Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
Ложь это всё, и на Лжи — одеянье мое!..
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами ее.
Правда пытается доказать, что на самом деле она чиста, причем говорит это представителям той самой власти, которая ее оклеветала. Похожая ситуация была в «Гербарии»: «Поймите: я, двуногое, / Попало к насекомым!», — и в первоначальной редакции «Разговора в трамвае» (1968): «Путаете вы: не поддавший я! / Гражданин сержант, да пострадавший я!» /5; 499/. Тогда Высоцкий действительно оказался «пострадавшим» в результате погромных статей и пытался убедить в своей невиновности «сержанта», то есть заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС В.И. Степакова — в письме от 24.06.1968, после чего его пригласили на беседу с инструктором ЦК КПСС Борисом Григорьевичем Яковлевым[1349] [1350] [1351]. Вспомним также стихотворение «Я склонен думать, гражданин судья…» (1969): «Учтите: эта ложная статья / Мешком камней на совесть ляжет вашу». Причем герой здесь снова говорил о себе: «Ведь нападавшим вовсе не был я, / А я скорее даже — пострадавший».
Исходя из сказанного, имеет смысл более тщательно сопоставить раннюю редакцию «Разговора в трамвае» с «Притчей о Правде»: «Он же мне нанес оскорбленье: / Плюнул и прошел по коленям. <.. > Ах, нехорошо, некультурно / На ухо шептать нецензурно!» /5; 498/ = «Дескать, какая-то Б называется Правдой <.. > Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась» (АР-8-162) (сравним еще в «Чехарде с буквами» А. Галича: «Но явились трое в штатском / На машине КГБ, / А, И, Б они забрали, обозвали всех на “б”»): «Он же мне нанес оскорбленье» /5; 498/ = «И обзывали дурными словами ее»; «Путаете вы, не поддавший я! / Гражданин сержант, да пострадавший я! / Это он неправ, да клянусь я! / Нет, возьмите штраф, тороплюсь я» 15; 499/ = «“Ложь это всё, и на Лжи — одеянье мое!” <…> “Ну, а сама пропилась, проспалась догола”. / Голая Правда божилась, клялась и рыдал а…» («не поддавший» = «пропилась»; «клянусь» = «клялась»; «Это он неправ» = «.Ложь это всё»И54). И в обоих случаях клятвы оказались бесполезны: милиция оштрафовала героя, а Правду выслали на 101-й километр.
Стервой ругали ее и похуже, чем стервой…
Мазали глиной, спустили дворового пса:
Духу чтоб не было — на километр сто первый Выселить, выслать за двадцать четыре часа.
Образ псов или агентов власти, которые занимаются травлей, широко представлен у Высоцкого: «И залаяли псы на цепях. / Я шагнул в полутемные сени <…> Там сидел за столом, да на месте моем, / Неприветливый новый хозяин. / И фуфайка на нем, и хозяйка при нем, — / Потому я и псами облаян»1155 /4; 202/, «Кричат загонщики, и лают псы до рвоты» /2; 129/, «И стая псов, голодных Гончих Псов, / Надсадно воя, гонит нас на Чашу» /5; 117/, «Свора псов, ты со стаей моей не вяжись» /5; 213/, «А на вторые сутки / На след напали суки, — / Как псы, на след напали и нашли» /1; 50/, «…Ведь направлены ноздри ищеек / На забытые мной адреса» /5; 24/ и т. д.
Тот протокол заключался обидной тирадой
(Кстати, навесили Правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется Правдой, Ну а сама пропилась, проспалась догола.
Именно так власти относились к самому поэту: «Вы знаете, кто такой Высоцкий? Это отребье! Мне позвонили, что он сейчас валяется пьяным на вокзале, на
трамвайных рельсах», — кричал в 1971 году начальник Управления культуры Приморского края на директора Дворца культуры моряков г. Владивостока, где должен был выступать Высоцкий[1352].
Сравним также ситуацию в «Притче» с песней Б. Окуджавы «Вот так и ведется на нашем веку…» (1960): «И умным кричат: “Дураки! Дураки!”» = «Дескать, какая-то мразь называется Правдой…». В той же песне Окуджавы говорится: «На каждого умного по ярлыку / Повешено было однажды», — и на это же будет сетовать Высоцкий в «Веселой покойницкой»: «Как ни беги — тебя опережает / Клейкий ярлык, как отметка на лбу» (АР-4-98) (а в песне «Я уехал в Магадан» он говорил: «За мной летели слухи по следам, / Опережая самолет и вьюгу»).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кроме того, ситуация, представленная в строках «Дескать, какая-то мразь называется Правдой, / Ну а сама пропилась, проспалась догола», — уже возникала в «Песне про Джеймса Бонда» (1974): «Его там обозвали оборванцем, / Который притворялся иностранцем / И заявлял, что, дескать, он — агент» («дескать» = «дескать»; «мразь» = «оборванцем»; «называется Правдой» = «притворялся иностранцем»). А в черновиках читаем: «Его назвали грязным оборванцем» /4; 430/, - что еще больше напоминает «Притчу», где Правду вымазали черной сажей. Впервые же обвинение лирического героя в пьянстве — «Дескать, какая-то мразь называется Правдой, / Ну а сама пропилась, проспалась догола» — встретилось в черновиках песни «Про личность в штатском» (1965), где исходило от сотрудника КГБ: «А писал — такая стерва! — / Что в Марселе я на мэра / Нападал. / Получалось, будто пьянь я, / И совсем не чужд влиянья / Запада»[1353] [1354] /1; 445/ («Дескать… мразь… пропилась» = «будто пьянь я»); а еще через два года оно повторится в «Путешествии в прошлое» (1967): «Будто голым скакал, будто песни орал <…> А потом кончил пить, / Потому что устал». Сравним еще раз с «Притчей»: «Дескать, какая-то мразь называется Правдой, / Ну а сама пропилась, проспалась догола» («будто» = «дескать»; «голым» = «догола»; «кончил пить» = «пропилась»). Разница же состоит в том, что в «Притче» героине предъявили ложное обвинение, а в «Путешествии в прошлое» герою рассказали о его реальных похождениях накануне.
Далее. Главного героя «Песни про Джеймса Бонда» «обозвали оборванцем», и эта же участь постигла Правду: «Двое блаженных калек протокол составляли / И обзывали дурными словами ее», — причем «дурное слово» оборванец также реализовано в «Притче»: «Ну а сама пропилась, проспалась догола».
Но и этим не ограничиваются сходства: про Правду сказано «какая-то мразь», и таким же неопределенным местоимением наделяется «Джеймс Бонд»: «Подумаешь, агентишко какой-то» Этот мотив, несомненно, связан с официальным непризнанием Высоцкого, которого власти всячески игнорировали, делая вид, что его не существует: «“Таких имен в помине нет! / Какой-то бред: Орленок Эд!” — / Я слышал это, джентльмены, леди» («Песенка-представление Орленка Эда», 1973).
После того, как Правду выслали на 101-й километр, она была вынуждена скитаться. В таком же образе лирический герой выступает в «Гербарии»: «Вот и лежу, как высланный, / Разыгранный вничью» (АР-3-10); в стихотворении «Я был завсегдатаем всех пивных…»: «Они — внизу, я — вышел в вожаки, / Как выгнанный из нашего народа» /5; 341/; в «Балладе о Кокильоне»: «Но мученик науки, гоним и обездолен <…> Верней, в три шеи выгнан непонятый титан» /4; 142/; в «Конце охоты на волков»: «И потому мы гонимы» (АР-3-30); в «Лекции о международном положении»: «За тунеядство выслан из Рязани я. / Могу и дальше: в чем-то я изгой» (АР-3-135); и в «Мистерии хиппи»: «Мы — как изгои средь людей» /4; 158/.
Вспомним заодно, что в 1974 году, вслед за высылкой Солженицына, власти планировали избавиться и от Высоцкого: «По свидетельству В. Чебрикова, вскоре после высылки Солженицына и выезда из страны многих других писателей и художников Андропов получил от высших партийных инстанций указание об аресте Владимира Высоцкого. Юрий Владимирович был крайне растерян: он хорошо помнил, какой отрицательный резонанс получило в 1966 году судебное дело писателей А. Синявского и Ю. Даниэля. <…> Андропов вызвал к себе Чебрикова и долго совещался с ним, чтобы найти какой-то выход и избежать совершенно ненужной, по его мнению, репрессивной акции. В конечном счете им удалось переубедить Брежнева и Суслова»[1354].
