Доложив Лашкевичу о выполнении задания, Иван поинтересовался, как с соглашением.
— Не понравился браткам атаман, — ответил Егор.
День стоял жаркий. Окна на чистой половине хаты были закрыты ставнями. Иван и Егор разлеглись в исподнем на прохладном полу и разговаривали. Лобода пристально рассматривал, как в крутых и узких солнечных лучах, пробившихся сквозь неплотно прикрытые ставни, мерцали медленно плавающие пылинки.
— Чем же? — спросил Лобода, который не особенно различал оттенки в бандитизме батьки и атамана.
— Да вот… — Лашкевич подтянулся, достал из брюк граненый флакончик с кокаином и отведал здоровую понюшку. — Я был на первой встрече атамана с Нестором Ивановичем. Батька прямо спросил: «Ну как, будем бить коммунистов и белых?» — «Будем бить коммунистов и петлюровцев», — ответил Григорьев. «А почему не Деникина?» — поинтересовался батька. «Деникина я еще не видел и не знаю, кто он, — сказал атаман. — А коммунистов и петлюровцев знаю».
— Чего же батьке еще надо? — постарался удивиться Иван.
— Петлюра — самостийник, а Деникин — золотопогонник. Петлюра — за помещиков, беляки — за помещиков, ну, а большевики — за совхозы, Чека и вообще властники.
— Значит, не будет соглашения?
— Уже подписали. — Егор махнул рукой. — Уговорил батька штаб. Сил, мол, больше. Мне это не по душе, да и другим тоже.
«Выходит, действительно разногласия-то есть, — подумал Иван. — Не хочет Григорьев против белых идти. А почему? Непонятно…»
— Чего это атаман беляков любит?
— Коли удалось бы узнать, так батька с Григорьевым чикаться бы не стал, — фыркнул Лашкевич.
— Надо помочь батьке, — сказал Иван. — Очень даже надо.
— У тебя план есть? — спросил Егор.
— Пока нет…
И разговор окончился.
А согласованные действия махновцев и григорьевцев стали на редкость наглыми. Банды нападали на совхозы, убивали организаторов, в военкоматах уничтожали учетные карточки, срывая сроки мобилизации, грабили крестьян.
Дважды бандиты нападали на Елисаветград.
Тем временем Лобода собирал нужные сведения про Григорьева. Окольными путями Иван прослышал, что атаман оставил в усадьбе одного помещика пулемет, два ящика патронов и винтовки. Лобода поведал об этом Лашкевичу, а тот передал батьке. Со слов же Ивана Лашкевич сообщил Нестору о личной расправе Григорьева над махновцем, который стащил лук с поповского огорода. Так же охотно передавал он Егору признания махновских командиров о том, что стоит показаться разъездам конницы Шкуро, как атаман отдает приказ отходить подальше в лес, мотивируя это слабостью сил.
В начале июля объединенные банды ушли в Черно-Знаменские леса и закрепились в районе Оситняжка-Сентово-Федварь. Сотня Лашкевича обосновалась в Федваре. И тут на одной из попоек у Егора Лобода услышал, как приближенный Григорьева, бывший офицер Евграфов, хвастался, что порубал в Николаеве большого чекиста. Ух как захотелось Лободе разрядить обойму в его морду! Аж пальцы свело от злости.
Однажды утром Лашкевич и Лобода объезжали лесные заставы. Они неторопливо двигались под плотным пологом дикой дубравы. Причудливые блики проплывали по кителю ехавшего впереди статного Егора, скользили по лощеному крупу его вороного коня. Проселок был еще сырой после дождя. Изредка под копытами лошадей смачно чавкала грязь.
Неожиданно из-за куста послышалось:
— Стой!
— Свои… — Лашкевич сдержал вороного. — Все спокойно?
— Двух каких-то пымали. — Часовой вышел из-за куста. — Григорьева шукают. Самого атамана им надобно.
Лашкевич и Лобода проехали в глубину леса. Там у шалаша горел костер, около которого сидели махновцы. Между ними — двое, одетые в свитки и брыли. Едва увидев представительного, фертом сидевшего в седле Лашкевича, они вскочили. Выправка у них была отменной.
«Офицерье… Белая косточка», — понял Лобода.
— Кто такие? — наезжая на неизвестных грудью вороного, спросил Лашкевич. — Чего тут шастаете?
— Имеем личный пакет к атаману Григорьеву.
— От кого?
— Доложим атаману, — отвечал бойкий «крестьянин» с холеным лицом.
Второй держался позади.
— Давайте письма, — настаивал Егор. — Вы задержаны.
— Задерживайте. Пакет передадим только в руки атаману.
— А каков из себя Григорьев ваш? — спросил Лобода. В голове его мгновенно созрел дерзкий план.
— Мы его не видели, — отрапортовал «крестьянин».
— А может, Махно видели? — полюбопытствовал Иван.
— Тоже не видели. Мы не из этих краев. Махно нам не нужен. Мы с поручением к атаману.
— Добро, доложим, — бросил Лобода и отъехал вместе с Лашкевичем. — Давай, Егор, к батьке. План у меня есть… Слухай, уговори Нестора Ивановича, щоб представился, будто он и есть атаман. Тогда оци офицеры сами передадут ему письмо. И скажут, что нужно.
— Як ты додумався, Иван! — воскликнул просиявший Лашкевич. — Да ты ж у меня ума палата, як кажуть!
И, не щадя коней, они помчались в штаб.
Батьке план понравился. Переодевания и мистификации были в его вкусе.
— Побачимо, с кем наш атаман якшается… Беляков под охраной доставить ко мне. Думал Нестора Ивановича провести, атаман? Шалишь!
В штабе переодетых офицеров встретил сам Нестор в офицерском мундире царской армии, но без знаков различия, подтянутый, в фуражке, куда он спрятал свои анархистские патлы.
Опершись на эфес сабли, Махно ел глазами деникинцев:
— Я атаман Григорьев. Что имеете сообщить, господа?
Вперед выступил молчавший до этого «крестьянин»:
— Командующий Добровольческой армией просил передать вам пакет. Лично. А на словах — он ждет вас.
Махно протянул руку.
— Прошу извинить! — «Крестьянин» сел, положил ногу на ногу и ножом отодрал подметку на австрийском ботинке. Достал из-под нее сложенный вдвое пакет. — Прошу.
Батька резким движеньем схватил конверт, вскрыл его, пробежал глазами бумажку. Лицо его побагровело, а уголки губ задергались. Еще раз глянув на офицеров, он подал Дашкевичу знак следовать за ним и вышел в соседнюю комнату.
Там он еще раз прочитал подписанную самим Деникиным бумагу, скомкал ее, в руке:
— Егор, вот этих деникинцев украсть так, чтоб ни одна живая душа не знала. Возьми Алима. А тебе — спасибо, Егор. — И батька положил руку на плечо Дашкевича,
— Это не я придумал — Лобода, — смущенный лаской, ответил сотник. — У Ивана ума палата. Преданный человек,
— И ему и тебе благодарствую. Змеюку пригрели! Деникин ему генерала сулит, коли нас продаст! Ну, он от меня получит! Пока чтоб тихо. А этих украсть сейчас же! — И вдруг, расчувствовавшись, батька проговорил: — Спасибо и тебе, и Ивану. А я было подумывал, что после гибели Озерова да Михалева с Бурбыгой, почитай, и не осталось до конца преданных мне людей.
