…войти в нее, взять, овладеть…
Это желание было похоже на наваждение. Невыносимо сильное, почти непереносимое. Настолько сильное, что Джин испугался. Он, выросший в непрестанной борьбе, усмирявший демона каждое мгновение на протяжении большей части своей жизни, испугался, что не справится с собой.
Если бы не браслет… Браслет и ее рассказ стали якорем. Прогнали морок, помогли вернуться к реальности.
И сегодня… ее губы были так близко. Сладкие, манящие, словно созданные для поцелуев. И этот доверчивый и ожидающий взгляд снизу вверх. Джин ведь почти поддался заключенному в нем призыву.
Хорошо, что пришел тануки.
Джин чувствовал, как его тянет к девушке. Тянет с почти нечеловеческой силой. Потребность видеть ее лицо, улыбку, слышать смех. Учить ее, отвечать на вопросы, радовать, заботиться о ней.
И он следовал за этими внешне невинными желаниями. Говорил себе, что в этом нет зла – он же не позволяет себе лишнего. И знал, что лжет себе.
То ли подлец, то ли дурак.
Джина любили женщины. Они приходили в его жизнь сами, почти без усилий с его стороны. Выбирали его среди десятков других, даже ничего не зная о его происхождении.
– Что они все в тебе находят? – как-то обиженно спросил его Тхан после того, как очередная красотка выбрала не наследника и мага, но проклятого старшего брата.
Джин пожал плечами:
– Не знаю. Может, со мной легко?
Он не искал репутации ловеласа – она нашла его сама. Джин с равной заботой и уважением относился к каждой женщине, с которой его сводила судьба. Не важно, ночь, неделю или месяц они были вместе.
Расставался он тоже без злости и сожалений, храня в душе теплые воспоминания о мгновениях счастья.
Так было раньше… Раньше мысли о женщине не лишали его покоя и сна.
Подлец или дурак?
Одно дело – роман с опытной красоткой в поисках приключений. Но Мия… Она совсем другая.
Точеный профиль, тяжелый узел волос в традиционной прическе майко, самые прекрасные на свете глаза – доверчивые, черные и блестящие, как ночное небо в россыпи звезд.
Черные…
Что он может предложить ей? Сделать ее своей любовницей? Участь содержанки не для Мии.
Выдать замуж? Поселить в столице, видеть ее счастье с другим и знать, помнить каждую минуту, что он сам от нее отказался?
Мужчина должен уметь принимать решения за себя и за женщину. Выбирай, самханский тигр, кем ты хочешь стать – подлецом или дураком?
Джин невесело рассмеялся:
– Ну уж здесь я ее точно не оставлю, чтобы не стать и подлецом и дураком сразу.
В домике было пусто. Остальные девочки еще обедали в столовой. Только Кумико все так же лежала, отвернувшись к стенке, молчаливая и безучастная.
Мия вздохнула, прошла через комнату и остановилась у футона бывшей соперницы.
– Возьми, – сказала она и поставила рядом с футоном миску. – Четвертый день ничего не ешь.
Девушка вздрогнула и съежилась, словно ожидала удара.
– Ну, давай. Если хочешь, я отойду. – Мия подвинула миску ближе. Из нее пахнуло ароматным куриным бульоном с кореньями.
– Не буду на тебя смотреть.
В доказательство она подошла к окну и отвернулась. За спиной раздался шорох. Торопливый стук ложки о миску, жадное хлюпанье. Потом несколько мгновений напряженной тишины, и миска покатилась по полу, а из-за спины послышались сдавленные рыдания.
Нарушая собственное слово, Мия обернулась.
Кумико лежала на футоне, подтянув ноги к груди, и тихо выла на одной протяжной ноте. И столько скорби и отчаяния было в ее маленькой фигурке, что Мия сама чуть не расплакалась.
Она подбежала к бывшей сопернице и упала на колени рядом.
– Не плачь, пожалуйста. Все еще наладится, вот увидишь.
За ложь сразу же стало стыдно. Не наладится. Такухати уже все решил, когда он говорил о Кумико, в его голосе звучали только равнодушие и презрение. И куда пойдет Кумико? Она же ничего не умеет, кроме того, чему их учили в школе. Кому она будет нужна? Какая участь ждет ее с таким лицом?
Мия поклялась себе еще раз поговорить с директором. Может, если она снова его поцелует, он сменит гнев на милость?
Кумико ткнулась лицом ей в колени, и Мия еле сдержалась, чтобы не отшатнуться.
– Прости! Прости меня, – прорыдала дочь самурая. – Прости, пожалуйста. Я во всем виновата!
От неожиданности Мия замерла. Она ждала ненависти, обвинений, но не такого искреннего и глубокого раскаяния. Кумико лежала на полу, уткнувшись лицом ей в колени, и горько плакала. В этот момент Мия почувствовала, как последние ростки обиды и злобы, которые еще оставались в ее душе, уходят безвозвратно. Она погладила бывшую соперницу по поредевшим волосам.
– Я прощаю тебя.
Кумико судорожно вздохнула и обняла ее колени.
Так они и сидели, пока не зазвонил гонг, обозначая окончание обеда.
– Сюда скоро придут, – мягко сказала Мия. – Хочешь, я принесу тебе еще еды?
– Да. – Кумико чуть помедлила. – Спасибо, Мия-сан.
Она выпустила ее колени, приподнялась и откинула волосы, и Мия ахнула.
Лицо дочери самурая снова было гладким и чистым. Уродливые, похожие на коросту шрамы исчезли без следа.
Акио Такухати прочел письмо, скомкал и сжег его. Прошел по комнате, усмиряя рвущееся из груди бешенство.
Сукин сын Ясуката снова его обставил.
Стоило прислушаться к словам отца раньше. Не важно, что армия была обескровлена и разбита. Оставшихся самураев – усталых, злых, вернувшихся с поражением и встретивших дома лишь презрение, – хватило бы, чтобы занять портовую Идогаму и двинуться на столицу.
Время упущено. Пока Акио выжидал и тискал девчонок в глуши, ублюдок Ясуката взял заложников.
Хитоми… Если сёгун сделает с ней хоть что-то, смерть покажется ему желанным избавлением от мук бытия. Акио об этом позаботится.
Генерал снова прошелся, перебирая мысленно имена и лица верных ему людей. Достаточно. Пока достаточно, чтобы разжечь пожар.
Вот только, пока в столице «гостят» у сёгуна отец Акио, его младшая сестра и брат, опальный генерал будет сидеть на месте и покорно выполнять волю военачальника.
Семья… Желчный больной старик. Худенькая девочка, смотрящая на старшего брата снизу вверх восхищенными глазами, и избалованный мальчишка, мечтающий однажды превзойти блистательного генерала.
Поднять восстание сейчас – подписать им смертный приговор.
Ладно отец, ему и так немного осталось. Нобу тоже взрослый мужчина – скоро двадцать. Парню полезно будет походить на привязи у сёгуна, брат дерзок не по годам и не знает своего места. Никто не занимался воспитанием мальчишки. Годы, пока Нобу взрослел, Акио провел в армии, а отцу было плевать на смеска от наложницы.
Но Хитоми… При мысли, что сестра находится во власти Ясукаты, опальному генералу хотелось плюнуть на возможную ловушку и лететь, мчаться в столицу с той скоростью, которую только способен развить фэнхун.
И пусть будет война, если сёгун хочет войны.
Отца Акио не любил. Когда речь заходила о родительской любви, он вспоминал мать – маленькую усталую женщину с потухшими глазами, задавленную придирками и издевательствами со стороны супруга. Она сгорела от лихорадки, когда ему было пять. В тот день, кажется, даймё впервые вспомнил о первенце. Осмотрел щуплого зареванного мальчишку, скривил губы: «И это Такухати?» А потом отправил к сыну десяток учителей. Фехтование, языки, каллиграфия, стратегия… Наследник должен был знать все это и много больше.
С тех пор Акио ни разу не слышал от отца слов одобрения. В лучшем случае ему доставалась кривая ухмылка и сдержанное: «Годится». В юности он мечтал однажды все же заслужить отцовскую любовь. Истязал себя тренировками, лишь бы стать лучшим…
Но раз за разом натыкался на презрение и недовольство, пока любовь не переродилась в ненависть. Тень этой ненависти Акио перенес на родной Эссо – суровый, терзаемый бурями и ледяными штормами.
Покинув дом в шестнадцать, Акио вернулся лишь пять лет спустя. И первым, кто встретил его на подходе к родному имению, была черноглазая малышка с забавными хвостиками, которая задрала голову, смерила рослого незнакомца восхищенным взглядом и спросила с прямотой и наивностью ребенка:
– Ты мой сильный старший братик?
Он поморщился от этой наглости незнакомой малявки.
– Сомневаюсь. Ты кто?
Девочка поклонилась, отчего хвостики на ее голове смешно подпрыгнули:
– Хитоми Такухати, ани-сан.
– Явился! – скривился язвительный старик, в котором Акио с удивлением узнал несгибаемого даймё. – Вспомнил о нас. И шести лет не прошло. И что же – думаешь, ты все еще наследник? Все еще нужен мне?
Старческий голос дрогнул, темно-синие глаза блеснули влагой, и в тот момент Акио понял, что да – нужен. Он нужен этому злому и желчному человеку, который знает лишь один способ проявить заботу – обругать, наказать или запретить.
А еще Акио понял, что все прошло. И ненависть, и любовь, и потребность в признании. Он знал, чего стоит, и отцовское одобрение больше не было ему нужно. Наверное, так приходит зрелость.
