Он с некоторым трудом отпил жижу, смутно напоминавшую похлёбку, но жажду утолил. Остальные, поколебавшись, последовали его примеру.
Через два дня их вызвали на допрос. Толмача нигде не нашли и приходилось пользоваться жестами и теми словами, которые сумели казаки запомнить за столь короткое время.
Долгие изматывающие часы допроса почти ничего не дали. Правда, удалось довести до судей, что они относятся к Польше и едут домой, после окончания работы у венгерского купца Ивана. О наличии денег и ценностей ничего объяснить не смогли.
Ещё три дня они просидели почти в полной темноте. Потом их, изрядно отощавших и ослабевших, вывели на двор, где они попали в руки сержанта, как потом оказалось, вербовщика в солдаты.
– Этак мы скоро побываем во многих армиях этих земель! – мрачно пошутил Демид, усаживаясь на телегу с ещё пятью бедолагами, которых удалось завербовать.
– Знать бы хоть, в чьих рядах будем находиться! – усмехался Карпо.
– Какая разница! Мне всё едино, когда за душой ничего не осталось! Будь они все прокляты, басурманы! – злился Омелько.
– Они тож христиане, – заметил Демид безразлично.
– Но лучше ли они татарвы, если такое учиняют со свободными казаками? – ответил Карпо. Он был зол и готов совершить необдуманный опрометчивый поступок.
– Слыхал, что тут идёт постоянная война между католиками и их противниками, – заметил Ивась неожиданно.
– Ты-то откуда об этом знаешь, хлопец? – спросил Демид с интересом.
– Девка мне поведала, – смутился Ивась.
– Как же ты её понял, сосунок? – зло спросил Карпо.
– Сам не знаю, но понял.
– Небось скучаешь по мягким телесам, Ивасик? – продолжал издеваться Карпо. – Теперь долго поститься придётся, ха!
Прошли два дня пути, на протяжении которых их почти не кормили, лишь поили в частых деревнях, мимо которых проезжали телеги. Эти телеги медленно наполнялись новыми рекрутами, и теперь у сержанта с его солдатами было почти три десятка новых солдат для какого-то князька.
Обоз прибыл в лагерь, где стояли палатки, рядами поставленные вокруг большой палатки полковника.
Всех новобранцев распределили по ротам и тут же принялись муштровать, обучать приёмам военного строя, ружейным приёмам, рытью окопов и установкам туров.
– Проклятье! – ругался Демид каждый раз, когда выдавалась свободная минутка и можно было перемолвиться лишним словом с товарищами. – Скоро ноги перестанем поднимать при такой жратве! Сбежать бы, да что толку! И куда теперь податься без денег, без коней.
– А поймают, так выбьют все мозги из голов и мясо на костях не останется, – добавил Омелько.
– Тогда надо ждать военных действий, – заметил Демид. – Тогда будет легче скрыться. К тому же к тому времени мы уже должны знать много слов этой тарабарщины.
– Знаете, что я подметил, – молвил Ивась, оглядываясь, словно его могли подслушать. – Здесь каждый старается сделать вид, что ничего не усваивает. Прикинуться дурачком, значит.
– А что? Может, так и выгоднее. Пусть не знают, что мы достаточноумелые воины, – предложил Омелько.
– Это ты-то с Ивасиком умелые? – хохотнул Карпо. – Вам ещё постигать и постигать эту науку. Правда, Ивась берёт ловкостью и вёрткостью. Но этого маловато.
– Ладно вам ссориться, – остановил друзей Демид. – Во всяком случае, я бы согласился с Ивасиком. Дурнями легче прожить в таких делах.
– Интересно, к чему нас готовят. К парадам, что так муштруют? Или они думают, что одним строем можно победить врага? – Карпо презрительно сплюнул в пыльную землю. – Уйти бы поискать жратвы, хлопцы?
– Батогов только и наешься, – усмехнулся Омелько, – сам бы пожевал чего. Только и остаётся вспоминать, как нас Иван кормил. Благодать!
– Лучше не вспоминать, – протянул мечтательно Ивась.
Однако уже через пару дней, Ивась ночью в палатку пролези подсунул к Карпу что-то твёрдое. Тот заворочался, но Ивась прижал ему рот рукой. Зашептал на ухо, притиснувшись поближе:
– Тихо! Это каравай хлеба. Спёр! Разделим на всех!
Это событие подняло всех шестерых солдат палатки. Хлеб тут же исчез в жаждущих ртах, только бульканье воды потом нарушило тишину ночи.
– Теперь я могу часто таскать хлеб, – шептал Ивась, гордясь своими успехами. – Только бы не пожадничать. Помалу – оно незаметно.
– Как же это тебе удалось? – с загоревшимися глазами спрашивал Омелько
– Лучше тебе не знать, а то я тебя знаю. Полезешь и попадёшься.Там у хозяйственной палатки собака. Кстати очень злая.
– А как же ты?
– Сумел! Уметь и это надо, друг. Потом, может, и ещё чего добуду. Подумываю об офицерской палатке. Вот бы куда пролезть! Да больно боязно.
– Да! – мечтательно протянул Омелько и зажмурил глаза. – Хорошо бы, да лучше синицу в руке, чем журавля в небе.
Два-три раза в неделю Ивась таскал по караваю. Иногда удавалось стащить приготовленный для сержанта пучок лука или несколько яблок. Но это было редко, и казаки довольствовались малым.
А лето уже вступило в свои права. Было жарко, частенько шли дожди, а в лагере чувствовалось скрытое движение.
– Чует моё сердце, что скоро мы выступим в поход, – сказал однажды Ивасик.
– Что-нибудь подслушал? – заинтересовался Демид. Он лежал в палатке и всё думал, как избавиться от этой проклятой службы.
– Я ведь немного понимаю, стараюсь почаще крутиться возле офицеров.
– За что и получаешь оплеухи, – беззлобно заметил Омелько.
– Будто нам не привычно. Зато можно многое узнать. Они считают меня чем-то вроде мула, не способного понять, что они говорят.
– Ладно, не тяни. Что удалось узнать? – Карпо оживился, приподнялся на локте и уставился в темноту палатки.
– Говорят, что через несколько дней идут в поход. Вроде на «зюйд». А с чем его едят – ещё но успел определить.
– По-моему, так здесь называют юг, – отозвался Демид, – Интересно! И с какого боку теперь это есть?
– В то же время, как мне казалось они спорили, чтонаправление может поменяться на другое. Демид, что такое «вест»? Это слово они часто упоминают в разговорах.
– Хрен его знает, эти слова! Надо у наших товарищей попробовать разузнать. Они должны нам помочь. Да и вообще, пора учиться понимать этих немцев. Без этого нам отсюда не выбраться.
После долгих попыток, один немецкий солдат всё же пояснил, как называются части света. Так казаки узнали, что «вест» – это запад.
– Стало быть, мы ещё дальше можем удалиться от своей земли! Это совсем мне не по душе, – Карпо сердито отвернулся от тихо говоривших.
Омелько кивнул на казака, проговорил пренебрежительно:
– Он так полагает, что нам дюже это нравится! Это и вовсе плохо!
– Что бы мы не говорили, не рядили, а сделать ничего не сможем, – с досадой заметил Ивась. – Что толку в наших разговорах? Где нам найти защиту и деньги? То, что нам обещают заплатить, не хватит и на неделю, а до родной земли ещё сколько переть!
– Закрой пасть, дятел! – повернулся Карпо. – Только тебя тут не хватало с твоими вороньими карканьями! Замолкни!
Казаки замолчали, уважив старшего из них.
А через две недели лагерь по тревоге был свёрнут, погружен на телеги и фуры и спешным маршем двинулся пылить на тот самый «вест», о котором столько судачили.
Ивась об этом узнал заранее и умудрился добыть две буханки хлеба. Их незаметно и быстро разделили на шестерых и запрятали по карманам и в мешки, что были с собой. Эти мешки были набиты разным мелким скарбом солдата, припасами для стрельбы и продовольствием на три дня. Так что заметить лишние куски было трудно.
Через неделю войско остановилось, развернуло лагерь и потекла обычная солдатская жизнь – с муштрой, голодным жжением в животах и мордобитием офицеров.
У казаков сменился командир роты. Молодой франт из богатой дворянской семьи, воспитанный в традициях ненависти к народу, он, казалось, получал удовольствие от вида мучений солдат.
Доставалось и нашим казакам, особенно, когда ему стало известно, что они иностранцы, да ещё с востока.
