Это слово, которым Бартлетты обогатили свою терминологию, следует пояснить. Когда молодые самцы достигают возраста трех, реже четырех лет, более старые изгоняют их из прайда. Молодежь собирается в группы — иногда по шесть-десять особей — и ведет независимый бродячий образ жизни, совершая налеты на чужие охотничьи угодья. Такие группы и получили название «пиратских». Впоследствии изгнанники присоединяются к другим прайдам или организовывают свои.
Всего лишь раз за четыре года ученые наблюдали стаю, в которой были три «лишних» четырехлетних самца — по какой-то причине их не изгнали в должное время. Старые вожди относились к ним весьма доброжелательно. Но подобное нарушение природного закона привело к печальным последствиям: во время засушливого периода три львицы и три львенка погибли от голода — дичи было мало, и они не выдержали конкуренции такого большого количества самцов, забиравших всю добычу себе.
Вообще говоря, джентльменами львов назвать трудно. Представители сильного пола в прайде неповоротливы и в любое время года не гнушаются пользоваться плодами охоты самок — более подвижных, более ловких, более удачливых в охоте. Самки же отгоняют и «пиратов», беспокоящих прайд.
Самцы склонны к царственной лености: любят поесть, не прикладывая к добыче пищи никаких усилий. Они предпочитают легкую добычу — нападают исподтишка, если какое-нибудь животное зазевается, испугается, оступится в воду или споткнется. Лежа в тени, львы поглядывают на небо и, чуть заметят кружащих вдалеке стервятников, вскакивают и устремляются вперед. Даже в самую жару они готовы пробежать несколько километров, лишь бы выяснить, что же там происходит, по какой причине поднялись в воздух птицы-санитары. Лев не постесняется отогнать от добычи законного хозяина, если есть возможность воспользоваться чужим трудом. Царь зверей и обедает по-царски: может съесть за один присест больше тридцати килограммов мяса. При возможности наедается до такой степени, что даже больно лежать. Жажду львы утоляют медленно, лакая, как кошки. Чтобы напиться, им нужно минут десять.
Удачные охоты бывают преимущественно ночью или перед рассветом. Бартлетты за четыре года видели сотни дневных охот. Едва ли каждая двадцатая заканчивалась успехом.
Львы, сидящие в засаде возле водопоя,— зрелище необычайное, но вместе с тем довольно утомительное для наблюдателей. Зверь, кажется, весь дрожит от нетерпения, распластавшись всего лишь метрах в десяти от беспечных газелей. Мускулы ходят под кожей, глаза поедают будущую жертву... Минута, две, десять... час... Все то же напряжение, все так же ходят под кожей мускулы, а рывок откладывается. Глаза оператора, давно уже приникшего к камере, слезятся от усталости и бликов яркого солнца. Внезапно лев... расслабляется. Нет, не пойдет дело. Не решился. Не стал ронять достоинства и... пошел на новое место... Тьфу!
Когда достойной добычи не попадается, львы, случается, поедают даже дикобразов. Согласно легендам, бытующим в этой части Африки, только очень старый или больной лев осмелится убить и съесть дикобраза. И это будет его последняя трапеза — престарелый хищник непременно сильно поранится и умрет. Бартлетты обнаружили, что их подопечные, невзирая на колючки, пожирают дикобразов безо всяких последствий. А львы пустыни Калахари, где вообще не до гурманства, регулярно, включают в свой рацион это вроде бы несъедобное «блюдо».
Идиллические сценки, которыми полны фильмы об Африке: лежащие львы и в каких-то метрах от них безмятежно прогуливающиеся антилопы,— отнюдь не столь безмятежны в реальной действительности. Львы в этот момент могут жестоко страдать от голода. Но инстинкт подсказывает им, что расстояние до возможной жертвы слишком велико.
Даже если лев догнал намеченное животное — например, зебру,— исход борьбы не всегда в пользу хищника. Последнее средство защиты полосатой лошадки — удар копытами. В стремительном полете, когда уже нет точки опоры, зебра что есть мочи бьет врага задними ногами. Если промахнется — пиши пропало: ритм бега сбит, и от хищника уже не уйти. Но если удар достиг цели, то он может оказаться для льва роковым. Даже юные зебры и антилопы в совершенстве владеют этим инстинктивным приемом отчаяния — бьют, не оглядываясь, угадывая нужный момент: сейчас или никогда! Львы тоже разбираются, что к чему: держатся от копыт подальше, стараются не догонять добычу сзади, а настигают ее справа или слева — это, конечно, затрудняет охоту. Иногда, испугавшись взметнувшегося копыта, лев шарахается в сторону и, потеряв скорость, остается ни с чем в туче пыли.
Бартлеттам не раз попадались львицы со сломанной челюстью — результат удара копытом. Самки бродили вокруг антилопы, задранной кем-то из прайда, но утолить голод не могли. Через некоторое время они погибали.
Большинство людей считают, что львам ничего не стоит найти себе пропитание — увидел, догнал, повалил. На самом деле охота для них — серьезное, нелегкое и зачастую опасное занятие.
...В предрассветной тишине раздается величественный львиный рык — прелюдия к симфонии дикой жизни, каждый день исполняемой природой в африканской саванне. Как ни грозен, как ни тревожен этот аккорд, но без него обеднела бы музыка, звучащая на берегах соленого озера Этоша.
В. Задорожный
Гнездо со спальней и кухней
Среди ночи раздался зловещий треск, кровать заходила ходуном. Дональд спросонья рванулся из постели. Однако ремни больно впились в грудь, и он моментально пришел в себя. Огляделся с испугом и интересом.
«Спальня», укрепленная на нескольких толстых ветвях гигантского дерева на высоте восемнадцатого этажа, бешено раскачивалась. Порывы ветра безжалостно трепали крону, ветки трещали и ломались, бились одна о другую, лианы скрипели, как в непогоду канаты на корабле, визжали обезьянки, по сучьям суетливо бегали ящерицы.
К счастью, свирепый шквал не успел стряхнуть Дональда Перри с макушки дерева. Это была первая, но не последняя буря, пережитая им между небом и землей.
На тихоокеанский берег Центральной Америки естествоиспытатель Дональд Перри прибыл с надеждой на необычайные открытия. И скоро понял, что самые заманчивые секреты таятся наверху, в кронах гигантских деревьев. А добраться до этих крон непросто: самые нижние ветки располагаются на высоте двадцати-тридцати метров.
Свой высотный дом в тропиках — самый настоящий дом, с крышей, под которой разместились кухня и спальня,— Перри построил, во-первых, с научной целью, а во-вторых, чтобы посрамить тех натуралистов, которые воображают, будто бы можно изучать и описывать влажные экваториальные леса, наблюдая их только снизу, с земли, не пожив хоть немного на верхних этажах.
Экваториальный лес — многоэтажная структура. Растительность до того густа, что для выживания у дерева есть лишь две возможности: или «растолкать» соперников, широко раскинувшись, или вырасти как можно выше, чтобы получать достаточно света.
Порой борьбу за существование в растительном мире иначе как дракой и не назовешь. Более крепкие деревья, раскачиваясь от ветра, ломают сучья, а то и стволы своих слабых соседей. Но даже победители всегда в опасности: лианы и другие ползучие растения обвивают их и, врезаясь в живые стволы, душат — иногда до смерти.
Для того чтобы выполнить научную программу, Перри на время экспедиции — а провел он в тропических лесах ни много ни мало полгода — пришлось научиться искусству верхолаза. И даже стать... снайпером.
Пустив стрелу с леской из арбалета, Перри перекидывал толстую бечевку через какой-нибудь сук (эта задача сама по себе нелегка — требует сноровки и терпения). Затем подтягивал наверх канат, привязанный к бечевке, захлестывал за сук, закреплял внизу один из переброшенных концов. Дальше в ход шли приемы скалолазания. Конечно, проще всего штурмовать отдельно стоящее дерево, но поиск такого требовал немало времени. А орудовать самострелом и веревками среди многоярусных зарослей пальм, цедрел, саппановых, эбеновых, бальзовых деревьев крайне сложно.
Используя кошки и жюмары — зажимы с антипроскальзывающим устройством,— Перри медленно поднимался к кроне, после чего втаскивал наверх небольшую разборную платформу, мешки с едой и кухонными принадлежностями, а затем и вторую платформу, побольше, снабженную навесом на случай дождя, — там он размещал свою кровать.
Лазить вверх-вниз слишком хлопотно, поэтому, раз забравшись в поднебесье, Перри больше не спускался: дневал и ночевал там, прилежно записывая результаты своих наблюдений и фотографируя все, достойное внимания. Перекидывая канаты от кроны к кроне, он передвигался по горизонтали, не спускаясь на землю.
Такой же кочевой образ жизни — горизонтальный — ведут многочисленные обитатели лесных чердаков, путешествуя от дерева к дереву. Многие из них никогда не касались земли — родились и выросли между небом и землей.
