Для слуг и дружинников, которые не были заняты в организации торжества, накрыли стол в доме слуг на первом этаже. Народу, правда, собралось мало: большинство всё-таки были заняты. Присутствовали садовники, несколько человек из технического персонала и полтора десятка дружинников. Многих я знал. Ну и мы с Ирой тоже решили посидеть со всеми. Ни мамы, ни брата, правда, не было.
Первое, что я сделал — снял надоевший галстук и навалился на жаркое под соусом, поскольку весь день ничего не ел и был жутко голоден.
Меня стали расспрашивать про войну и ранение. Разговаривать на эти темы не хотелось, но чтобы никого не обидеть, я всё же отвечал на вопросы — отвечал коротко и общо, не вдаваясь в подробности. Вскоре от меня отстали и переключились на другие темы, ну и как часто бывает, разговор зашёл о политике.
Стали спорить о том, участвует ли Иранская империя в волынском конфликте. Официально она, естественно, не участвовала, но ходили упорные слухи, что в зоне боевых действий наблюдались иранские военные и техника, но это не точно. Я, по крайней мере, не видел за всю зиму ничего такого.
Потом обсудили сдачу Бельска. Тут мнения тоже разделились. Одни полагали, что в военном командовании сидят предатели, другие придерживались официальной версии: якобы, на западной границе у нас оказалось недостаточно войск для столь широкомасштабной операции. Один из дружинников стал с авторитетным видом объяснять, что основные силы регулярной армии Союза сейчас сосредоточены в Предуралье на границе с Урало-Сибирской федерацией, и на Волынь народу не хватило. Отсюда и проблема.
Разговор плавно перешёл на ситуацию в Предуралье. Мелкие столкновения в этой области были не редкостью. УСФ и СРК с момента своего образования конфликтовали из-за приграничных территорий. Многие думали, что нынешний канцлер обязательно развяжет войну с сибиряками. Кто-то считал, что так им и надо, поскольку УСФ, якобы, пытается оттеснить нас с Урала и вообще они — нехорошие люди и надо показать им, где раки зимуют, а кто-то наоборот, полагал, что не следует допускать очередной войны, поскольку никому от этого лучше не станет.
— СРК и так слишком много воюет, — сказал садовник. — Сколько можно-то? Для чего Новгород к СРК присоединился? Чтобы за москвичей впрягаться в каждую их разборку?
— И не говорите, — согласилась пожилая служанка. — Не дай Боже ещё и с Сибирью воевать начнём. Большая будет война.
— Там может, Новгород выйдет из СРК, — ляпнул один из дружинников.
Но тут все остальные принялись доказывать, что этого не произойдёт, что Союзу уже более ста лет, у нас есть регулярная армия, космическая программа, государственная поддержка промышленности и никто не пойдёт на то, чтобы это всё сломать.
В какой-то момент мне стало скучно слушать эти разговоры. Я был на стороне противников войны, но какой смысл об этом спорить? Те, кто сейчас у руля, плевать хотели на моё мнение и мнение собравшейся здесь прислуги. Меня больше заботило другое.
Ира сидела рядом, и я нет-нет, да поглядывал на неё, думая о том, как здорово, если б мы не были братом и сестрой. Мне нравилась Ира и внешностью, и характером. В ней не чувствовались меркантильность и расчётливость, которые у девиц, приближённых к аристократическим семействам, проявляются довольно рано. Вращаясь среди слуг, я много наслушался историй о том, как простолюдинки пытаются захомутать отпрысков знатных семей, чтобы оказаться на положении «вторых» жён или хотя бы любовниц на полном содержании.
У Иры подобных стремлений я не замечал. Наоборот, она хотела получить образование и пойти работать в корпорацию. Ира считала, что должна приносить пользу роду и реализоваться в той области, которая ей интересна, то есть в программировании. Об остальном почти не думала.
Если бы только мы могли быть парой… Но мы были братом и сестрой, и изменить это невозможно. Оставалось надеяться, что князья найдут ей удачную партию и она будет счастлива. А пока я должен оберегать её от всяких моральных уродов, вроде Лёхи Вострякова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Набив брюхо, я решил пройтись по набережной, подышать свежим воздухом.
На улице уже почти стемнело, начинало холодать, хотя днём сегодня было жарко. Я спустился к набережной, дошёл до полукруглой выступающей площадки и, облокотившись на перила балюстрады, стал смотреть на волны, что умиротворённо плескалась внизу. Загорелись фонари, и их свет отразился игрой бликов на водной ряби. Слева виднелся причал с катерами, лодками и большой прогулочной яхтой, справа — парк, дремлющий в вечерних сумерках. Особняк находился за моей спиной на возвышенности, и к набережной от него вели две полукруглые лестницы.
После вчерашнего разговора с Алексеем я всё больше склонялся принять предложение ГСБ. Иначе меня тут так и будут прессовать, а я должен гнуть спину перед всяким хамами, вроде Алёшеньки, называть их «Ваше сиятельство» и всячески угождать им. Допустим, Геннадий Михайлович — нормальный чел, но он же тут не единственный. Был и Лёха, которому хотелось лицо набить, и другие члены семьи, с которыми ещё непонятно, как ладить. Такие люди, как Иван Осипович или моя мама, гордились тем, что служат княжескому роду, а я почему-то придерживался иного взгляда. Видимо, воспитывали меня плохо.
Завтра предстояло хоронить отца, а послезавтра я собирался связаться с Марией и узнать, что известно о нападавших, а заодно дать понять, что не против служить в ГСБ.
От мыслей отвлек стук каблуков за спиной. Я обернулся и увидел ту саму девушку, которая вчера донимала меня расспросами.
— Надо же, какие люди! — воскликнула она. — Неожиданная встреча. Чего тут делаешь?
— Смотрю на воду, — ответил я, — а ты что тут делаешь? Застолье уже закончилось?
Девушка подошла и, облокотившись на перила, взглянула вниз, как будто желая узнать, что я там увидел интересного.
— Да так, — сказала она. — Захотелось подышать свежим воздухом. Мне от этих застолий становится плохо. А похороны вообще — скука смертная. Но такова моя судьба: торжественные мероприятия, званые ужины и прочая хренатень. И ведь никуда не денешься!
Только теперь я заметил, что собеседница была немного пьяна.
— Ты из Борецких? — спросил я.
— Ну да. Кстати, мы так и не познакомились. Вероника Борецкая. А та, тощая за рулём вчера — это моя сестра, Олька.
— Очень приятно. Артём, — представился я.
— Ты охранник или дружинник или… кем тут работаешь?
— Сам пока не знаю, кто я.
— Это как? Ты же служишь Востряковым, да?
— Да… Нет, не совсем. Всё сложно, в общем.
— Да неужели? — Вероника повернулась ко мне и стала пожирать меня взглядом. Её глаза были подведены тушью, от чего ресницы казались просто длиннющими. — Интересно. Расскажи.
— А ты любопытная… Долго рассказывать.
— Куда-то торопишься?
— Нет, — помотал я задумчиво головой. — Некуда мне больше торопиться.
— Ну тогда… — Вероника оглянулась по сторонам, — может, пройдёмся? Проведи мне экскурсию. Я же у вас в гостях, как-никак. Там у вас пристань? Хочу туда.
Я пожал плечами, и мы медленно побрели в сторону пристани.
— Ну так что у тебя за история? — спросила Вероника.
— Да я и сам толком не понимаю, что происходит, — ответил я. — После ранения у меня открылись каналы, и теперь род думает, куда меня пристроить.
— Интересно… У тебя что, каналы были закрыты? Но если они закрыты с рождения, как они могут открыться потом? А ты где воевал? Тебя ранили, да?
— Я воевал в Волыни. Я говорил вчера.
— Ах да, точно, вспомнила, — Вероника оскалила свои ровные белые зубы, от чего её лицо приобрело какое-то хищническое выражение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А насчёт каналов можешь не спрашивать — не знаю, — сказал я.
— Расскажи про войну. Ты в каких войсках служил? Ты убивал людей?
— Э, погоди, не так быстро, — рассмеялся я. — Ты вопросы задаёшь быстрее, чем я успеваю на них ответить. Я в пехоте служил — ничего особенного. Да и вообще, нет там ничего интересного. Как приехал, так и уехал. А всё, что видел — грязь, да окопы. Не было времени достопримечательности рассматривать.
