«Я прекрасно понимаю все, что вы сказали, сударь, — сказал Матье Дюран, еще внимательнее вглядываясь в предпринимателя, — но ваши дома, хотя они и не закончены, имеют, однако, реальную цену, под которую нетрудно занять средства».
«Не скрою от вас, сударь, что вся моя собственность заложена, по крайней мере в большей своей части. По моим оценкам, шесть домов, которые я строю, будут стоить три миллиона, а у меня вначале было меньше трехсот тысяч франков. Поэтому, как только я оплатил часть земельного участка, так мне тут же пришлось заложить его, чтобы начать строительство, как только я построил первый этаж, я занял под него деньги, чтобы построить второй этаж, затем я взял кредит под третий этаж и так далее. Сегодня я должен около тысячи двухсот франков по ипотеке{463} плюс четыреста тысяч франков по процентам, возврат которых я распределил на апрель, май и июнь в надежде, что к этому времени у меня будет возможность снова взять ссуду, так как мои дома к тому времени будут стоить уже три миллиона. Но этой цены они достигнут не раньше июля, если, конечно, я доведу дело до конца».
«Как так?» — Матье Дюран, казалось, расспрашивал посетителя, скорее чтобы узнать, как он понимает состояние своего дела, чем чтобы узнать о самом деле.
«А так. После того как я уплатил по счетам всем моим подрядчикам благодаря займам, к которым я прибегал, в начале зимы мне пришлось выдать им векселя. Это уже вызвало определенное недоверие, поэтому, когда речь пошла об окончании работ, они потребовали половину наличными, половину векселями. Сейчас прошло ровно две недели с начала возобновления работ, я должен выплатить тридцать тысяч франков, из них пятнадцать тысяч наличными для рабочих, кроме того, через три дня — конец месяца, мне понадобятся шестьдесят тысяч франков для очередного погашения ссуды. Вот каково мое нынешнее положение, сударь. Если сегодня у меня не будет этих пятнадцати тысяч франков, вечером я не смогу выдать зарплату рабочим, строительство прервется, дома останутся не-достроены, кредит я вернуть не смогу, а если дело дойдет до банкротства, ареста и конфискации, то дома, которые через три месяца можно будет продать за три миллиона, будут проданы через год или два по приговору суда за миллион двести или миллион пятьсот тысяч франков, так как за это время они обветшают, поскольку никто не станет их как следует закрывать и охранять. Я буду разорен из-за операции, которая должна была бы меня обогатить и которая обогатила бы меня, если бы не эта ужасная зима».
Банкир долгое время как будто размышлял над тем, что услышал, тогда как предприниматель с тревогой следил за малейшими признаками решения на его лице. Наконец Матье Дюран живо обернулся к господину Дано и сказал:
«Со сколькими подрядчиками вы имеете дело?»
«Их очень много, сударь, так как я вынужден был разделить работы, чтобы они шли быстрее. На шести домах у меня по шести разных подрядчиков: плотников, слесарей, столяров, у меня шесть печников, шесть маляров, то есть у каждого дома свои подрядчики, — и все честные люди, сударь, которые всем, что имеют, обязаны собственному труду, так как все начинали с нуля».
«Очень хорошо, прекрасно! Это составляет около тридцати человек, все люди уважаемые, не так ли?»
«Да, сударь, у всех блестящая репутация».
«Избиратели, несомненно… А почему вы не назвали каменщиков?»
«Этим я сам занимаюсь, потому что я сам мастер-каменщик».
«Все равно, вам пришлось заключать договора с поставщиками камня, кирпича, извести, песка, гипса, и вы должны были нанять много рабочих».
«У меня их двести и более двадцати поставщиков».
«Прекрасно, прекрасно! — повторил банкир. — И все они вам доверяют?»
«До сих пор я не сделал ничего такого, чтобы потерять их доверие».
Банкир посмотрел Дано прямо в глаза и сказал весьма благожелательно:
«И вы не потеряете его».
«Каким образом?»
«Послушайте, господин Дано, — вообще-то я не занимаюсь операциями подобного рода, но, судя по тому, что вы мне рассказали, вы должны иметь дело с людьми, которые достигли своего положения только благодаря своим собственным рукам».
«Такова история каждого из нас, господин Дюран: я достиг своего положения, начав с подручного у каменщика. Все мои подрядчики начинали так же».
«Такова же и моя история, господин Дано, сорок лет назад я приехал в Париж с сотней су в кармане и желанием сделать карьеру, я выходец из народа, так же как и вы, как все ваши подрядчики, как ваши рабочие, и я не оставлю в беде людей, которым повезло меньше, чем мне».
«Ах! Сударь, сударь, — вскричал предприниматель, — как это благородно!»
«Это справедливо, господин Дано, вот и все. Я не знатный господин, я сын простого крестьянина, простого работяги, я не забыл, кем был».
«Сударь, ах, сударь!» — повторял предприниматель, который не находил слов, чтобы выразить свою признательность.
«Сударь, я делаю это для вас, для них, для рабочих, которые пострадают от подобной катастрофы так же, как и вы».
«О! Если бы я мог передать им ваши слова!»
«Ни к чему, сударь, — возразил банкир. — Не стоит. То, что я могу оказать им услугу, уже счастье, которого мне вполне достаточно. Но я должен вам сказать, каким образом я собираюсь уладить ваше дело. Вы дадите мне генеральную ипотеку на ваши дома»{464}.
«Это было бы только справедливо».
«Я открою вам кредит на четыреста тысяч франков».
«Кредит?»
«Да, господин Дано, иначе я не действую. Всякий раз, когда вам нужно будет платить, вы будете оформлять чек на мой банкирский дом, и эти чеки я буду оплачивать в течение двадцати четырех часов».
«Но тогда они будут стоить в сто раз больше, чем наличные, сударь, мне не понадобятся больше деньги, как только все узнают, что меня поддерживает дом Матье Дюрана».
Банкир как будто не слышал и продолжил:
«Что касается тех пятнадцати тысяч, которые вы должны выплатить сегодня, то переведите их на меня, выдайте расписки вашим подрядчикам, по ним они получат деньги у меня в кассе. С другой стороны, господин Дано, я бы хотел, чтобы с того момента, как я взялся за ваше обеспечение, все подписанные вами платежные документы проходили через меня, — так положено в принятой в моей бухгалтерии системе учета».
«Сударь, вы слишком добры ко мне: ведь это все равно что придать моим бумагам цену наличных денег».
«Я рад, что вас это устраивает, господин Дано, в понедельник утром я буду здесь с моим нотариусом и приглашаю вас с вашим нотариусом. Я отдам распоряжение, которое передадут в отдел ипотеки, мы все оформим за два дня. Кроме того, если бы вы могли приехать завтра часа на два-три в Этан, то мы могли бы обсудить все более подробно».
«Я приеду, сударь, приеду… Но… но… позвольте мне сказать… поблагодарить вас… и…»
Предприниматель лепетал со слезами на глазах.
«Прошу прощения, господин Дано, — сказал ему Дюран, — меня ждут, вы должны меня понять…»
«Да, сударь, да…»
«Прощайте же, до завтра».
И банкир проводил предпринимателя к дверям, прежде чем тот успел выразить признательность, которая переполняла его душу, и таким образом, выйдя из кабинета, господин Дано испытывал острейшую потребность выговориться. Ему так не терпелось выплеснуть наружу бурлившие в нем чувства, что он принялся произносить хвалебную речь, посвященную Матье Дюрану, перед слугой, который ждал его у дверей особняка с кабриолетом. Он остановил по дороге двух или трех своих друзей и сообщил им, что у него открыт счет в доме Матье Дюрана, который оказался превосходным и благодетельным человеком, таким простым, таким добрым, таким незаносчивым, что он, Дано, преисполнился самого неимоверного восхищения этим человеком!
— Мне кажется, — заметил барон, слушавший от нечего делать, — Дюран заслуживал таких слов.
— Еще бы! — хихикнул Дьявол. — Дать ссуду под залог недвижимости — что может быть великодушнее! Потребовать огромных гарантий — что может быть благодетельнее!
— Вы дворянин, господин де Серни, — сказал поэт, — и вы недолюбливаете мир финансов. Но все ваши эпиграммы не умаляют восхищения от поступка Матье Дюрана.
— Восхищение! Вот подходящее слово, — ответил Дьявол, — вспомните его, когда познакомитесь с обратной стороной медали. Но, чтобы продемонстрировать вам ее, я должен продолжить мой рассказ, а потому вернемся в кабинет банкира.
IX
Дворянин и бедный человек
— В кабинет вошел маркиз де Беризи. Матье Дюран оказал ему подчеркнуто учтивый прием, окрашенный той сдержанностью и скромностью, которые показывают, что человек понимает разницу между собой и человеком, с которым говорит. Глядя на маркиза, человека лет пятидесяти, загорелого, с обветренными руками, небрежно одетого, и на банкира Матье Дюрана, тщательно причесанного, выбритого, разодетого, с холеными руками и розовыми ногтями, несомненно вы приняли бы маркиза за буржуа и буржуа за маркиза. Мягкий и звонкий голос банкира, казалось, даже звучал более аристократично, чем сильный и почти хриплый голос маркиза. Но если бы вы пригляделись к ним поближе, то заметили бы, что банкир старательно следит за каждым своим словом, стремясь создать наилучшее о себе впечатление, тогда как в раскованности маркиза чувствовалось, что он привык быть всегда на высоте и ведет себя совершенно естественно.
