польши‚ выпускало журнал «Еврейская старина». Писатель С. Ан-ский предложил провести этнографические экспедиции по черте оседлости, в местечках Волыни и Подолии. Первая экспедиция под его руководством началась летом 1912, в ней участвовали композитор Ю. Энгель и художник С. Юдовин; через год состоялась вторая экспедиция. Ан-ский считался неблагонадежным, и охранное отделение немедленно доложило: «Из Петербурга выехал в Бердичев член партии социалистов-революционеров… мещанин Витебской губернии Раппопорт, носящий кличку Ан-ский, за которым нужно установить наружное наблюдение».
