силуэты белоснежных зданий, а дальше. Туда, где начинались пески черной пустыни.
Пока я восстанавливался, занимался в основном изучением магических формул, на остальное почти не хватало сил. Но все же Пустые земли меня интересовали. Ведь область, на которой было спрятано Сердце мира, находилась как раз на границе этих самых Пустых земель, где раньше зеленели эльфийские леса.
Альбис, который сейчас носил статус вольного города, был столицей древнего эльфийского королевства Альбары. Страна располагалась между горами Драконьей Смерти, за которыми начинались владения сильфов, и степями, населенными кочевыми племенами офо. Альбара существовала тысячи лет, пока во времена второго нашествия Моркета предводительница секты Повелителей теней, которую звали Третьей, не обрушила большую часть страны в моркетскую тьму вместе с жителями. Прошло сто пятьдесят лет, прежде чем Моркет, словно воды после потопа, начал отступать, возвращая земли, а иногда и поглощенных им существ. Только вот возвращались они изменившимися. Земли обращались черной пустыней, а эльфы лишались магии. Моркет иссушал их.
Территории, еще не восстановленные после воздействия на них Моркета, и названы Пустыми землями. Эльфы стараются вернуть полный контроль над ними, даже воевали за них с кочевыми племенами офо. В эту войну и Бентская республика ввязывалась, но в изучение современной истории я не углублялся.
– Думаете, что вы могли предотвратить падение эльфийских земель в Моркет? – спросил я. Взгляд Фэя, которым он смотрел на Альбис, был задумчивым и тяжелым.
– Даже Эрне неведом ответ на этот вопрос. – Губы Фэя тронула тень улыбки. – Третья хотела, чтобы мы отдали ей Сердце мира, но у нас его не было. Так она решила нас наказать.
– А что стало с Третьей после?
Я слышал о ней сначала от Абелоун, от самой богини бедствий, от той, кто выпустил Моркет в мир. И она боялась Третьей. Я, кажется, начинал понимать, почему.
– Ее убили в конце войны за Пустые земли. Но об этом лучше спроси у Аин, Анса или Фриг. Рассказ выйдет живописней.
Я поставил себе мысленную заметку.
– Мне тоже стоит бояться этой Третьей? Или она правда мертва? Она страшнее, чем Абелоун? – Если я хотел не выдавать нервозности, то вряд ли у меня это получилось.
– Слухи ходят разные. Возможно, появился подражатель. Возможно, она правда смогла вернуть часть сил. Но если это так, то Третья и Абелоун в первую очередь займутся друг другом, их ненависть обоюдна. Одна желает смерти другой едва ли не больше, чем добраться до Сердца мира.
– Не могут поделить Моркет, титул главной злодейки и право меня убить?
– Можно и так сказать.
Обнадеживающе! Но, может, пока они будут грызться, я тихонечко проскользну мимо? Или решат объединиться, убить меня, а потом делить сферы влияния.
– Спасибо. Теперь точно все, – сказал я, старательно отгоняя мысли об ужасном конце.
– Хорошо, надеюсь, с этим я тебе помог. А со всем остальным ты точно справишься и сам.
С этими словами он растаял. Растворился, не сделав и шага. Вот он был, а вот его уже и нет на поросшем травой выступе над неизвестным мне морем. Я посидел еще немного, глядя вдаль, думая сразу обо всем и ни о чем конкретном. Уже завтра нужно было уезжать, так что древо сделало мне прекрасный прощальный подарок.
Я отвернулся от моря, прижался лицом к золотистой коре и прикрыл глаза, медленно растворяясь в тепле и шелесте листьев.
* * *
Фрея сомкнула веки, проскользила ладонью по перилам. Гладкое светлое дерево. Казалось, что прикосновения маминых рук с него еще не стерлись, не до конца. Если проникнуть чуть глубже, внутрь памяти дома, можно уловить, как она слегка барабанила пальцами по перилам, когда только клала на них руку, пробегала, точно по клавишам фортепьяно. Можно почувствовать ее шаги, легкие, быстрые. Как она замирала на верхней ступени, смотрела вниз – там стояла девочка в порванных брюках с разбитой коленкой, ссадиной на щеке и неловкой улыбкой. Тогда мама вздыхала и поднималась дальше, чтобы зайти в свою комнату и взять заживляющую мазь.
С похожим вздохом Фрея сейчас опустилась на последнюю ступеньку. Она могла вспоминать и вспоминать это раз за разом, каждый уголок этого дома пробуждал один из множества незначительных эпизодов ее, в сущности, такой же незначительной жизни. Но Фрея не могла ничего почувствовать, как раньше.
Она не чувствовала свой дом. Она даже не была уверена, что все еще чувствует этот дом своим.
Глупо было пытаться пробудить уснувшую давным-давно магию. Но Фрея пробовала. Раз за разом. Раньше и теперь. Раньше – в Сторградском замке, еще до того, как меч признал ее, – просто из желания что-то почувствовать. Она могла бы нырнуть в это – чувствовать кожей, как распускаются бутоны цветов, раскрываются медленно, лепесток за лепестком, как ветер путает травы, проносясь между ними, сбивает с них росу. Но чувствовала только пустоту и острую режущую боль где-то под лопаткой, как от вошедшего кинжала.
Фрея пробовала призвать магию и позже, уже когда появился меч. Боль стала тупой и ноющей – вот и все изменения.
«Ну ладно», – все, что подумала она тогда. Хотя должна была, наверно, плакать в голос, но на большее ее не хватило.
«Ну ладно», – думала она сейчас, сидя на ступеньках и чувствуя все ту же тупую ноющую боль под лопаткой, прошивавшую ее, словно стрелой, до самого сердца. Только теперь от обиды хотелось расплакаться.
Но сильные девочки не плачут, особенно если у них в руках меч. Слезы вытирать неудобно.
«Да, у тебя есть меч», – проговорила про себя Фрея. Он так и стоял, прислоненный к камину. Камень в навершии ярко блеснул, словно поддерживая.
Но все-таки меч – это имущество Сторграда. Принадлежит ли он Фрее или Фрея ему – вопрос для многих дискуссионный. Интересно, как на это смотрит сам Лорд Руэйдхри? У Фреи так ни разу не хватило смелости его спросить. Не нашлось слов. Случая.
Она уткнулась лбом в подтянутые к груди колени. Все эти мысли ей совсем не нравились, но периодически находило, а стоило только Дею покинуть дом, как она вообще переставала думать о чем-либо другом. Казалось, от грустных мыслей даже воздух становился тяжелее и гуще, как бывает перед грозой.
Роскатт процокал коготками по ступенькам и, остановившись рядом с Фреей, осторожно потыкал ее рогом. Это на его роскаттском языке означало: «Ты чего?», «Как ты?» или «Раз ты все равно ничем не занята, можешь меня покормить», в зависимости от ситуации.
Фрея подняла голову и почесала Рейнеке между рогов.
– Давай-ка пойдем и найдем Дея, здесь без него
