Как видим, и Лермонтов, и Высоцкий одинаково описывают свое положение гонимого поэта, только в «Притче о Правде» подтекст является более скрытым, поскольку автор говорит о себе в третьем лице, да еще и выступает в женском образе. Кроме того, если у Высоцкого «Правда колола глаза, и намаялись с ней» /5; 490/, то и лирический герой Лермонтова мечтал: «О, как мне хочется смутить веселость их / И дерзко бросить им в глаза железный стих, / Облитый горечью и злостью!..» («Как часто, пестрою толпою окружен…», 1840)[1367] [1368]. Причем последнее стихотворение содержит общие мотивы и с «Масками» (1970), у которых имеется вариант названия: «Лермонтов на маскараде»1175. И здесь также упоминается «пестрая толпа»: «При шуме музыки и пляски» = «Меня хватают, вовлекают в пляску»; «Мелькают образы бездушные людей» = «Их равнодушно-серенькие лица» /2; 547/; «Приличьем стянутые маски» = «Все в масках, в париках — все, как один»; «Наружно погружась в их блеск и суету…» = «Я в хоровод вступаю, хохоча, / Но все-таки мне неспокойно с ними».
Добавим еще, что начальные строки «Пророка»: «В очах людей читаю я / Страницы злобы и порока», — найдут отражение в «Песне Геращенко» (1968): «Я вижу лишь характерные роли: / Тот — негодяй, тот — жулик, тот — вампир», — а еще позднее в тех же «Масках»: «Сосед мой слева — грустный арлекин, / Другой палач, а каждый третий — дурень».
***
Продолжая анализ пророческой темы в поэзии Высоцкого, сопоставим «Притчу о Правде», в которой автор выступает в образе Правды, со стихотворением «Ах, откуда у меня грубые замашки?!» (1976), где он называет себя «рабом божьим»: «Меня мама родила в сахарной рубашке, / Подпоясала меня красным ремешком» = «Нежная Правда в красивых одеждах ходила»; «Годен в смысле чистоты и образованья» = «Чистая Правда божилась, клялась и рыдала».
В стихотворении в адрес лирического героя раздаются «вранье да хаянье», а в песне Правду «обзывали дурными словами».
В первом случае лирического героя казнят, а во втором героиню подвергают репрессиям, и делают это те, для кого они старались: «Вы же слушали меня, затаив дыхание, / И теперь ханыжите — только я не дам» = «Принарядившись для сирых, блаженных, калек. <.. > Двое блаженных калек протокол составляли…».
В стихотворении лирического героя («раба божьего») казнили: «Отрубили голову…». И такая же участь постигла волхвов (то есть тех же пророков) в «Песне о вещем Олеге» (1967): «Ну, в общем, они не сносили голов — / Шутить не могите с князьями!». Поэтому в песне «Штормит весь вечер, и пока…» лирический герой скажет: «.. И тоже голову сломаю».
Совпадает даже обращение князя Олега к волхвам — с судебным вердиктом, вынесенным Правде: «Вы перепились, — так возьми, похмелись» /2; 331/ = «Ну а сама пропилась, проспалась догола» /5; 155/.
Как видим, и Правда, и волхвы являются сниженными образами пророков (поэтому и про лирического героя в стихотворении «Ах, откуда у меня грубые замашки?!» сказано: «Был раб божий, нес свой крест, были у раба вши»). А власти одинаково обвиняют их в самозванстве: «Да кто вы такие, откуда взялись? <.. > И неча рассказывать байки!» = «.Дескать, какая-то мразь называется Правдой…».
Обратим еще внимание на буквальные сходства «Песни о вещем Олеге» с «Русскими плачами» (1974) А. Галича: «Как вдруг подбегает к нему человек / И ну шепелявить чего-то: / “Эх, князь, — говорит ни с того, ни с сего, — / Ведь примешь ты смерть от коня своего!”» = «.Лишь босой да уродливый, / Рот беззубый разиня, / Плакал в церкви юродивый, / Что пропала Россия»[1369].
Впрочем, легко уживаться с заведомой Ложью.
Правда колола глаза, и намаялись с ней: Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью, Из-за своей наготы избегая людей /5; 490/[1370] [1371].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Неподкупность — одна из наиболее характерных черт лирического героя Высоцкого (и, разумеется, самого поэта, который в 1975 году сказал своему другу, певцу Александру Подболотову, изгнанному из консерватории по распоряжению начальства и подумывавшему о том, чтобы принять предложение по поводу работы на радио в официозном Ансамбле советской песни: «Погоди, успеешь продаться. Всегда успе-ешь»!»И78).
В том же году, что и «Притча о Правде», была написана песня «Мне судьба — до последней черты, до креста…»: «Даже если сулят золотую парчу / Или порчу грозят напустить — не хочу! / На ослабленном нерве я не зазвучу — / Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу». А восходит этот мотив к двум произведениям 1967 года: «И будут вежливы и ласковы настолько — / Предложат жизнь счастливую на блюде. / Но мы откажемся, — и бьют они жестоко… / Люди! Люди! Люди!» («Деревянные костюмы»), «Ни за какие иены / Я не отдам свои гены, / Ни за какие хоромы / Не уступлю хромосомы» («Я тут подвиг совершил…»). И именно поэтому в «Гербарии» власти скажут о лирическом герое: «Итак, с ним не налажены / Контакты, и не ждем их».
У строки «Правда колола глаза, и намаялись с ней» в рукописи имеется вариант: «Правда колола глаза — с глаз долой — поскорей» (АР-8-164). С такой же радостью избавлялись от лирического героя в песнях «Нет меня — я покинул Расею!» (1969) и «Я из дела ушел» (1973): «С плеч гора! Умотал наконец!» /2; 514/, «Хорошо, что ушел, без него стало дело верней» /4; 41/. А черновой вариант последней песни: «Мол, прекрасно, что нет в этом подлинном деле меня!» (АР-3-154), — напоминает датируемое тем же временем стихотворение «Я не успел»: «Спокойно обошлись без нашей помощи / Все те, кто дело сделали мое» (АР-2-150), «И пережили подлинно мой взлет» (АР-2-152). Другой рукописный вариант «Притчи»: «Правда колола глаза — без нее веселей» (АР-8-164), — вновь напоминает черновик песни «Я из дела ушел»: «Даже лучше, что нет в этом подлинном деле меня!» (АР-3-154).
Если в песне «Нет меня — я покинул Расею!» про героя распускали слухи, что он «унижался, юлил, умолял», то «чистая Правда божилась, клялась и рыдала».
В ранней песне о лирическом герое говорили: «Вот и пусть свои гнусные песни / Пишет там про Версальский дворец» (АР-8-169). А героиню «Притчи» охарактеризовали так: «Дескать, какая-то мразь называется Правдой…».
Если Правду приговорили к тому, чтобы «выселить, выслать за двадцать четыре часа», то о лирическом герое скажут: «Пора такого выгнать из России» («Мой черный человек в костюме сером!..»)[1372].
Последнее стихотворение содержит еще ряд общих мотивов с «Притчей»:
1) издевательства со стороны властей: «Мазали глиной, спустили дворового пса» = «И, улыбаясь, мне ломали крылья».
2) неприятие лжи со стороны Правды и лирического героя: «Ложь это всё, и на Лжи одеянье мое!» = «Но знаю я, что лживо, а что свято».
Приведенные цитаты лишний раз говорят о том, что автор наделяет Правду своими собственными чертами, а значит, эта героиня является авторской маской.
Такой же вывод следует из сопоставления «Притчи» с «Приговоренными к жизни» (1973), где всё поколение Высоцкого оказывалось в ситуации Правды: «А кое-кто поверил второпях — / Поверил без оглядки, бестолково» = «И легковерная Правда спокойно уснула»; «Коварна нам оказанная милость» = «Глядь, на часы твои смотрит коварная Ложь»; «Но врешь, не стоит жизнь такой цены!» /4; 304/ = «Ложь это всё, и на Лжи одеянье мое!»; «Мы к долгой жизни приговорены» = «Тот приговор заключался обидной тирадой»; «Лежим, как в запечатанном конверте» /4; 304/ = «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162); «А в лобовое грязное стекло / Глядит и скалится позор в кривой усмешке» = «И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью <…> А грязная Ложь чистокровную лошадь украла» («грязное» = «грязная»; «в кривой усмешке» = «скроила ей рожу»; «позор» = «Ложь»).
