– Насчет предательства… и Кумико.
Джин отложил свою работу.
– Я думаю, что в общении с людьми никогда не бывает единственно верного рецепта, – спокойно сказал он. – Но если человек искренне раскаялся, милосердно будет дать ему второй шанс.
– То есть – надо простить?
Он пожал плечами:
– Простить – это надо тебе, а не ей.
– Я не понимаю.
– Не страшно. Я и сам не всегда понимаю. Это надо чувствовать. – Он сверкнул белозубой улыбкой. – Делай так, как подсказывает сердце.
– Спасибо.
Джин не вернулся к работе. Сидел в закатных лучах рядом, совсем близко, и смотрел на Мию. Порыв ветра взъерошил ей волосы, пощекотал шею, заставив вспомнить о забытом в школе парике. Мия вдруг отчаянно застеснялась своего нелепого вида. Надо было закутать голову, прежде чем идти сюда. Хоть чем-то. Хоть тряпкой.
И зачем он только пялится?
– Не смотри на меня так!
– А как мне на тебя смотреть? – с теплой улыбкой спросил Джин. – Ты похожа на встрепанного воробушка.
– Все так ужасно? – У нее задрожали губы. Отчего-то в школе она не переживала так остро из-за потерянной красоты. А сейчас, под взглядом самханца, вдруг стало обидно до слез.
– Не ужасно. Хочется укрыть, накормить и обогреть.
– Он обещал, что вырастит их снова.
Глаза мужчины сузились. Показалось – в них мелькнула злость, но ответил он сдержанно:
– Акио Такухати? Да, этот может.
У Мии дыхание перехватило от внезапной догадки.
Они оба знатной крови. И почти одного возраста. Самхан – ближайший сосед Оясимы, а до войны были годы мира. Столетия бок о бок сплели так много нитей между материком и островами. Родственные, торговые, культурные связи…
– Вы знакомы?
– Ледяной беркут с Эссо? – Джин странно усмехнулся. – Мы встречались несколько раз. И я слышал о нем. Опасный противник.
От напоминания о войне, разделившей их страны, Мия загрустила. Ей не хотелось думать о том, что Джин – враг.
– Как получилось, что такой человек гниет здесь? – продолжал самханец. – С этой работой справится любой маг с проблесками дара в крови.
– Не знаю… – Мия закусила губу, вспоминая нечаянно подслушанный разговор двух наставниц. Нет же ничего страшного, если она расскажет об этом Джину?
Доверие должно быть полным.
– Я слышала, – решилась она, – что это ссылка. За поражение в последней войне.
Джин присвистнул и рассмеялся:
– Он выстоял против двух носителей крови Аль Самхан, выжил и сумел вывести армию. Я видел план сражения. Ни один самурай не должен был уйти из той долины, Мия. Если бы такой человек был в моем подчинении, я не стал бы пинать его, как нагадившего щенка. Ваш сёгун – идиот. Разве что… – Он умолк и задумался.
– Что?
– А, не важно! – Самханец вскочил, почти не опираясь на посох. Вопреки его прогнозам, сломанная нога заживала на глазах.
– Вставай, – велел он.
– Зачем? – Мия поднялась.
– Буду учить тебя драться.
Она помялась:
– А это точно нужно?
– Абсолютно, – непререкаемым тоном заявил самханец. – Чтобы в следующий раз ты сумела набить личико любой истеричной дурочке. Так, смотри. Я буду хватать тебя и объяснять, куда бить. А ты бей – не стесняйся. Торжественно клянусь, что побреюсь налысо, если сумеешь хоть раз меня достать.
Мия рассмеялась:
– Налысо?
– Ну да, – он подмигнул, – я шесть лет бритым проходил, мне не привыкать. Готова?
Это было непросто. Совсем непросто. Джин заламывал ей руку, сжимал запястья в стальном захвате. Снова и снова терпеливо объяснял, почему, куда и как нужно бить противника.
– Не надо хватать его за ладонь. И рукой дергать тоже не надо. Возьми за большой палец и потяни. Вот так. Ну, давай, пробуй…
Мия пробовала. Морщилась, слушая деловитые пояснения, как именно можно покалечить человека, применяя тот или иной прием, и повторяла, повторяла снова и снова.
Достать Джина у нее не получилось ни разу. Самханец уходил от любых ударов и пинков с неизменной легкостью, и сломанная нога ему, казалось, нисколько не мешала.
– Мужчину бей коленом в промежность. Это очень больно. Но только если он один и у тебя есть шанс убежать. Иначе не зли – покалечат. Лучше быть изнасилованной, но целой и живой.
– А как же честь?
– Моя честь в том, чтобы выжить и отомстить. Ты бить меня будешь? – И белозубая улыбка…
Солнце почти село, во дворе сгустились тяжелые сумерки, с гор потянуло холодным зимним ветром.
– Все, не могу больше, – выдохнула Мия и обмякла в его руках.
– Ты должна ударить меня локтем в горло, – мягко напомнил ей Джин, прижимая к себе горячее и покорное тело девушки.
– Все равно не получится, – засмеялась она. – Можешь злодействовать.
В зеленых глазах сверкнул и погас странный огонек. Он стиснул ее на мгновение. Губы самханца вдруг оказались близко-близко.
«Сейчас он меня поцелует», – отстраненно подумала Мия и поняла, что не станет сопротивляться.
Как нехорошо и неправильно – целоваться в один день с двумя разными мужчинами.
Но Акио Такухати как будто принадлежал другому миру. Миру обязательств, традиций и достижений. Миру утонченному, но заключенному в строгие рамки правил и ритуалов. Миру, в котором у нее не было ничего личного, и даже возможность побыть одной выпадала так редко, что каждое мгновение одиночества становилось маленьким праздником.
А Джин был из мира иного. Вольного, дикого, в котором есть заброшенный храм и горячие источники с искроцветами. Мира чудесного и странного. Прибежища ёкаев и духов. Джин и сам был как дух – таинственный самханец, пришедший из ниоткуда, но ставший вдруг очень важной частью жизни Мии.
Она ощутила на губах теплое дыхание, смешливые искорки в его глазах сменились голодным желанием, но мужчина отчего-то медлил.
«Ну же!»
Она почти решилась сама сделать первый шаг, когда над ухом раздалось ворчливое:
– Это еще что за скульптурная группа у нас во дворе расположилась? Ишь, обвился вокруг девочки, змей самханский, даром что одноногий. Не то тебе в плену отрезали, что надо было. Отпусти, ей давно домой пора!
Мия ойкнула и выскользнула из объятий. Джин не сделал попытки ее удержать. И на его лице не отразилось ни растерянности, ни разочарования.
– «То» мне тоже обещали отрезать. К счастью, не успели. Привет, Дайхиро. Рад, что ты вернулся. – И, уже обращаясь к Мие, продолжил: – Он прав. Уходя каждый день на весь вечер, ты здорово рискуешь.
– Угу, – буркнула Мия, не поднимая глаз. – Я пойду.
В груди зрела глупая, совершенно детская обида. Очень хотелось разрыдаться. Только непонятно почему.
– Я провожу.
Тануки распушил хвост:
– Сиди уже, провожатель колченогий! Я сам провожу.
– Нет, – очень спокойно сказал самханец и вручил оборотню факел. – Но ты можешь пойти с нами.
Всю дорогу до школы тануки ворчал и ругался, Джин отшучивался, а Мия шла молча, глядя в землю.
Тануки дождался, пока Мия перелезет через ограду, а потом сердито обернулся к самханцу.
– Ты что творишь, гад такой? – воинственно спросил оборотень.
– Не понимаю, о чем ты.
– Совсем девочке голову задурил.
Джин хмуро оглядел черневшие впереди стены школы.
– Пойдем, – велел он. – Не то место для разговора.
– Ты же уедешь, дурья твоя башка! – разорялся тануки на обратной дороге. – А ей жить дальше! Становиться гейшей. Я же вижу, как она на тебя смотрит. Хоть бы руки не распускал, козел похотливый…
Мужчина шел рядом молча. Его скульптурное лицо было бесстрастным.
– …сперва сам пойми, чего тебе от нее нужно! – завершил свою речь тануки, воинственно встопорщив усы.
– Я увезу ее, – сказал Джин.
Оборотень споткнулся на ровном месте:
– Что?!
– Мия не создана для того, чтобы быть гейшей.
– Тебе-то откуда знать?
– Вижу. Ей нужно замуж. За порядочного, надежного человека.
– Это за тебя, что ли? – подозрительно спросил тануки.
Самханец отвел взгляд:
– Я… не могу. Но я дам ей деньги и свое покровительство. В Самхане мое слово немало весит. Мия сможет сама выбрать свою судьбу.
Дайхиро плюнул в сердцах:
– Ты то ли подлец, то ли дурак, Джин Хо.
Маленький монах был прав.
Давно Джин не ощущал себя так паскудно.
И тот, другой, запертый в подвалах души, тоже беспокоился. Ходил туда-сюда, скреб лапой, сердито ворчал…
Тяжело опираясь о посох, Джин поднялся по ступенькам в храм. Рухнул на циновку у костра.
Казалось, в храме еще стоял еле уловимый запах сакуры и кедра.
Сакура… Ею пахли волосы и кожа Мии.
Он прикрыл глаза и как наяву услышал ее смех. Представил себе лицо девушки – задумчивое, чуть мечтательное. Вспомнил ощущение нежной кожи под пальцами и как она чуть вздрагивала и ежилась, когда он мыл ее. В тот момент ему до смерти хотелось коснуться губами доверчиво обнаженной шеи. Спуститься, выцеловывая трогательно выступающие позвонки. Прижать к себе хрупкое тело и ласкать, ласкать, наслаждаясь ее восторженными стонами.
