шаг назад и склонил голову к плечу, в то время как рука его сжала горлышко бутылки так сильно, что даже костяшки пальцев покраснели.
— Не знаешь, что ответить на такое, а? — сказал я с лучезарной улыбкой.
— Эй, напарник! — воскликнула Энджи. — Ты даже солнца не побоялся ради моего общества. Я просто тронута. И ты даже в шортах.
— Ну, разгрызла этот орешек? — Я сел на корточки возле ее шезлонга.
— Не-а. Но скоро разгрызу. Чувствую.
— Врешь.
— Ага. Вру.
И она показала мне язык.
— Знаешь…
Я поднял глаза. Это был «Оранжевые плавки». Трясясь от ярости, он тыкал пальцем в сторону Энджи.
— Ты все еще здесь? — сказал я.
— Знаешь… — опять повторил он.
— Да? — сказала Энджи.
Грудь его вздымалась, а бутылку он держал теперь высоко, над плечом.
— …если б ты не была бабой, я бы…
— Был бы уже в травмопункте, — сказал я. — Но и при теперешнем раскладе ты, кажется, туда торопишься.
Энджи приподнялась в своем шезлонге и взглянула на него.
Он тяжело засопел и вдруг, развернувшись, пошел прочь к своему дружку. Они стали перешептываться, злобно косясь на нас.
— Тебе не кажется, что я просто не вписываюсь в это место по темпераменту? — сказала Энджи.
* * *
Обедать мы поехали в «Крабовый домик». Опять.
За три дня ресторанчик этот успел стать нашим вторым домом. Рита, сорокалетняя официантка в видавшей виды ковбойской шляпе, сетчатых чулках под укороченными джинсами и с сигаретой в зубах, стала нам самым близким здесь человеком, а Джини, ее босс и шеф-повар ресторанчика, с успехом боролся за второе место в наших сердцах. Что же касается цапли, знакомой нам еще с первого дня, то звали ее Сандра, и нрава она была самого кроткого, если только не угощать ее пивом.
Мы сидели на веранде-причале, наблюдая очередной закат, когда небо мало-помалу становилось темно-оранжевым, а мы вдыхали соленый воздух плавней, как это ни грустно, перемешанный с бензином, и теплый ветерок ерошил наши волосы, позванивал колокольчиками на верхушках свайных столбов и грозил унести наши записи в тихие воды залива.
На другом конце веранды компания канадцев с неестественно розовыми лицами и в безобразно пестрых рубашках уписывала громадные блюда с чем-то жареным и громко сокрушалась о том, в каком опасном штате угораздило их припарковать свой «RV».
— Сначала наркотики на берегу, да? — говорил один. — А теперь еще эта бедная девушка…
«Наркотики на берегу» и «бедная девушка» вот уже два дня были главными местными новостями.
— Да! О да! — закудахтала одна из женщин. — Что тебе Майами! Истинная правда!
Наутро после нашего прилета группа вдов из Методистского общества поддержки вдовам в Мичигане прогуливалась по берегу в Данедине, и там они увидели, что море выбросило какие-то пластиковые пакетики. Пакетики были маленькие, толстенькие и, как оказалось, наполненные героином. К полудню еще несколько пакетиков появилось на пляжах в Клируотере и Сент-Питерсбурге, а по непроверенным слухам, еще и гораздо севернее — возле Хомосассы, а также гораздо южнее — на Марко-Айленде. Служащие береговой охраны полагали, что это результат шторма, разразившегося где-то возле берегов Мексики, Кубы или Багамов и потопившего корабль, везший наркотики, но обломков кораблекрушения найдено не было.
О «бедной девушке» сообщили накануне. В мотеле Клируотера застрелили неизвестную женщину. Убийца, похоже, стрелял из автомата, направляя очередь прямо в лицо жертве, что затруднило ее идентификацию. Представитель полицейских властей сказал журналистам, что тело женщины также было «изуродовано», но как именно, пояснить отказался. Возраст женщины был примерно определен между восемнадцатью и тридцатью, и полиция Клируотера пыталась идентифицировать труп по журналам записей у дантистов.
Первой моей мыслью, когда я прочел сообщение, было: «Черт. Дезире», но после посещения района Клируотера, где было обнаружено тело, и вникнув в закодированный язык шестичасовых последних известий, я с полной очевидностью понял, что жертва вероятнее всего была проституткой.
— Да здесь, — говорил один из канадцев, — похлеще, чем на Диком Западе. Ей-богу!
— Вот это ты в точку попал, Боб, — сказала его жена, макая морского окуня в кляре в миску с соусом тартар.
Да, странноватый это был штат, но я начал замечать, что по-своему он стал мне симпатичен. Ну, во-первых, симпатичен мне был «Крабовый домик». Мне нравились Сандра и Рита, нравились Джини и две надписи за стойкой бара, одна из которых гласила «Привык к нью-йоркской стряпне — кати на север по трассе I-95», вторая же уверяла: «Вот когда состарюсь, переберусь в Канаду, там и сбавлю скорость».
На мне были майка и шорты, и моя обычная меловая бледность приобрела приятный бежеватый оттенок. Энджи была в своем коротеньком черном топе и пестрой длинной юбке-саронг, черные волосы ее были скручены в пучок и кудрявились, а каштановые пряди в них выгорели чуть ли не до желтизны.
Мне нравилось нежиться на солнце, но для нее эти три дня явились настоящим божьим благословением. Когда она забывала нервничать по поводу нашего дела или же когда очередной наш бестолковый день подходил к концу, она словно встряхивалась, распрямляя плечи, цветя и благоухая, расслабляясь в солнечном зное, поглощая ароматы мангровых рощ, густую синеву моря и напитанный солью воздух. Туфли она надевала, лишь когда мы приступали к очередному туру охоты на Дезире или Джеффа Прайса; она отправлялась на море ночью и сидела там на капоте автомобиля, слушая прибой, и даже постели в апартаментах она предпочла белый веревочный гамак на балконе.
Я заглянул ей в глаза, и она улыбнулась мне улыбкой, в которой было какое-то грустное понимание и вместе с тем острое любопытство.
Мы немного посидели так, и улыбки постепенно слиняли с наших лиц, но взгляды наши по-прежнему были скрещены, каждый из нас искал на лице другого ответы на невысказанные вопросы.
— Знаешь, — сказала она и, протянув руку через столик, взяла в нее мою руку, — похоже, Фил для нас двоих является как бы укором.
Я кивнул.
Испачканная песком нога Энджи обвилась вокруг моей ноги.
— Мне жаль, если это причинило тебе боль.
— Не боль, — сказал я.
Она подняла бровь.
— Не то, что можно назвать болью, — сказал я. — Но временами это меня беспокоило.
Она поднесла к щеке мою руку и закрыла глаза.
— А я-то считала вас партнерами, а вовсе не любовниками! — послышался голос.
— Это, — не раскрывая глаза, сказала Энджи, — должно быть, Рита.
Так оно и было: Рита в своей необъятной шляпе, своих сетчатых чулках, на
