«Матушка» выслушала Лободу с интересом, требуя различных подробностей об убийствах, грабежах. Сердилась, что тот ничего не знал толком.
— И чего за тебя, за Хворого, Лашкевич держится? — капризно заметила Галина Андреевна, перебирая букет полевых цветов.
— Кореши мы, — хмуро ответил Иван. — На одном корабле служили.
— Когда Лашкевич приедет? — полюбопытствовала Феня, которая, как слышал Иван, была неравнодушна к красавцу Егору.
— Похоже, вместе с батькой…
На следующий день перед вечером у хаты, где жила Галина Андреевна, остановились человек десять верховых и тачанка с пулеметом. Из нее вышли начальник штаба Озеров, ближайший друг батьки Михалев-Павленко и заведующий снабжением Бурбыга.
Стемнело, и взошла луна. Наконец из хаты Кузьменко, пошатываясь, вышли батькины приспешники. Они старательно и церемонно раскланивались с «матушкой», стоявшей на крыльце.
— Добре повечеряли, Галина Андреевна, — басил Бурбыга.
— Так вы попомните, матушка, — держась за грядку тачанки, громко проговорил Озеров. — Скоро из Компанеевки тронется Нестор Иванович. К рассвету будет у вас.
— До побачення, гости дорогие! — певуче ответила «матушка».
«Долго, пожалуй, придется ждать вам свидания, «гости дорогие»! — усмехнулся Лобода. — Эх, предупредить своих нельзя! Да, пожалуй, и сил у нас не хватит самую щуку схватить».
Кучер с присвистом тронул лихую тройку, мягко забили по пыли копыта верхового эскорта.
Лобода ушел в хату, сел у окна, прислушиваясь.
После отъезда гостей в жилище Галины Андреевны поднялась суматоха — готовились к приезду батьки, заново накрывали стол.
В стороне дубравы, что была между Песчаным Бродом и Добровеличковкой, стояла тишина. Но с каждой минутой ожидания Лобода чувствовал, как в нем напрягались каждая мышца, каждый нерв.
Та-та-та! — забил наконец пулемет. Вразнобой ударили выстрелы.
Снова застрочил скороговоркой пулемет.
Иван видел, как из соседней хаты выскочили Кузьменко и ее подруга. Звуки недалекой ночной схватки стихли неожиданно.
— Лобода! Лобода! — закричала Галина Андреевна.
Иван отозвался, будто спросонья:
— Что там — Лобода?
Высунувшись в окно, Иван спросил:
— Где это? Стреляли вроде…
— От черт хворый, все проспал!
Вдали послышался мягкий топот. Галина Андреевна выбежала на середину улицы.
— Что случилось? — крикнула она мчавшемуся во весь опор всаднику. — Почему стрельба?
С трудом придержав разгоряченного коня, махновец ответил:
— Погано, Галина Андреевна! Много красных! — и ускакал.
Кузьменко кинулась к хате. Вскоре со двора выехала фура, запряженная парой приземистых крепких коней. Галина семенила рядом, давая наперснице Фене последние наставления.
— Коли задержат, говори — срочно за врачом едешь. В Ново-Украинку или в Ровное. А там через Софиевку — и Компанеевка будет. Нестор другой дорогой не поедет.
— Знаю! Чего учишь? — ворчала крепко подвыпившая Феня.
…Феня вернулась к полудню следующего дня. Она рассказала, что встретила батьку сразу за Софиевкой. Узнав, в чем дело, Нестор Иванович тут же в степи собрал штаб.
— Чего я им могла толком рассказать? — оправдывалась Феня. — Одно: у Брода много красных, была стрельба. Повернули они обратно в Компанеевку. Только вошли, как из села Камышеватое, что за балкой, стрельба поднялась. Ох, господи! Вот натерпелась! Да обошлось. Там григорьевцы с самим атаманом оказались. Крепко его красные потрепали. Едва ноги унес. И народу у него почти нет. А тебе, — обратилась Феня к Лободе, — тебе Лашкевич велел тотчас туда ехать.
— Добро, — кивнул Иван и отправился седлать каурого.
— Наметом скачи! — крикнула Феня вслед. — А то батька сердиться будет!
В Добровеличковку Лобода доскакал единым духом, даже не останавливаясь в лесу у места схватки, где валялись перевернутая тачанка, мертвые лошади и несколько махновцев. В селе он узнал, что вся троица, наиболее приближенная к батьке, захвачена чекистами. Тогда, не щадя коня, Лобода помчался в Компанеевку, к Лашкевичу.
Егор крепко задумался и сказал:
— Сам доложу…
— Спасибо, Егор, выручил.
Тот только рукой махнул.
Как всегда, Лашкевич расположился в хате напротив жилища Махно. Через несколько минут, когда Егор, видимо, доложил батьке о пленении членов штаба, Нестор завизжал так громко и пронзительно, что Иван слышал в хате через улицу каждое слово:
— Пострелять! Всех чекистов пострелять! Всех! Всю охрану Михалева пострелять!
«Да… — подумал Лобода. — Доложи я — не миновать пули…»
Егор вернулся бледный. Выпил горилки. Хмель его не взял, но Лашкевич несколько успокоился.
— Иван, — сказал Егор, — отправляйся в штаб атамана. Скажи, что совещания сегодня не будет. Заболел, мол, батька.
Там сообщение о «хворобе» Махно встретили улыбкой. Иван не преминул заметить это Лашкевичу. Тот ответил, что соглашение между батькой и атаманом еще не найдено.
— Что так? — поинтересовался Лобода.
— Атаман соглашается драться против красных и петлюровцев, а про Деникина молчок. Сил вроде бы маловато. А ну их к ляду, пусть сами решают! Все равно, кого бить, абы пожива была! — махнул рукой Лашкевич и сказал Ивану, чтобы тот отправлялся снова в Песчаный Брод, успокоил «матушку» Галину.
— Добро, — ответил Лобода, но поехал не в Песчаный Брод, а в Елисаветград.
Глубокой ночью он постучал в квартиру Суховольского. Дверь открыл Матвей.
— Ты один дома?
— Один. Все сбежали в Харьков. Укрылись там в подполье.
— Слушай, Махно бесится, что схватили Михалева, Озерова и Бурбыгу. Вряд ли он найдет еще таких преданных псов. Но это уже дело прошлое. В Компанеевке Махно встретился с Григорьевым. Похоже, что они объединятся.
— Обожди, я скоро буду, — попросил Матвей…
— Приказ такой: постараться поссорить Махно с атаманом, — сказал Бойченко, вернувшись.
— Шутишь? — удивился Иван. — В большие дела мне хода нет.
— Чего же сразу руки опускать! Посмотришь, что к чему. Так уж им и ссориться не из-за чего. — Матвей говорил бодро, но и сам не представлял ясного пути к выполнению приказа.
Он помнил, однако, слова пришедшего к нему на связь Клаусена в ответ на его столь же скептический вопрос: «Если между ними есть разногласия — а они существуют наверняка, — не может быть, чтобы не подвернулся случай довести их до крайности».
«Легко говорить… — рассуждал Иван по дороге в Компанеевку. — А я совсем не вхож в столь деликатные дела махновского штаба. Но кое-что сделать, конечно, можно…»
