В СССР было законсервировано или прекращено строительство и проектирование 10 новых АЭС, заморожено строительство десятков новых энергоблоков на действующих АЭС в разных областях и республиках.
150 в целях безопасности
Попасть иностранному журналисту в зону отчуждения Чернобыльской АЭС сейчас можно тремя путями. «Дикарем» – доехав до ограждения и войдя в зону сквозь любую дырку в заборе. Аккредитованным при администрации «туристом» и командированным – по приглашению какой-нибудь местной организации. «Дикарем» было как-то боязно. А туристом – дороговато, да и находишься все время под присмотром. Липовая командировка и стоит гораздо дешевле, и свободы больше.
Началось мое путешествие возле станции киевского метро «Имени героев Днепра». К семи утра здесь уже собралась толпа с баулами и авоськами – народ после выходных возвращался на работу в зону отчуждения. Вскоре начали подъезжать автобусы – «ЛАЗы», такие сейчас редко где встретишь, люди постарше их помнят с советских времен. И загрузились в лучших советских традициях – с давкой и скандалами.
Ровно через два часа, в 9.30, наш автобус затормозил на КПП зоны отчуждения. Милиция проверила документы, мы въехали в 30-километровую зону и минут через десять вылезли на автовокзале Чернобыля. Толпа, оживившая на несколько минут городской пейзаж, быстро рассосалась. Снова стало пусто и тихо. Но все-таки ясно, что люди здесь живут: в окнах домов белые занавески, а кое-где из труб поднимаются дымки.
Первых аборигенов я увидел очень скоро. Часть работающих на производствах с непрерывными циклами дежурит здесь по две недели безвылазно (потом столько же отдыхает дома, за пределами зоны). Две недели – срок большой, а работа не терпит пустоты… Короче, аборигенов я встретил в магазине – из них состояла коротенькая очередь к стойке бара. Были в магазине и знакомые лица – мои недавние попутчики покупали бутылки и закуску.
– Валя, запиши на меня, – сказал мужик в камуфляжной форме и отошел к столику со стаканом, наполненным до краев прозрачной жидкостью.
Следующий опохмелялся тоже в кредит, «на книжку». Здесь все друг друга знают и друг другу доверяют. Хотя бы в смысле оплаты за выпивку. Пьют в Чернобыле действительно много. Особенно в день массового заезда – в понедельник. Хотя спроси любого, и он ответит, что по технике безопасности выпить 100–150 граммов спирта имеет смысл только до облучения, в данном случае – до въезда в зону. Пить в зоне с точки зрения радиобиологии бесполезно и даже вредно – хотя бы потому, что пьяный может упасть в радиоактивную грязь. Впрочем, двум высшим чиновникам зоны, которых я увидел уже вечером, с трудом бредущим по главной улице городка (Советской, разумеется), это не грозило – их заботливо поддерживали супруги. Стороной, покачиваясь, брела еще одна фигура в камуфляже.
– Прокурор, – тихо просветил гид из организации, которая «командировала» меня в Чернобыль. – Бывший.
Сталкеры
На свежий взгляд жизнь здесь поразительно напоминает сценки из старого советского фильма «Девчата» с Николаем Рыбниковым в главной роли, только реальные чернобыльские персонажи одеты не в телогрейки, а в камуфляжную форму.
Как на любой советской «стройке века», в Чернобыле присутствуют все атрибуты холостого житья в общагах. Есть здесь и «чернобыльские жены» – по крайней мере, нового человека сразу просветят: с кем можно, а с кем нельзя.
Развлечений нет. Раньше, говорят, были танцы в клубе. Спортом, включая футбол, заниматься можно только в закрытых помещениях. На улице рискуешь вдохнуть «горячую» радиоактивную частицу из поднятой пыли. Почвы песчаные, поэтому обочины на дорогах заасфальтированы. Общественного транспорта нет, все ходят пешком. Машин мало, и поймать попутку трудно. В день моего приезда сновал туда-сюда лишь дорогой новенький джип, явно выпадающий из общего фона.
– А это кто такие? – спросил я встречную женщину лет тридцати пяти, похожую в своей униформе на камуфлированную матрешку.
– Эсбэушники, – почему-то шепотом сказала она (СБУ – это Служба безопасности Украины).
– Что они здесь забыли?
– Мабуть, браконьеров ловят…
Ни для кого на Украине не секрет, что в зоне прекрасная охота и рыбалка, здесь много кабанов, косуль, зайцев, даже волки развелись, а белый амур из водоемов охлаждения и Припяти габаритами напоминает сомов. В украинской прессе примерно раз в неделю пишут, что эту дичь и рыбу потом продают в Киеве, а возможно, и на рынке возле Киевского вокзала в Москве. В последнее время подростки из окрестных сел повадились таскать из зоны металлолом, их ловят и судят, но набеги «сталкеров» не прекращаются.
Я спросил одного из местных:
– А как же колючая проволока?
Мужик усмехнулся:
– Нешто там дырок нет?
Городок оживляется только к середине дня. Самое бойкое место – возле столовой. Кормят в зоне три раза в день и бесплатно. Завтраки, обеды и ужины вполне покрывают расход калорий человека, занимающегося тяжелой физической работой на свежем воздухе. Как командированному, мне тоже полагалось бесплатное питание, и я воспользовался возможностью, с теплым ностальгическим чувством наблюдая, как повариха в несвежем халате наливает мне чай поварешкой из большого чана…
Зона
После чая провожатый повез меня в эпицентр – туда, где 15 лет назад произошел взрыв. Чтобы попасть в 10-километровую зону, надо пройти еще один КПП. За ним начинается епархия Минатомпрома Украины, тогда как внешний 20-километровый ободок – под эгидой МЧС Украины.
По пути, напротив строящейся взамен остановленной ЧАЭС теплоэлектростанции, я увидел странные строения под яркими иностранными флагами. Было очень похоже на декорации из американского фильма. По крайней мере, американский флаг бросился мне в глаза сразу.
– Городок строителей электростанции, – пояснил спутник. – На деньги инвесторов построен. Это их флаги.
В центре внутренней режимной зоны – сама Чернобыльская АЭС и обслуживающие ее предприятия. Метрах в двухстах от «саркофага» 4-го энергоблока возвышается смотровая площадка – двухэтажное строение, напоминающее офис преуспевающей фирмы, с площадкой для парковки машин и ухоженным цветником.
Именно сюда водят за деньги иностранных корреспондентов. Я опять сэкономил. Красивые девушки-экскурсоводы рассказывали об аварии, для наглядности демонстрируя последовательность событий 26 апреля 1986 года на разборном макете ЧАЭС. Кстати, как мне рассказали, каждая девушка обязательно знает по крайней мере один иностранный язык – помимо русского.
Я спросил одну из девушек:
– А как вы от радиации защищаетесь?
– Да никак. Приезжаем, переодеваемся в санпропускнике в другую одежду. Нам недавно разрешили одеваться не в казенное, а в свое. Цепляем накопительный счетчик, после работы сдаем и обратно переодеваемся. Если кто-то фонит, могут заставить помыться в душе…
После лекции можно выйти на балкон и сфотографироваться на память на фоне «саркофага», что я сделал, попросив, чтобы в кадр вошло жидкокристаллическое табло с цифрами, постоянно меняющимися в диапазоне от 0,1 до 0,2 миллирентгена (это примерно на порядок выше природного фона, но считается практически безвредным). С иностранца за фотографию «саркофага» со смотровой сдерут $20.
Можно сказать, что чернобыльцы гордятся своей станцией. От нее рукой подать до ныне мертвого города Припять. Я съездил туда на машине. На арочном мосту на въезде в город мой гид остановил машину, и мы вышли. Он сказал:
– Посмотри, отсюда вид хороший.
Посмотрел. Ничего особенного, разве что с моста 4-й энергоблок виден как ладони, до него меньше 2 км. «У них у всех тут крыша поехала», – решил я, но вслух вежливо похвалил:
– Красиво.
– Ага, – хмыкнул мой спутник. – Красота неописуемая. А особенно красиво тут было вечером 26 апреля. Сюда с Припяти тогда приходили семьями, с детьми, полюбоваться развалинами энергоблока: «Посмотри, Машенька, видишь, детка, как красиво малиновым светится».
И тихо, но внятно выматерился.
Алюминиевые Икары // Авиакатастрофы
Морской сбой
4 октября 2001 года, в 13.45.00 по московскому времени, на экране диспетчера ростовского центра автоматизированного контроля за движением воздушных судов «Стрела» голубая точка с номером 85693 вспыхнула и погасла. Всего шесть минут назад радиопозывной № 1812, войдя в зону ответственности «Стрелы», сообщил: все нормально, двигаюсь в пределах временного графика и отведенного 20-километрового коридора, погода хорошая, самолет исправен, здоровье в порядке, проблем с пассажирами нет.
Диспетчер попытался вызвать командира 1812-го на связь, но из микрофона доносились лишь хрипы и невнятное бормотание. В 13.45.12 связь на мгновение появилась, и в эфире прозвучал голос командира борта № 85693 Евгения Гарова – короткая резкая команда. Понять ее специалисты сразу не смогли – мешали помехи.
