веранды и стала заглядывать нам в тарелки.
— Господи, — воскликнула Энджи, — а это еще что за чучело?
— Это белая цапля, — сказал я. — Она нам ничего не сделает.
— Откуда ты знаешь, что это такое?
— Из «Родной природы».
— А-а, ты уверен, что ничего не сделает?
— Ну, Энджи, — сказал я.
Она вздрогнула.
— Ну, значит, я далека от природы. Прости мне это.
Цапля соскочила с перил, села возле моего локтя и стала тянуть голову к моему плечу.
Я взял лапку краба, швырнул ее за перила, и, смазав меня по уху крылом, цапля перемахнула через перила и нырнула в воду.
— Ну вот, — сказала Энджи, — теперь она не отстанет.
Я поднял со столика свою тарелку и стаканчик:
— Пойдем.
Мы пошли внутрь изучить карту, а цапля вернулась и стала глядеть на нас через стекло. Уяснив себе, как ехать, мы сложили карту и прикончили еду.
— Думаешь, она жива? — спросила Энджи.
— Не знаю, — сказал я.
— Ну а Джей? — сказала она. — Думаешь, он искал ее?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю. Не слишком-то много мы знаем, правда?
Я смотрел, как цапля изогнула длинную шею, чтобы удобнее было меня разглядывать через стекло.
— Правда, — сказал я. — Но мы способные ученики и быстро все схватываем.
17
Никто из тех, к кому мы обращались в мотеле «Двор Мэриотт», показывая фотографии, не знали ни Дезире, ни Прайса. Отвечали все они очень определенно, так как лишь за полчаса до нашего прибытия те же самые фотографии показывали им Недотепа и мистер Кушинг. Недотепа, этот чертов проныра, даже оставил для нас записку у портье «Мэриотта», назначив нам свидание в баре «Харбора» в восемь часов.
Мы попытали служащих еще нескольких окрестных отелей, но ответом нам были лишь их пустые глаза, после чего мы вернулись на Харбор-Айленд.
— Не наш это город, — сказала Энджи в лифте, когда мы спускались в бар.
— Никак не наш.
— Он меня бесит. И околачиваться здесь — пустое дело. Мы не знаем, с кем говорить, не имеем ни знакомых, ни друзей. Все, что мы можем делать, это бродить здесь как последние идиоты, всучив всем эти кретинские фотки.
— Фотки? — переспросил я.
— Фотки, — повторила она.
— А, ну да, понятно, — сказал я. — На секунду мне показалось, что ты назвала фото как-то не так.
— Заткнись, Патрик. — Она вышла из лифта и впереди меня проследовала в бар.
Она была права. Находиться здесь было пустым делом. Зацепка оказалась никчемной. Покрыть 1400 миль воздушного пространства лишь потому, что за две недели до этого кто-то в отеле воспользовался кредитной карточкой Джеффа, было верхом кретинизма.
Однако Недотепа так не считал. Мы нашли его в баре сидящим за столиком с видом на залив; перед ним стоял бокал, наполненный какой-то жидкостью умопомрачительного цвета. Розовую палочку для коктейля в его бокале украшало сверху резное изображение фламинго. Сам столик угнездился в пространстве между двумя пластмассовыми пальмами. На официантках были блузки, завязанные под самой грудью, и черные эластичные шортики с лайкрой, такие тесные, что не оставляли в неведении относительно наличия или отсутствия под ними трусиков.
* * *
Ах, этот рай! Если здесь чего и не хватало, так это Хулио Иглесиаса, но и он, как я подозревал, был уже на пути сюда.
— И вовсе это не бесполезно, — сказал Недотепа.
— Вы насчет чего — выпивки или прилета сюда?
— И того и другого… — Минуя носом фламинго, он отпил свой коктейль и вытер салфеткой образовавшиеся над губой синие усики. — Завтра мы с вами разделимся, чтобы охватить все отели и мотели Тампы.
— Ну охватим, а дальше что?
Он потянулся к стоявшему перед ним блюдечку с орешками-макадамия.
— Испробуем те, что в Сент-Питерсбурге.
* * *
Так оно и случилось.
В течение трех дней мы охватывали Тампу, а потом переместились в Сент-Питерсбург. И поняли, что некоторые районы обоих городков не так банальны, как можно было предположить, судя по Харбор-Айленду, и не так чудовищны, как путешествие по Дэйл-Мэбри. Окрестности Хайд-Парка в Тампе и район Олд-Норт-Иста в Сент-Пите оказались даже вполне привлекательными — мощенные булыжником улочки, дома старой южной архитектуры с увитыми зеленью крылечками и толстыми узловатыми стволами баньяновых деревьев, дающих густую прохладную тень. Набережные Сент-Пита, если не обращать внимания на брюзгливых стариков и потных краснощеких велосипедистов, были просто великолепны.
Таким образом, мы все-таки отыскали здесь нечто приятное.
Но что касается Джеффа Прайса, Дезире или же Джея Бекера — их мы не отыскали. И приступы параноидального бреда, если так можно было их назвать, которые приходилось за это терпеть, также порядком утомляли нас. Каждый вечер мы парковали нашу «челику» в новом месте и каждое утро проверяли, не насажено ли в нее каких-либо аппаратов слежения, но таковых не находили. Спрятанных магнитофонов мы даже не искали: машина была открытой, и наши разговоры в ней все равно не были бы слышны за шумом ветра и звуками радио или же за тем и другим вместе.
И тем не менее нас не покидало странное чувство, что нас видят чьи-то глаза и слышат чьи-то уши, словно мы актеры, играющие в картине, которую смотрят все кому не лень, только не они сами.
На третий день Энджи спустилась вниз к бассейну, чтобы перечитать нашу папку с записями, я же вынес телефон на балкон и, проверив последний на предмет записывающих устройств, позвонил Ричи Колгану в его рабочий кабинет в редакции «Бостон трибьюн».
Ричи взял трубку и, услышав мой голос, попросил подождать. Наверное, приятель зашел поболтать.
Шестью этажами ниже стоявшая возле шезлонга Энджи скинула с себя серые шорты и белую футболку и оказалась в черных бикини.
Я старался не смотреть. Старался изо всех сил. Но я слаб. И к тому же мужчина.
— Чем занимаешься? — спросил Ричи.
— Не поверишь, если сказать.
— Ну, попробуй.
— Смотрю, как моя напарница прыскает солнцезащитной жидкостью себе на ноги.
— Врешь.
— Хорошо бы, если так, — сказал я.
— А она знает, что ты смотришь на нее?
— Шутишь?
В этот момент Энджи повернулась и взглянула вверх, на балкон.
— Попался, — сказал я.
— Ну все, тебе крышка.
Но даже на расстоянии я видел, что она улыбается. Еще секунду лицо ее было обращено вверх, в направлении меня, а потом она вернулась к своему занятию и принялась втирать жидкость в икры ног.
— Господи,
