— Ну что? — жестко сказала Ханна. — Дошло? Или еще не совсем?
— Вы правы, ваш звонок меня спас… но… это ведь была обычная случайность. Бывает и такое, правда? Да вот вам пример… Вы вовсе не единственный мой спаситель. Точно так же можно назвать и того неизвестного больного, к которому Леонида мчался по срочному вызову. Просто ваш звонок известен нам обоим, а тот…
— Известен и тот, господин Баранов, — произнесла она с горечью. — Доктора Леонида Сегаля вызвала тоже я. Он лечащий врач моего племянника. Сестре нужен был номер его мобильного, потому что домашний не отвечал. Видимо, Сегаль как раз беседовал с вами. Я позвонила Амиту, узнала телефон и заодно попросила разрешения заехать в вагончик Адриана… то есть, Клима. Тут-то он и рассказал, что вы там уже покопались… черт вас подери! Хотя вы-то тут ни при чем, извините… Это я, я во всем виновата! Дура! Если бы я вовремя забрала эту гадость, Леня сейчас был бы жив!
Она вдруг всхлипнула, как тогда, на кладбище. Сева не знал, что сказать. Все это выглядело слишком невероятно, чтобы быть правдой.
— Как-то это… — он с недоумением развел руками. — Вы — виноваты? Но в чем? И о какой гадости вы говорите? Неужели об этом блокноте? Ничего не понимаю…
— Выходите из машины, господин Баранов, и следуйте за мной, — сказала она устало. — Еще одна смерть на моей совести — это уже чересчур даже для такой женщины-вамп, как я. Выходите.
Поднявшись в квартиру, Ханна первым делом достала виски, льда и наполнила два стакана.
— Садитесь, Сева. Садитесь и слушайте… — она залпом выпила свою порцию и вздохнула. — Уф… одна мечта сбылась… В общем так. Об этой пещере Климу рассказал его бедуинский приятель…
III
Об этой пещере Климу рассказал его бедуинский приятель Наджед. Впрочем, слово «рассказал» к данному случаю не очень подходит. Не мастак был Наджед на разговоры — даже на самые короткие. И не потому, что не любил поговорить… ох, если уж и получал он от чего удовольствие в жизни, так это именно от речи, от цветистой болтовни, от пустопорожней трепотни, от постоянного перемалывания того, что видят глаза и того, что слышат уши, и того, что угадывает хитрый и извилистый рассудок — от переделывания всего этого богатства в слова, красивые, легкие, ладно ложащиеся одно к другому, слитным ручейком льющиеся по камешкам гортани на ловкую лопасть языка — одно за другим, одно за другим…
С языком-то и вышла у Наджеда главная заковыка, а то бы… йи-их!.. кто знает?.. быть бы ему с его даром не меньше, чем депутатом парламента — любого, хоть арабского, хоть еврейского, хоть американского. Да что там депутатом — самим спикером! Ведь название этой главной парламентской должности происходит от того же слова «говорить», а в говорении не было Наджеду равных с самого что ни на есть голозадого детства. Уж он-то показал бы им всем, бестолковым, что такое настоящий оратор! Да вот ведь как все повернулось… не зря говорят, что бодливой корове Бог рогов не дает. Может, ради шутки, а может, и с умыслом — только сам Он и знает.
Вот и Наджеду этот юмор стал понятен далеко не сразу. Поначалу он лепетал абсолютно безудержно — ведь единственным адресатом его красноречия была щедрая на внимание мать… Тем большим, а потому и неприятным сюрпризом обернулось для него последующее невнимание других — детей и взрослых. Да если бы только невнимание! Его не просто не желали слушать — его будто не замечали, намеренно игнорировали, а то и грубо отталкивали, когда маленький Наджед, потеряв терпение, хватал их за руку или за подол одежды.
Объяснение пришло позднее, вместе с новым словом «ора», которое выкрикивали ровесники, изгоняя Наджеда из своих игр. Так называется старый бедуинский обычай, один из видов компенсации, расплаты, отменяющей кровную месть. Вообще-то, естественной платой за кровь убитого может быть только другая кровь — кровь убийцы. Это не означает, что нужно непременно добраться до самого преступника. Зачем? Разве не та же кровь течет в жилах его отца, сына, брата, племянника? Право на кровную месть священно и неотменяемо. С его исполнением вовсе не обязательно и даже не должно спешить: время есть — не меньше пяти поколений могут нести эту ношу, передавая ее от отца к сыну и дальше — внукам и правнукам. «Сорок лет ждал бедуин мести, — гласит старая поговорка. — а как убил, сказал: поторопился!»
Для установления этого права не нужен приговор — оно дано самим небом. Оттого-то бедуинский суд никогда и никого не наказывает: не судебное это дело. Наказывать должно оскорбленное племя. А суд у бедуинов занят совсем другим, намного более подходящим занятием: он определяет размер компенсации. Потому что не каждое племя готово взвалить на свои плечи тяжкую ответственность исполнения кровной мести. Всякие бывают у людей обстоятельства… иной раз так это не ко времени, так некстати… да и детали преступления не всегда достаточно однозначны — взять хоть смерть в драке или самооборону. Вот тут-то и обращаются родственники убитого в суд: мы, мол, готовы уступить свое кровное право — за соответствующий выкуп.
Что может быть выкупом? — Деньги или верблюды. А если нет ни того, ни другого, то скот или имущество. Или «ора» — девушка из племени обидчиков. Ее отдают главе семьи убитого, и тот уже решает, кто из мужчин возляжет с нею — без любви, без ласки, как насильник со своей жертвой, чтобы обрюхатить и таким образом вернуть похищенную жизнь. Забеременев, женщина имеет право уйти из враждебного рода, вернуться домой, к отцу. Но судьба ее незавидна: замуж теперь никто не возьмет, единственная радость и родная душа — ребенок — изначально не принадлежит ни ей, ни ее родной семье. Его просто выращивают рядом с матерью, как малого козленка; по достижении подросткового возраста он обязан вернуться в племя своего отца, племя насильника своей матери, племя убитого. Только тогда счет будет закрыт, только тогда успокоится пролитая кровь.
Бедняге Наджеду выпало родиться именно таким экзотическим образом. Любой человек должен благодарить Создателя за свое появление на свет… и все же, все же, иногда, нет-нет, да и закрадывается сомнение… прости, нам, Господи, жестокую глупость нашу.
Вообще-то, не всякая «ора» непременно заканчивается плохо. Не всякого человека тешит жестокое насилие. Зачем мучить и изгонять красивую и работящую жену? Зачем ей уходить, зная, что для собственной семьи она навсегда останется свидетельством позора? Не лучше ли постараться стать частью нового племени, растить детей, радоваться жизни? Увы, в конкретной ситуации с матерью Наджеда такой вариант был практически исключен.
Она принадлежала к племени рашайда, как и ее брат, ненароком убивший бедуина племени таамире из-за дурацкой ссоры по поводу автомобильной стоянки в Бейт-Лехеме. Кто тогда подъехал раньше?.. Кто потом?.. Кто произнес первые обидные слова?.. Кто кого толкнул?.. И почему оказались на самых неподходящих местах доска, об которую споткнулся неловкий таамире, и камень, об который он, упав, сломал свою коричневую, поросшую густым волосом шею? Кто теперь ответит на эти вопросы? И надо ли на них отвечать? Смерть есть смерть, а за смерть приходиться платить, даже если ты принадлежишь к дикому племени рашайда, для которого, как известно, не писаны никакие законы.
Территория рашайда находится на юге Иудейской пустыни. Это племя отверженных. Как и прочие племена, они живут контрабандой и рэкетом окрестных деревень, но, единственные из всех, не делают даже малейших уступок оседлости. Добротные каменные дома, построенные для них властями, пустуют. Нрав рашайда считается чересчур диким даже среди бедуинов, настолько, что никакое другое племя никогда не согласится породниться с ними. Оттуда не берут девушек в жены; туда не выдают замуж своих дочерей. А потому никто не ожидал, что за убийство на автостоянке рашайда станут расплачиваться при помощи «оры». Может быть, именно поэтому они и сделали такое издевательское предложение? С рашайда станется… А может быть, несчастная девочка просто чем-то рассердила отца, и он решил проучить ее, заодно с расплатой за кровь, да еще проучить так, чтобы другим стало неповадно перечить главе семьи.
Так или иначе, но что случилось, то и случилось. От «оры» не отказываются; не смогли отказаться и таамире. Но при этом остаться в новой семье у девушки не было ни единого шанса. На рашайда не женятся даже задарма.
Наджед остался сиротой довольно быстро. Куда вдруг девалась мать, ему не объяснили; просто исчезла и все. Братья ли зарезали, сама ли ушла умирать куда подальше в темноту пещер — неизвестно. С Наджедом вообще мало кто общался, больше пинали. Возможно, поэтому он приноровился разговаривать сам с собой: сядет на корточки в сторонке и говорит, говорит, говорит. Это расскажет, о том спросит… и ответит, и пояснит, и повторит, если непонятно. Наедине с собой можно было говорить на сотни голосов, за тысячи людей — совсем не скучно. Главное — не зазеваться, вовремя уклониться от тычка, от подзатыльника. За что? Понятно за что: чужая кровь, вражья. Все равно к таамире пойдет, чего с ним цацкаться?
