Мужчина одним резким движением задрал красную маленькую тряпку до талии, оголяя округлую попку и смачно по ней шлепнув, вырывая из девушки болезненный вскрик. Его умелые руки дошли до пульсирующего клитора и, то прижимая его, то слегка покручивая, то выводя не понятные узоры, вызывали то необходимое ЕМУ возбуждение в этом миниатюрном теле. Он двумя пальцами раздвинул половые губки, проникая немного внутрь и распространяя смазку ещё сильнее.
— Да ты вся течешь! — словно прорычал мужчина, вытаскивая свои пальцы и двигаясь по кромке чулок. — Мне нравятся эти чулки, они показывают твою истинную натуру.
Обидные слова горячим ядом плескались в подсознании Ангелины, но ей велено было молвить слово только с разрешения. Она услышала звук расстёгивающейся молнии, и всё тело сжалось, не готовое принимать мужчину. Не церемонясь, он одним резким движением вошёл в неё на всю длину, лишая её девственности и дыхания. Боль пронзила каждую мышцу тела, заставляя ноги подогнуться и упасть на стол всей грудью, издав мучительный неприятный вскрик.
— Я лишь беру то, что принадлежит мне по праву. Ты не достанешься никому! — болезненные толчки, словно каленое железо разливались по телу девушки, от чего пришлось закусить до боли губу, чтобы постараться не кричать. — Никому! — толчок. — Слышишь, никому, только моя! — ещё быстрые порывистые толчки, отдающие болью, но в тоже время организм выделяет достаточное количество смазки, чтобы мучителю было легче входить. Предательство тела, словно оно слушало только глупое сердце, которое хотело доверять этому человеку, не смотря на то, что он сейчас ужасно с ней обходится.
Роман никогда не хотел брать её принуждением, но сейчас по-другому она не заслуживала. То, что она была девственницей было приятным сюрпризом, ведь он думал, что в его отсутствие её уже давно вскрыли. Но это не отменяет её шлюшьей натуры. Он просил по-хорошему, не общаться с другими мужиками, так она мало того, что ослушалась, так ещё и лобызалась с этим слюнтяем. Бесило, злость овладевала ним, и он не заботился о её ощущениях, просто насаживал её на свой член с каким-то остервенением, и невероятной злостью. Лина всхлипывала под ним, но в тоже время её тело сладостно принимало его, будто разум и сердце были отделены друг от друга, поэтому мозг закрывался и ненавидел, а сердце превозмогая боль оправдывало такой поступок Романа.
И к этому мужчине, ровно до этих событий, начинала тянуться её душа, видя в нём спасителя и обычного человека. Всё глупо и наивно, такие люди как он никогда не услышат таких, как она. Им всё равно. Она почувствовала, как он потянул её за волосы, заставляя ещё сильнее прогнуться, до спазмов в спине и отклонить голову в его направлении. Мужчина впился в бледную шею болезненным поцелуем, оставляя на ней ярко красный след, будто помечая свою собственность. Она чувствовала себя испорченной вещью, которой можно легко воспользоваться. Он знал, что она не сбежит от него, просто не сможет, ведь ни раз уже пыталась, и эта мысль приносила ей омерзительное чувство беспомощности.
Он трахал её, именно трахал, не занимался сексом или любовью, а просто брал так, как хотел, не заботясь о её удовольствие. Ангелина вымученно выкрикивали, кусая нижнюю губу так, что уже проступила кровь, поняла она это по солоноватому привкусу на языке.
Мужчина ускорился и, вынув напряженный член, кончил на спину белокурой девушки. Ангелина почувствовала, что наконец-то всё закончилось. По спине стекала горячая сперма, а её обладатель откинулся на диван и, тяжело дыша, взглянул на девушку с теплотой, но вмиг вернулся холодный, колючий неживой взгляд, будто и не человек вовсе, а замороженная статуя.
Слёзы чертили мокрые дорожки на слегка покрасневшем лице, она знала, что ему всё равно на неё и на её чувства. Он всегда берёт то, что хочет. Девушка поправила свою одежду, прикрывая наготу, под пристальным взглядом мужчины.
— Запомни, — он подошёл к ней вплотную, убивая своей сильной энергетикой. — Ты только моя! Я запрещаю тебе какие-либо контакты с мужским полом! Особенно с тем, под кого ты чуть было не легла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Грубые слова, как удары под дых, отбирали кислород. Ангелина стояла бледная и заплаканная, внутри горело чувство обиды и презрения.
— Я ни с кем не… — начало было она, но убийственный взгляд мужчины и сильный удар кулаком по дивану, заставили смолкнуть.
— Я думал ты особенная, — он ненадолго смолк — Но ты оказалась такой же сукой, как и все. Пошла вон! И не попадайся сегодня мне на глаза!
Ангелина поковыляла из кабинета, между ног ужасно жгло, будто там всё изрезали ножами, маленькие капельки крови стекали по бедрам, пачкая и пороча девушку, прижав ладонь к губам, она, всхлипывая, покинула кабинет того, кто теперь распоряжался её судьбой.
Роман свирепо следил за передвигающейся девушкой, а внутри будто образовалась дыра, которая пожирала его целиком. Он ненавидел её, но какое-то сомнение в достоверности фотографий накрывало время от времени, чем задевало давно несуществующую и спящую совесть. Рассматривая фото вновь, он размышлял, что слишком противоречиво выглядело её тело, голову словно держали пальцы этого паренька, а вся она была какой-то обмякшей явно не от возбуждения. Он отбросил все мысли и закрыл ноутбук, громко хлопнув его крышкой.
Глава 16
Лина забежала в свою спальню и ощущала себя опустошенной. Разве можно так обходится с девушками, она ведь ни в чём не виновна. Он просто не поверил ей. Лина схватила пижаму и поспешила в ванную, желая остаться никем не замеченной. Девушка старалась отмыться от этих грязных прикосновений и ощущений, чувствуя себя всё равно грязной. Её взяли и просто так поимели, лишили девственности, грязно надругались. Лина касалась себя руками, и самой от себя было противно.
В грудной клетке будто разрывались все связки, превращая внутренности в фарш. Настолько было мерзко и пакостно, что хотелось исчезнуть или просто раствориться. За что юной обычной студентке выпала такая доля.
Лина ещё долгое время пыталась отмыть все следы, от рук Чернышевского на её теле, и, закончив, вышла в коридор, направляясь лечь спать. Её не покидало чувство, что это всё подстроила Анфиса, вот только где взять доказательства, если просто словам не верят, да что там, даже слушать ведь не хотят.
В ночи, в тёмном коридоре, она столкнулась с Романом. Мужчина окинул её зорким диким взглядом и прошипел:
— Сказал же, не попадайся мне на глаза. Или решила продолжить начатое, и мне везде тебя откупорить? — грубые слова, пренебрежительный тон. Роман находился в состоянии дилеммы, он злился на Лину, но в тоже время какая-то его часть хотела её простить и защитить. Но в данный момент он закрылся в панцирь из грубости и ненависти, и не желал даже разобраться в случившемся с Ангелиной.
Девушка взглянула боязливо на мужчину и, обхватив себя руками, посмотрела на Чернышевского глазами затравленного зверька. Она не хотела даже находится рядом с ним, ей была противна даже мысль о нём, а тут он стоит собственной персоной и опять говорит ей гадости. Лина мотнула головой и поспешила скрыться в своей спальне. Роман схватил её за руку, останавливая
— Неужели не понравилось? Наверное, с тем дворником было бы приятнее и кайфовее? — едкие злые слова просачивались под кожу.
— Вы омерзительны, — произнесла Лина, вырывая из железной хватки свою руку. — Я ни в чём не виновата. Никогда, слышите, никогда я вас за это не прощу. Вы мастер только говорить, что не причините вреда или боли, в итоге вы просто поимели меня, даже не заботясь о моих ощущениях. Вы довольны? Теперь я ощущаю себя, действительно, как шлюха, мне противно от самой себя. Ну вы же этого и добивались, сделать из меня грязную подстилку — было вашим истинным желанием, — эмоционально шипела Лина, наблюдая за разгневанным лицом Чернышевского. Он резко прижал её к стене.
— Ты сама в этом виновата!
— А вы разберитесь сначала, виновата ли? Вы же такой крутой и властный, а обвели вас вокруг пальца, как пятиклассницу, — Лина с силой оттолкнула опешившего мужчину и быстро забежала в свою спальню, стараясь спастись от этого человека. После такого поступка она ненавидела его, но сердце зашлось в бешенном ритме от одного голоса и запаха Романа. За это она ненавидела себя ещё больше.
