Черновой же вариант «Притчи — «Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью, / Из-за своей наготы избегая людей» /5; 490/ — напоминает очередную песню Галича — «Мы не хуже Горация» (1966): «Бродят между ражими Добрынями / Тунеядцы Несторы и Пимены». В первом случае власть объявила Правду мразью и выслала ее на 101-й километр, а во втором — власть объявила всех честных людей тунеядцами (вспомним суд над «тунеядцем Бродским» и дело Синявского — Даниэля), а себя считает чистой и непорочной. Отсюда — характеристика «Добрыни», которую автор сопровождает саркастическим эпитетом «ражие».
Этот мотив встречается и у Высоцкого, но в завуалированной форме: «И наши спаянные дружбой коллективы / Почти не ведают ни спадов, ни накалов. / Жаль, допускают все же промахи и срывы / Плохие копии живых оригиналов» («Мы — просто куклы, но… смотрите, нас одели…», 1972), «Нас понять захотите ли, / Двух друзей-горемык? — / Не хотим мы тюрьмы: / Мы же не расхитители — / Уравнители мы» («Куплеты кассира и казначея», 1974), «Зря на нас клевещите, / Умники речистые! / Всё путем у нечисти — / Даже совесть чистая» («Выезд Соловья-Разбойника и его дружков», 1974). Последняя строка напоминает слова «железного Шурика» — Александра Шелепина, — сказанные им на совещании Политбюро ЦК КПСС, посвященном обсуждению «мер пресечения» против Солженицына: «У нас чистая и правильная линия. Мы не позволим никому нарушать наши советские законы» (из рабочей записи заседания Политбюро ЦК КПСС от 07.01.1974). Еще ранее тот же Шелепин говорил: «Теперь чекисты могут с чистой совестью смотреть в глаза партии, в глаза советского народа» (речь на XXII съезде КПСС, 1961)
Что же касается «Притчи», то в ней Правда «бродит теперь, неподкупная, по бездорожью», как и в более раннем стихотворении Высоцкого (1969), написанном вскоре после его травли в печати, давалась похожая картина: «Слухи по России верховодят / И со сплетней в терцию поют. / Ну а где-то рядом с ними ходит / Правда, на которую плюют» /2; 181/. Здесь «Правда, на которую плюют» ходит среди сплетен и слухов, а у Галича Несторы и Пимены, на которых также «п^ююг» (власть назвала их тунеядцами), «бродят между ражими Добрынями». В обоих случаях представлена одинаковая ситуация: презираемое Добро ходит неприкаянно посреди процветающего Зла. Причем у Галича это Зло еще вдобавок считает себя Добром… Леонид Филатов в 1989 году рассказал о своем разговоре с Юрием Любимовым: «Однажды говорю: “Юрий Петрович, ну как же они не понимают — все вот эти, которые давят и душат нас?! Ведь были уже параллели: Пушкин и Дантес; ведь потом история так расправилась с Дантесом”. А Любимов мне: “Какой ты наивный человек! Ты думаешь, что они для себя, для своих жен и детей — Дантесы, что ли? Они Пушкины! А Дантесы для них — это мы”. Такой с работы приходит и жалуется жене: ох, сегодня эти сволочи довели меня! Я просто представляю себе эту картинку семейную. Нормального убийцу-людоеда, который пришел домой с работы. Назакрывал, наувольнял, наубивал, выслал за границу пару людей. Устал очень, и сердце покалывает»[1346].
Позднее образ «Правды, на которую плюют» отзовется в черновиках «Песни Гогера-Могера» (1973): «Плюют на чистоту и благородство» (АР-6-53). А если вспомнить, что Правда в «Притче о Правде» наделяется эпитетом «чистая», то становится понятно, что под «чистотой и благородством» поэт имеет в виду самого себя. К тому же на его лирического героя уже «плевали» в «Путешествии в прошлое» (1967): «Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот». А в 1973 году в своем письме на имя Демичева Высоцкий подобным же образом охарактеризует направленную против него статью «Частным порядком»: «И вот незаслуженный плевок в лицо, оскорбительный комментарий, организованный А.В. Романовым в газете “Советская культура”, который может послужить сигналом к кампании против меня, как это уже бывало раньше» /6; 410/. Встречается этот образ и в первоначальном варианте «Разговора в трамвае», где нашла отражение газетная кампания 1968 года: «Он же мне нанес оскорбленье: / Плюнул и прошел по коленям» /5; 498/. А в «Притче» Ложь, обокрав Правду, «сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кроме того, Ложь еще грязно ругнулась, как в том же «Разговоре в трамвае»: «Ах, нехорошо, некультурно / На ухо шептать нецензурно!». А в черновиках «Притчи» Ложь наделяется эпитетом гнусная: «Гнусная Ложь эту Правду к себе пригласила» /5; 489/, - который в поэзии Высоцкого часто применяется к врагам. Например, в стихотворении «Приехал в Монако какой-то вояка…» (1967) лирический герой так охарактеризовал внушение добить человека в драке: «Пусть гнусности мне перестанут внушать!».
В анкете 1970 года, отвечая на вопрос «Отвратительные качества человека», поэт написал: «Глупость, серость, гнусь».
В стихотворении «Говорили игроки…» (1975) герой говорит о своих врагах: «Три партнера — гнус, плут, жох — / И проныра — их дружок — / Перестраховались. / Не оставят ни копья: / От других — таких, как я, — / Перья оставались» (АР-11-23).
В «Двух судьбах» (1977) Нелегкая шла, «гнусно охая». А в песне «Ошибка вышла» (1976) на требование героя показать протокол «чья-то гнусная спина / Ответила бесстрастно: / “Нам ваша подпись не нужна, / Нам без нее всё ясно» (АР-11-40).
Этот же эпитет применяется к нечистой силе, являющейся олицетворением власти: к Черномору («Ну а подлый Черномор / Оказался гнус и вор» /2; 40/), к Кащею («Ах ты, гнусный фабрикант!» /2; 34/), к вампирам («Нате, пейте кровь мою, / Кровососы гнусные» 13; 85/), и в целом к диктаторам: «Гитлер вон вовсе не заикался, не говоря уже о Муссолини. А что из этого вышло? Ничего! Вышло, то есть, кое-что гнусное, но именно потому, что не были они заиками. А будь они ими — не произнесли бы ни одной речи во вред международному народу» («Дельфины и психи» /6; 34/).
Примечательно, что прообраз ситуации из «Притчи о Правде» был представлен уже в песне 1962 года: «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..» = «Сказка о Правде и Лжи» (вариант названия[1347] [1348]); «Колдуны, что немного добрее…» = «Грубая Ложь эту Правду к себе заманила»; «Говорили: “Спать ложись, Иванушка”» = «Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег». В первом случае автор выводит себя в образе доброго молодца Ивана, а во втором — в образе Правды. Причем резюме, которое дается в ранней песне: «И выходит, что те сказочники древние / Поступали и зло, и негоже», — перекликается со стихотворением «В лабиринте»: «Вспомните миф, древний, как мир» /3; 373/, - в котором будут фигурировать злобный король и Бык Минотавр, также поступающие «зло и негоже».
Только к утру обнаружила Правда пропажу
И подивилась, себя оглядев делово, -
Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу, Вымазал чистую Правду, а так — ничего.
А через некоторое время сказано, что Правду «мазали глиной». Очевидно, что это метафорическое описание травли поэта. Более того, грязь является неотъемлемым атрибутом власти, так как она сама грязна. В песне применительно ко Лжи этот образ используется дважды: «Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась», «А грязная Ложь чистокровную лошадь украла / И ускакала на длинных и тонких ногах» (что делает еще более ярким контраст с чистой Правдой). Да и вся страна является сплошной грязью: «Грязью чавкая жирной да ржавою1^2, / Вязнут лошади по стремена, / Но влекут меня сонной державою, / Что раскисла, опухла от сна» («Купола», 1975).
Вообще образы грязи, пыли, жижи и болота как отражение советской действительности (в частности, брежневского застоя) очень характерны для поэзии Высоцкого: «Ни души вокруг единой: / Только топи да трясины / непролазные…» /5; 458/, «Животом — по грязи… Дышим смрадом болот» /3; 232/, «…И болотную слизь конь швырял мне в лицо. / Только я проглочу вместе с грязью слюну…» /4; 226/, «Я грязью из-под шин плюю / В чужую эту колею» /3; 243/, «То ли счастье украсть, / То ли просто упасть / В грязь?» /2; 148/, «Окунайся в черные брызги, / Окунайся в черную грязь!» /5; 102/, «Пред королем падайте ниц / В слякоть и грязь — всё равно!» /4; 123/, «В грязь втоптаны знамена, смятый шелк» /3; 75/, «В грязь валились враги, о пощаде крича» /5; 7/, «А в лобовое грязное стекло / Глядит и скалится позор в кривой усмешке» /4; 66/, «На жиже — не на гуще — мне гадали» /5; 35/, «Пылю по суху, топаю по жиже» /5; 151/, «Линяют страсти под луной / В обыденной воздушной жиже» /5; 145/, «Сочится жизнь — коричневая жижа… / Забудут нас, как вымершую чудь» /5; 294/, «Встаю я, отряхаюсь от навоза» /4; 72/, «Восстану я из праха, вновь обыден, / И улыбнусь, выплевывая пыль» /3; 143/.
