– Это ваше? – спросил он у сына аптекаря.
– Да, монеты мои. Я нумизмат, это разве запрещено? – возмутился Сиверс. – Впрочем, вам, видимо, незнакомо это слово. Нумизмат, это …
Едва сдерживая ярость, Кунцевич перебил:
– Хоть у мово батюшки аптеков не было и учил он меня на медные деньги, однако ж выучил, поэтому, кто такие нумизматы, я знаю. Более того, не так давно я прочел в Публичной библиотеке несколько статей по этой теме и даже стал немножко разбираться в старых деньгах. Вот-с, например. – Чиновник для поручений достал из альбома невзрачную монету. – Три копейки, тысяча восемьсот сорокового года выпуска. Казалось бы, монетка так себе, медная, мелкая. А меж тем ее каталожная цена – шестьдесят рублей! А почему? Да потому, что под цифрами, год обозначающими, нету буковок «СПБ». Впрочем, такие монетки и с буквами за красненькую продаются. А вот эта – вообще двухкопеечная, но стоит еще больше, до ста рублей за нее взять можно. Ну и наконец – копеечка, при государе императоре Александре Благословенном чеканенная. Так она целых сто семьдесят пять рублей стоит! А теперь спросите меня, на кой мне, человеку, уже не очень молодому, надо было всю эту премудрость изучать?
Сиверс стоял и хлопал глазами.
– Не хотите спрашивать? Тогда я вам без спросу отвечу – а все потому, что я эти монеты почти месяц ищу. Похищены они были у господина Хромова, точнее с его бездыханного тела. Впрочем, что я вам рассказываю, вам это и без меня прекрасно известно.
Аптекарский сын наконец перестал хлопать глазами:
– Вы о чем?
– О разбойном нападении на кассира завода Нобеля, имевшем место быть двадцать третьего сего апреля на Выборгской. Неужели вы об этом ничего не слышали?
– Слышал… В газетах читал… – Сиверс опустил голову и задумался.
– Про монеты в газетах ничего не было. Мы о них журналистам не сообщали, чтобы не спугнуть хищников. И оказалось, что действовали совершенно верно – вы даже спрятать их не удосужились!
– Я… я… это не мои…
– Давеча же сказали, что ваши! А коль не ваши, то чьи ж тогда?
Адольф решительно поднял голову:
– Я не могу вам сказать.
Кунцевич внимательно посмотрел ему в глаза, а потом сказал:
– Собирайтесь, вы арестованы.
Но и в сыскном Адольф отказался отвечать на вопросы. Мечислав Николаевич решил не торопить события и отправил его в арестантскую Спасской части – пущай посидит, подумает, через денек-другой, глядишь, станет разговорчивее. А чтобы Сиверсу лучше думалось, Кунцевич велел посадить его в общую камеру, куда через несколько часов подсадили агента сыскного отделения.
Сделав необходимые распоряжения, чиновник для поручений отпросился у Шереметевского и поехал домой – поспать. В сыскное он вернулся только к началу вечерних занятий. У дверей кабинета стоял старший Сиверс.
– Вы ко мне? – спросил Мечислав Николаевич, ковыряясь ключом в замочной скважине.
Аптекарь кивнул.
– Ну, заходите, коли пришли.
Предложив отцу арестованного стул и усевшись за стол, сыскной чиновник сказал:
– Густав Эдуардович, если не успел запамятовать?
Аптекарь опять кивнул.
– Так вот, Густав Эдуардович, сразу вас предупрежу. Сына вашего мы отпустить не сможем, поэтому денег мне предлагать не надо, не тот случай.
Аптекарь кивнул несколько раз и наконец вымолвил:
– Это из-за Чуйкова?
– Вы знакомы с Чуйковым? – Взгляд у Кунцевича сразу стал цепким.
– Он бывал у нас несколько раз.
– Скажите, а на какой почве они сошлись? Ведь между ними нет ничего общего. Чуйков из простонародья, едва грамотен. А ваш сын в университете учится, инженером-электриком должен стать. Где, вообще, они могли познакомиться?
– Я не знаю, – пролепетал аптекарь. – Ничего не знаю, сын мне про своего друга не рассказывал.
– Они давно знакомы?
– Года два-три, точнее не скажу.
– А их общих друзей вы знаете?
– Да не было у них общих друзей! У Ади вообще друзей мало, и все они нашего круга, кроме этого… Послушайте, я сюда не друзей сына обсуждать пришел, я пришел сказать, что сын имеет, – аптекарь замялся, вспоминая слово, – алиби!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Алиби?
– Да-с. Я был у адвоката, и когда рассказал, за что арестован мой сын, он попросил вспомнить, где Адольф был двадцать третьего апреля. Так вот, Ади в это время был в Ялте! Он зимой стал как-то нехорошо кашлять, и я отправил его в Крым. Он был там с первого марта по первое мая. Вот-с, присяжный посоветовал вам показать, – Сиверс достал из кармана пакет с фотографиями, – вот, видите – это карточки Адольфа. Вот он – на набережной Ялты, вот – в Никитском саду, вот – в гостях у Антона Павловича.
– У какого Антона Павловича?
– У писателя Чехова.
– Он знает Чехова?
– Нет, Ади попал к нему случайно, в компании. Вот, прошу принять – ходатайство о моем допросе и приобщении к дознанию этих карточек, а также о допросе наших знакомых, отдыхавших вместе с сыном. У меня и билеты на поезд сохранились! Вы не возьмете – я к следователю пойду!
«Все, надо выпускать этого Адольфа, следователь его не арестует, – вздохнул в душе Кунцевич. – Ну почему же он молчит, почему не расскажет, откуда у него монеты? Друга сдавать не хочет? Не побоялся из-за него свободы лишиться. Крепкая у них дружба…»
– Ваш сын женат? – вдруг спросил Мечислав Николаевич.
Аптекарь смутился и покраснел:
– Нет. Никак не может найти себе избранницу.
«Ах, вон оно что! Ади-то скорее всего из этих… Да, не выдаст он милого дружка, не выдаст…»
– Густав Эдуардович, я буду с вами откровенен. Адвоката вы себе нашли грамотного, и представленные вами доказательства скорее всего позволят вашему сыну избежать наказания. Но это будет решать суд, который состоится не скоро. А до суда Адольфу придется посидеть. Сейчас он в Спасской части, потом его переведут на Шпалерную. Сколько он там просидит – одному Богу известно. Может, год, может, два, кто его знает, как скоро мы отыщем Чуйкова. А Адольф кашляет…
– Но неужели ничего нельзя сделать? Ведь он не виноват!! – По небритым щекам аптекаря потекли слезы.
– Помогите нам отыскать Трофима.
– Я не могу, я не вправе… Ади мне этого никогда не простит.
– А вы выбирайте, что лучше – иметь обиженного на вас сына или…
Кунцевич замолчал. Молчал и фармацевт. Потом он поднял на чиновника влажные глаза:
– Если я вам сообщу местонахождение Чуйкова, вы отпустите сына?
– Я приму все меры к этому.
– Поклянитесь.
– Слово чести.
Аптекарь достал из кармана еще один конверт и дрожащими руками вытащил из него письмо.
– Вот. Пришло сегодня утром. Чуйков в Англии.
Не так давно между Российской и Британской империями было подписано соглашение, согласно которому правительства двух стран обязывались по требованию судебных властей оказывать друг другу правовую помощь.
Поскольку дело находилось на личном контроле у министра внутренних дел, все необходимые бумаги были выправлены с волшебной скоростью.
В градоначальстве чиновнику для поручений выдали паспорт на имя купца первой гильдии Вячеслава Николаевича Концевича, Нобель оплатил билеты на недавно начавший курсировать между Петербургом и Парижем поезд «Норд-Экспресс», и в 8 часов вечера в понедельник, 17 мая, губернскому секретарю предстояло отправиться в первую в его жизни заграничную командировку.
В день отъезда Мечислав Николаевич обедал дома. Он съел щи, бифштекс с жареной картошкой и, отхлебывая из чашки чай, просматривал «Петербургский листок» – на службе он теперь старался газет не читать. Но и дома ему помешали – из прихожей раздалось треньканье дверного звонка. Через минуту кухарка принесла карточку, на которой было написано: «Андрей Богданович Яременко, коллежский асессор». Мечислав Николаевич поднялся и пошел встречать гостя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На этот раз охранник был в форменном сюртуке, на петлицах которого отливали серебром эмблемы родного министерства.
