– Нас туда специально не пустили, – внес свою поправку в эти рассуждения Игнат.
– Мы сами виноваты – не надо смешивать спорт и политику, – подал голос еще один представитель с Украины – Олесь.
– А я остаюсь при своем мнении – нас специально «отцепили» от чемпионата, чтобы помешать нам и дальше интегрироваться в западный мир, – продолжал гнуть свою линию Игнат. – Вот с поляками так не поступают, поскольку они нужны Западу более, чем мы.
– Да поляки просто играют лучше нас – у них такое прекрасное поколение футболистов народилось: Гжегож Лято, Казимеж Дейна, Анджей Шармах, Роберт Гадоха, – заметил Олесь. – А у нас наоборот – мельчают футболисты. Кто придет на смену Яшину, Стрельцову, Нетто, Численко и другим?
– А давайте спросим об этом у Константина Ивановича, – обратил свой взор к тренеру Пулат.
Не ожидавший этого Бесков, сначала с удивлением воззрился на окружающих, но потом наконец собрался с мыслями и ответил:
– Конечно, нынешнее поколение футболистов уступает предыдущему во многих компонентах и прежде всего в самоотверженности. Идейных людей среди молодежи становится все меньше. Да и к их мастерству тоже есть претензии. Короче, беден выдающимися игроками становится наш футбол. Например, если составить список из двадцати лучших футболистов мира на основании игр предыдущего чемпионата, где мы еще выступали, то только один Альберт Шестернев имел бы шанс в него попасть. Этот футболист мог и в пас хорошо играть, и индивидуально с мячом работал на высоком уровне. Но, как говорится, один в поле не воин. Вот почему наша сборная на том чемпионате невыгодно отличалась от других почти полным отсутствием хороших солистов. Наши игроки были как будто снивелированы на каком-то среднем уровне, недостаточном для борьбы за призовое место. Почему так происходит? Здесь целый комплекс проблем. Видимо, мы допускаем ошибки в методах поиска талантливой молодежи, в методике ее воспитания и обучения, а также недооцениваем индивидуальное мастерство, противопоставляя его коллективной игре.
– Получается, тот «тотальный футбол», который демонстрируют голландцы нам не осилить – играть в него некому? – спросил Матвей.
– Выходит, так, – согласился с этим мнением Бесков. – Ведь голландцы начинают атаку с любой точки поля. Когда их защитники идут в атаку, оборонительные обязанности принимают на себя нападающие. Но эта система более чем любая другая требует наличия в команде исключительно умных и техничных исполнителей, которые могли бы с одинаковой легкостью играть и в нападении, и в защите. У нас таких универсальных игроков «наскрести» крайне трудно.
– Тогда почему же они проиграли немцам в финале чемпионата – у них же такая классная защита была? – не унимался Матвей.
– Дело не в защитниках, а в форвардах – в обороне они оказались слабее, чем в атаке, – ответил Бесков.
– А мне из нынешней нашей молодежи нравится Анатолий Кожемякин, – вновь подал голос Ерванд. – На мой взгляд, у этого парня прекрасное будущее.
– Оно могло бы быть, если бы его специально не сломали вот эти товарищи, – заметил Пулат и ткнул пальцем в сторону двух украинцев. – Ведь это на Украине Кожемякину нанесли серьезную травму, после которой он до сих пор так и не оправился, хотя с тех пор прошло уже девять месяцев. А ведь я на него ставил.
– В каком смысле? – не понял смысла последней фразы Бесков.
– Пулат имел в виду, что он высоко ставил Кожемякина среди других игроков, – вступил в разговор Слащев, который все это время молча потягивал свой коктейль.
– Именно это я имел в виду, – подтвердил правильность этих слов Пулат, справившись со своей растерянностью. – Как бы было отлично, если бы завтра у нас на поле вышел Кожемякин.
– Мы и без него справимся, – отмахнулся Игнат. – У нас есть Блохин, Колотов и Трошкин.
– Ты забыл еще про нашего Лакиса Хадзипанагиса, – напомнил украинцу про своего земляка-пахтакоровца Пулат.
Так, за разговорами, текло время, которое Бесков посвятил не прогулкам по городу, а общению в теплой мужской компании. И пока тренер был поглощен этим занятием, Слащев незаметно покинул гостиную и выбрался на верхнюю палубу. Там его нашел Машкевич, который вручил ему пачку паспортов, приготовленных для Слащева и его компаньонов. С этими документами их обладатели должны были вскоре исчезнуть на Западе под другими именами и фамилиями. Глядя на то, как русский листает свой новый документ, Машкевич спросил:
– Скажите честно, вам не страшно бросать вашу родину?
– А кто вам сказал, что я ее бросаю насовсем? – удивился Слащев. – Я всего лишь уезжаю в служебную командировку, чтобы затем вернуться.
– Что вы хотите этим сказать? – не скрывая удивления, спросил Машкевич.
– То, что моя родина скоро изменится и такие люди как я, будут там чрезвычайно востребованы. Вы что, Збигнев, не видите, куда все движется? В том числе, кстати, и здесь, в Польше?
– Откройте глаза незрячему, – развел руками поляк.
– Ну что же, возьму на себя роль офтальмолога. Все идет к развалу не только советской системы, но и всей социалистической. Коррупция – вот что доведет эту систему до краха. Наверху слишком много воруют, а ответственности за это не несут. Рано или поздно наворованные капиталы надо будет как-то легализовать, иначе они попросту пропадут. Ведь это крайне бесхозяйственно – уничтожать такое баснословное богатство. А при какой системе легче всего провести эту легализацию? Ведь не при социалистической же! В итоге сегодняшние коммунисты быстро превратятся в завтрашних капиталистов. Вот тут-то мы и объявимся, как те самые мостики, которые свяжут одних с другими. Так что я перебежчик временный – настанет время и такие как я из предателей снова превратятся в героев.
– Но ваш приятель-тренер, кажется, из другого теста?
– О да, Костя – удивительный экземпляр! – не скрывая своего восхищения, воскликнул Слащев. – Если бы таких людей было побольше, наш разговор имел бы иную направленность. Но в том-то и дело, что таких как Бесков, становится все меньше и меньше. И на их место приходят другие – циники и прагматики, не верящие ни во что святое. Вроде меня. Но именно за нами, увы, будущее, как ни прискорбно в этом признаваться. Мы даже такую замечательную игру как футбол, и ту испоганили.
– Бог с ним, с футболом – меня больше интересует моя Польша. Что будет с ней? – продолжал допытываться Машкевич.
– Не бойтесь, в тартарары она не провалится. И этот Вроцлав, и эта Одра – все останется на своих местах. Но именно с вашей Польши все и начнется.
– Что именно?
– Тот самый процесс, о котором я говорил. Вы же первыми начнете раскачивать ту лодку, в которой мы вместе плывем с 1944 года. Раскачаете так, что она перевернется и потонет, как вот эта прекрасная яхта, на которой мы с вами сейчас находимся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
