– Хороший, говоришь? Ну-ну. А не случалось ли тебе замечать между деньгами, что дает доктор, фальшивых монет?
– Фальшивых? – дворник аж отпрянул. – Никак нет, вашескородие, не было такого!
– Не было, говоришь? Хорошо, мы это проверим! А сейчас пойдем вместе с нами, понятым будешь.
– А куда пойдем?
– К доктору, дубина!
– Дык нету их нонче, они на даче изволят быть.
– Вот как?.. – немного смутился ротмистр. – А с кем он проживает?
– С мамашей, только она совсем древняя старушонка, ей уж седьмой десяток.
– Веди! – не терпящим возражения тоном приказал жандарм и повернулся к городовым: – Кто-нибудь один – иди к черному ходу, остальные – за мной.
Когда, после долгих звонков и стука, дверь в квартиру Бухштаба наконец открылась, незваные гости увидели на пороге испуганную бабу лет сорока, кутавшуюся в огромный пуховый платок.
– Вот, значит, что, Ирина, кхм… – замямлил дворник, – из полиции, стало быть, к вам…
Жандарм его отодвинул и по-хозяйски перешагнул порог.
– Где господа?
– Барин на даче, – залепетала прислуга. – А барыня спать изволят.
– Буди, – приказал Толмачев.
– Что? Что такое? – послышалось из глубины квартиры, и в прихожей появилась сама хозяйка – высокая и худая дама в пеньюаре и ночном чепце.
– Мадам Бухштаб, Розалия Карловна? – поинтересовался ротмистр.
– Да-с. С кем имею честь?
– Отдельного корпуса жандармов ротмистр Толмачев. Вот постановление господина градоначальника о производстве у вас обыска, прошу ознакомиться.
– Обыск? У нас? Вы что, ротмистр, с ума сошли? – возмутилась госпожа Бухштаб. – На каком основании?
– Я же вам уже сказал – на основании постановления его превосходительства. Извольте прочитать и расписаться.
Дама прислонилась к стене и схватилась рукой за сердце:
– Ирина, – попросила она прислугу, – принеси мое пенсне, оно на столике у кровати, и водички мне принеси, голубушка.
Баба опрометью бросилась выполнять приказание.
– Сколько человек сейчас в квартире? – На ротмистра состояние хозяйки не произвело никакого впечатления.
– Трое нас – я, кухарка и горничная.
– Ирина, это, я так понимаю, кухарка, а горничная где?
– Здеся я! – Из кухни показался огонек свечи, осветивший смазливое личико девицы лет двадцати двух.
– Как звать? – крутанул усы ротмистр.
– Еленой крестили, – улыбнулась горничная.
– Попрошу всех в сени! И свет здесь зажгите!
Когда обитательницы квартиры, выполнив приказ жандарма, собрались в прихожей, он, оглядев их с ног до головы, начал:
– По сведениям, дошедшим до Охранного отделения, ваш сын, мадам, причастен к незаконному обороту фальшивых монет-с и ассигнаций. В связи с этим я имею приказ обыскать ваше жилище и отобрать все найденные мною наличные деньги. Впрочем, как человек благородный, я могу обыска не делать, если вы добровольно, под честное слово, выдадите мне все имеющиеся у вас деньги.
– Господи Боже мой! – Лицо госпожи Бухштаб налилось краской. – Какая чушь! Мой сын известный врач, он имеет огромную практику, мы далеко не бедствуем. Зачем же сыну заниматься подделыванием монет? Это бред какой-то! Я этого так не оставлю! Я… Я… я государю жаловаться буду!
Ротмистр был невозмутим:
– Мадам, у меня приказ. Выдадите деньги добровольно или нам начинать обыск?
Барыня, больше не сказав ни слова, ушла в спальню и принесла оттуда громадный бумажник из красной кожи:
– Вот, пожалуйста. Только потрудитесь пересчитать в присутствии всех и выдать мне расписку!
– Расписок не выдаем-с, мадам. – Жандарм ничуть не смутился. – Но все то, что мы изымем, я внесу в протокол.
У хозяйки оказалось 410 рублей, кухарка выдала 60 рублей и два двугривенных, горничная сказала, что не имеет ни копейки.
– Итак, я изымаю четыреста семьдесят рублей в ассигнациях и сорок копеек монетами. Все эти средства я в вашем присутствии упаковываю вот в этот конверт и опечатываю его печатью Охранного отделения.
Толмачев достал из своего обширного портфеля шнурок, ловко обвязал им бумажный сверток с деньгами, попросил свечку, нагрел сургуч, который тоже извлек из портфеля, и шлепнул на пакет печать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Потом он быстро составил протокол, дал подписать его хозяйке и понятому.
– Не смею больше вас беспокоить! – сказал ротмистр, убирая бумаги и пакет с деньгами в портфель. – О ходе дознания можете осведомиться в Охранном отделении, Гороховая, два. Засим позвольте откланяться.
Когда жандарм и городовые вышли на улицу, была глубокая ночь.
Ротмистр вскочил в дрожки:
– Спасибо за службу, братцы, ступайте в участок и передайте вашему приставу, его благородию Ярыжко, что я остался вами доволен. А ты, милай, гони на Гороховую!
«Ванька» дернул поводьями, и дрожки весело покатили по улице.
Вызванный с дачи телеграммой, Бухштаб явился в Охранное в третьем часу следующего дня. А через сорок минут в градоначальство был вызван лично начальник сыскного отделения. Еще через час Шереметевский распекал в своем кабинете Кунцевича:
– Это же уму непостижимо! Такая наглость! Ярыжко уже выгнали со службы, а если мы этого «ротмистра» не найдем, то и нас с вами в шею погонят. Что в вашем отделении творится, Мечислав Николаевич! То кассиров убивают среди бела дня, как в каком-нибудь Тифлисе, то уважаемых людей ночью грабят. Вы знаете, что за доктор этот Бухштаб?
– Никак нет-с.
– Он по женской части доктор и пользует всех жен и… эээ… подруг чинов канцелярии его превосходительства! Тут, батенька, политикой попахивает! Найти в двадцать четыре часа!
– Слушаюсь! – сказал Кунцевич, не став уточнять, при чем здесь политика. – Разрешите идти?
– Куда идти?
– Искать. Вы же только что сами велели.
– Мечислав Николаевич! Хватит паясничать. У вас мысли-то хоть какие-нибудь есть?
– Есть, ваше высокородие. За двадцать четыре часа могу и не справиться, но суток за двое непременно найду.
Кунцевич справился за двенадцать часов.
Сначала он посетил жилище потерпевшего, затем поехал в участок и побеседовал с несчастными городовыми, узнав от них подробные приметы «жандарма». Потом поговорил с не менее несчастным и сильно пьяным Ярыжко.
– Мечислав Николаевич, ну как же так? Ведь только-только в приставы произвели, и на тебе! Как же так? – причитал Ярыжко, чуть не плача.
Побеседовав с так неудачно завершившим карьеру полицейским, Кунцевич вернулся в сыскное, побывал в канцелярии, а затем поручил надзирателям посетить несколько магазинов офицерских вещей. Уже вечером Мечислав Николаевич нанес визит в паспортный стол.
Вернувшись на Офицерскую, 28, Кунцевич прошел в свой кабинет и велел позвать надзирателя Евсеева, которому вручил адресную справку:
– Возьмите троих городовых и езжайте по этому адресу. Живет там некий Гурий Приходько, да вы его, наверное, знаете, он раньше в сыскной служил.
– Как же, помню, такую личность долго не забудешь!
– Вот и хорошо. Обыщите его комнату. Надобно отыскать комплект офицерской формы, ну и деньги. Приходько и все отысканное немедленно везите ко мне, я домой не пойду, буду вас в кабинете ждать. Коли вопросов нет, то выполняйте!
Ожидая возвращения сыскного надзирателя, Кунцевич незаметно уснул, сидя за столом, и не сразу услышал осторожный стук в дверь кабинета.
– Входите! – крикнул он хриплым ото сна голосом и стал зажигать свет.
Дверь открылась, и в кабинет ввалилась целая компания. Возглавлял ее светившийся от удовольствия Евсеев, державший в руках белый офицерский китель и фуражку с синим околышем. За надзирателем виднелись две фигуры – мужская и женская, а за ними торчали фуражки городовых.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ваше приказание выполнено, ваше благородие, Приходько доставлен, произведенным у него обыском отыскана жандармская форма и вот, – надзиратель аккуратно положил китель и фуражку на диван и вытащил из-за пазухи разорванный бумажный сверток, из которого выглядывали краешки ассигнаций, – триста девяносто три рубля. А эта барышня в евойной квартире была. Они коньяк вместе пили-с.
