А Виктор опять уткнулся в книгу, как будто его этот вопрос не интересовал.
— Вить, — осторожно решилась Аня, — а как ты к этому относишься?
— Я? А при чем тут мое отношение? Не я же развожусь! — начал раздражаться он.
— Ну все же они наши друзья… Близкие, давние…
Виктор вздохнул:
— Сложно отношусь. — Он наконец отложил книгу.
Она смотрела на него во все глаза. Почему, ну почему обязательно должно случиться что-то такое, неординарное, чтобы можно было нормально поговорить? Почему супруги в других семьях общаются, разговаривают друг с другом по любым поводам, да и без повода тоже? А у них для того, чтобы появилась тема разговора, должно что-то произойти? Да еще нечто из ряда вон… Чтобы появилась потребность обсудить, проанализировать. Раньше беседы с мужем ей доставляли удовольствие. Он всегда был логичен, лаконичен, аргументирован. Виктор прекрасно умел вести диалог, слушая собеседника, не перебивая, давая возможность высказаться… По молодости они столько всего обсуждали, такие глубокомысленные беседы вели. Их диалоги подчас напоминали научные диспуты. Чем принципиально зарубежная литература отличается от отечественной, как может проявить себя современная личность в истории, и что есть вообще понятие «личность», рождаются ли личностью или становятся, и почему в одной семье и при одинаковом воспитании вырастают абсолютно разные дети, и почему все люди стремятся к счастью, а достигают его лишь единицы.
Они могли поделиться друг с другом любыми сомнениями, могли начать философствовать над любым мало-мальски любопытным высказыванием. Иной раз были так увлечены разговорами, что не замечали, как вечер переходил в ночь, а ночь все ощутимее перетекала в рассвет.
Куда все ушло? Когда стало пропадать? Когда появились дети? И стало не до себя, не до философии и политики? Нет, не тогда… Она помнит, что кормила дитя грудью, а сама неотрывно следила за мыслью мужа, который доходчиво и четко обосновывал ей, почему Хемингуэй получил Нобелевскую премию за произведение «Старик и море». Лично она, Аня, никак не могла взять в толк, что уж такого особенного и необыкновенного можно открыть для себя в простеньком рассказе. Ну совсем в простеньком…
А он ей по полочкам, обстоятельно, мол, в этом небольшом и, как ты говоришь, абсолютно, с твоей точки зрения, незамысловатом сюжете, — вся философия жизни. Только и всего.
— Что? Как? Какая философия? Чьей жизни?
— Да любой. Каждой. Жизни вообще.
Она кормила тогда ребенка, покачивая его тихонько, слушала мужа и плакала. Слеза капала на налитую молоком грудь, скатывалась к соску и вместе с молоком попадала в ротик к малышу. Он чмокал, не чувствуя изменения вкуса молока. Такие маленькие еще, наверное, не понимают, что есть вкус. Сладкое молоко, соленые слезы. Теплая грудь, уют материнских объятий. Одним словом, счастье. Понимает ли младенец? Нет, конечно!
А Аня почувствовала вдруг свою недалекость, поверхностное отношение к жизни. Надо же, она такая умная, такая развитая, такая начитанная и ничего не поняла. Абсолютно ничего! Ноль! А ее муж вывел из незамысловатого повествования целую философию жизни! И про отношение к себе, и про отношение к другим, и про удачу, и про труд, и про человеческие качества, про достоинства и пороки, и про то, как по-разному живут люди и как хотят одного и того же.
Аня наклоняла голову все ниже и ниже, не хотела, чтобы он увидел ее слезы. Но он, естественно, понял, что жена плачет.
— Эй, ты чего? Разве можно плакать во время кормления?
Она открыто вытерла слезы, высморкалась, подняла на него заплаканные глаза и сказала странную на первый взгляд фразу:
— Я горжусь тобой!
— Что-о-о-? — протянул он.
— Я горжусь тобой, — повторила Аня, — твоим умом, глубиной, проникновенностью! И еще, знаешь, я вдруг осознала, какая я недалекая… Аж неловко. У такого умного мужа такая примитивная жена.
Ему польстила ее речь. Он часто потом вспоминал этот разговор. С приятным чувством вспоминал…
Так когда же началось охлаждение? Лет через пять? Через семь после свадьбы? И почему? Просто затихло чувство, а вместе с ним и интерес, и потребность в столь плотном общении. Угасло, сникло, померкло. Каким словом ни назови, суть одна.
Она долго еще цеплялась за былое, неоднократно пыталась его возродить, возобновить… То на разговор его откровенный провоцировала, то кидалась всесторонне проанализировать новый фильм, книгу, спектакль. Виктор, естественно, отзывался, откликался, включался в диалог, но… Уходила постепенно следом за чувством почему-то и интеллектуальная составляющая их жизни. Нет, они не деградировали, не останавливались в своем развитии, но только теперь развивался каждый сам по себе, не вместе… Вернее, вроде бы вместе, под одной крышей, одной семьей, а на деле — каждый в отдельности…
Аня подозревала наличие у него женщин на стороне. Даже периодичность их появления могла проследить по каким-то очень тонким признакам. Виктор ничем не выдавал себя. Был осторожен, чуть даже более внимателен к ней в эти периоды. Может, по этому повышенному вниманию, может, по сопровождающему его охлаждению в интимной жизни она всегда чувствовала: кто-то появился. Никогда не выясняла, не приставала с глупыми расспросами, просто страдала молча, стараясь не показывать ему ни слез, ни своей печали.
Один раз не выдержала, устроила истерику, набросилась на него с кулаками. А он только молча сгреб ее в охапку, прижал к себе и гладил вздрагивающую спину. Долго-долго гладил, пока она не затихла и не успокоилась. Повторял какие-то совсем простые слова:
— Ну все… Все… Успокойся. Все хорошо… Тихо… тихо… Все хорошо.
И за эти простые слова, в которых, наверное, сокрыто столько мудрости, раз они помогают в тяжелую минуту, так она была благодарна Виктору… именно за них и еще за объятие его крепкое, уютное, такое родное… Он ничего не объяснял тогда, не обещал, не просил прощения. Виктор вообще ненавидел выяснять отношения. Тогда он просто сделал вид, что не понял причины истерики. Подумаешь, зарыдала баба! С кем не бывает! А уж почему, по какому поводу, никакого значения не имеет. Выплакалась? Выкричалась? Выпустила пар? Вот и хорошо! И все опять пошло по-прежнему.
Он жил какой-то своей жизнью, она продолжала безрезультатные попытки к сближению. И сейчас они пришли к тому, к чему пришли: к далеко немирному совместному проживанию.
Есть такая фраза в политике: мирное сосуществование. Они, помнится, обсуждали это словосочетание на заре своей семейной жизни и пришли к выводу, что, пожалуй, да, мудро и правильно именно так сосуществовать — мирно! Правда, само слово «сосуществование» Ане не особенно нравилось. Не нравилось тогда, не нравится и теперь. Но если тогда оно ее близко не касалось, поскольку была любовь, дружба, бурное общение, активный интерес, взаимная тяга друг к другу, то теперь — как раз то самое существование. Но, к сожалению, далеко не мирное.
