Было уже темно: здание аэропорта светилось неясным голубоватым светом, и в высоте над ним парили пять огромных пылающих букв: «ЫКОВО». У буквы "Р" были, видимо, нелады с проводкой, и она темнела на фоне подсвеченного неба молчаливым укором электротехникам.
У стойки кафе, посереди опустевшего терминала, пили пиво двое людей Сазана — Муха и Кошель.
— Где Воронков? — спросил Нестеренко.
— Да тут крутился, — сказал Кошель.
— Он в контору пошел, — сказал Муха, — там директорское окно светилось, он его увидел и пошел.
Сазан побежал в контору.
В директорском предбаннике действительно теплилась жизнь: секретарша Ивкина достукивала на компьютере какой-то документ, дверь в кабинет была распахнута. Сазан вошел в дверь и увидел Мишу Ивкина — тот перебирал на столе разноцветные бумаги.
— Где Воронков? — спросил Нестеренко.
— Ушел.
— Куда?!
— На поле. С Глузой.
— Давно?
— Да минут десять назад.
Сазан сообразил, что директорский кабинет занимал Глуза и если чиновник, которого, видно, очень сильно припекло, прибежал к директору, то и наткнулся он, соответственно, на Глузу.
— А ты что здесь делаешь?
— Отец попросил кое-какие документы принести.
Миша поглядел на Нестеренко своими большими глазами и добавил:
— Он весь не в себе был.
Нестеренко повернулся и вышел из кабинета.
Сказать, что он был взбешен, — этого было мало. Какая-то паршивая сошка, бюрократический заусенец, задолжавший ему сорок штук, велел ему — ему, Валерию Нестеренко, вернуться в Рыкове. Вместо ночного казино он был вынужден трястись в электричке — славное занятие, все равно что парашу мыть, и вдобавок под ложечкой Нестеренко ощутимо посасывало от голода. По понятиям, этот чиновник должен был сидеть под дверью аэровокзала, как собака, ждущая возвращения хозяина, и в пасти держать тапочки. И где он? Ушел на променад!
«Ну погоди, фраер, — подумал Нестеренко, спрыгивая на стремительно остывающий бетон, — ты мне сорок штук был должен, теперь будешь должен шестьдесят».
На летном поле было тихо и пусто. Где-то в дальнем конце повизгивал прогреваемый двигатель: упорядоченными красными звездочками убегала вдаль взлетная полоса.
Нестеренко добрался до конца административного здания и оглянулся. Да где же эти двое лохов? Сазан вспомнил, что чуть подальше, за ангаром, есть стоянка служебных машин и что Глуза машину свою оставляет именно там. Может, они сидят в тачке?
Конспираторы проклятые, полагают, что в кабинете их подслушают! Сазан пошел вдоль забора, по привычке оставаясь в тени и осторожно ступая по скошенной, пахучей траве. Запоздалый самолет вырулил на дорожку и взлетел, мигнув зеленым огоньком. Двигатели смолкли. Бетонное полотно лежало в ночи огромной белой простыней. В тишине было слышно, как в скошенной траве стараются цикады.
И в этот момент странное чувство овладело бандитом. Запоздалое бешенство сменилось тревогой: какой-то встроенный в мозг бандита радар посылал непрерывный сигнал «СОС».
Глуза и Воронков ушли гулять минут двадцать назад — неужели они до сих пор не вернулись?
Среди шиферных ангаров и безбрежных взлетных полос Сазан вдруг почувствовал себя зайцем, на которого идет охота. Нестеренко потряс головой, — это было глупо, это был его аэропорт, и вообще он мог вернуться в тепло кабинета и подождать, пока Глуза и Воронков нагуляются, но чувство опасности не проходило.
Однажды знакомый врач Сазана рассказал ему странную вещь: он сказал, что в минуту опасности в кровь вбрасывается не только адреналин. То есть адреналин вырабатывается всегда, но у некоторых людей, особенно тех, что к опасности привыкли, какой-то кусочек мозга — гипофиз или иное мудреное слово — начинает выбрасывать в мозг особые гормоны, эндорфины, и такой человек получает от опасности кайф, как другие получают кайф от наркотиков. И именно поэтому такие люди ищут опасность там, где другие бегут от нее: они просто физиологически отличны от серого большинства, они пьют риск так, как другие пьют водку.
И сейчас Сазан чувствовал, как приятная радость охоты овладевает им. Глаза видели четче, уши слышали уже не шорох травы, а шелест отдельных травинок, движения его внезапно стали мягкими и осторожными, как у тигра на охоте. Сазан выдернул из-под мышки теплый, нагретый телом «макар».Стараясь держаться в тени, Нестеренко перешел ворота и пошел вдоль забора дальше, туда, где за сбившимися в кучу автопогрузчиками начиналась площадка для служебных автомобилей. Сазан поднырнул под брюхо грузового АНа и немедленно увидел то, чего боялся: поперек рулежной дорожки, закрыв своим телом один из синих огоньков, лежал человек в дачных с пузырями брюках и белой рубашке, и в его немигающих глазах отражалось небо, полеты в котором он регулировал.
Сазан замер.
— Валерий Игоревич!
Сазан обернулся.
На фоне подсвеченной синим дорожки отчетливо выделялся силуэт Миши Ивкина с подвешенной на перевязи рукой.
Тень у соседнего ангара шевельнулась: там, где обычный человек увидел бы только пятно тьмы, Сазан разглядел мгновенный взблеск света на матовой поверхности автоматного ствола.
Сазан вынырнул из-под АНа, хватая мальчишку за плечо. От ангара донесся невнятный шорох. Сазан толкнул мальчика и бросился ничком на траву. Что-то весело свистнуло в вышине, и тут же автоматная очередь сыграла гамму на стальном передке выдвижного трапа. Звука выстрелов слышно не было — только легкое чавканье газов, вырывающихся из глушителя, и цоканье крошечных свинцовых копытец о металл трапа.
— А-а! — закричал Ивкин. — Видимо, в падении он задел сломанную руку. Нестеренко зажал ему рот:
— Не ори! Лежи мышью!
Сазан перекатился вбок, выстрелил два раза, не особенно целясь, и тут же кувырнулся еще. Автоматная очередь взбила фонтанчики на газоне, где он только что лежал. Сазан выстрелил на звук — в мертвой тишине ночного аэродрома хлопки глушителя звучали довольно громко, кто-то вскрикнул, Миша Ивкин позади затрепыхался и пополз под трап. Сазан не испытывал большого желания состязаться с одной обоймой против двух рожков, и стрелял он больше по той простой причине, что, в отличие от «калашей» с глушителями, его «макар» обладал весьма громким голосом.
Неизвестные киллеры это, видимо, тоже сообразили: через стену метнулись две черные тени, в лесу по ту сторону аэродрома захрустели ветки.
В здании аэропорта растворилось окно, и со второго этажа на бетон горохом посыпались охранники.
— Сазан! — орали они.
Через минуту к рулежке выскочила иномарка, освещая мощными фарами сцену разборки.
Время замедлилось: секунды капали редко и громко, как капли из неплотно затянутого крана. Сазан увидел, как Сверчок — один из его людей — несется кенгурячьими прыжками к стоянке, как поднимается на локте Миша Ивкин и с ужасом смотрит на тело на дорожке, тело с широко разбросанными ногами и головой, похожей на упавший с грузовика арбуз, и как его собственные ноги, загребая метры бетона, несут его к стене.
В одно мгновение Сазан перемахнул через бетонный блок, опутанный ржавой, скатавшейся в пучок проволокой, и обрушился во влажную, гудящую комарами листву. Следом за ним со стены ссыпался Сверчок.
Новая очередь — на Сазана посыпался сор, сбитый с веток, он нырнул в тень дерева и выстрелил оттуда, целясь на звук. На этот раз чавканье очереди было много громче — видимо, глушитель у киллеров был самодельный и для многоразового использования негодный. Киллеры ломились сквозь кусты, как стадо баранов. Сазан бросился вслед, не разбирая дороги, грохнул новый, выстрел, на этот раз одиночный, кто-то сзади вскрикнул и начал громко ругаться.
Сазан выскочил на широкую прогалину и увидел в свете луны черную спину человека, прыгающего через канаву с водой. Сазан аккуратно прицелился человеку в голову и спустил курок. В тот момент, когда Сазан выстрелил, человек поскользнулся на мокрой глине и растянулся во весь рост. Пуля прошила воздух в полуметре у него над головой. Человек перекатился и бросился, пригнувшись, в кусты.
Сазан прыгнул за ним и не долетел: носки щегольских ботинок проехались по глиняному откосу, и Нестеренко с шумом обрушился в канаву. «Макар», выбитый неожиданным толчком из рук, булькнул и с плеском ушел на дно. В лодыжку с размаху въехал какой-то прут или гвоздь — черт его знает, что туда накидали, на дно непотребной ямы.
На выуживание ствола ушли драгоценные мгновения, и в тот момент, когда Сазан, изгваздавшись с ног до головы, выскочил из лесополосы на шоссе, он уже отставал метров на сорок.
Грузный джип сорвался с обочины и полетел, набирая скорость, на восток. Нестеренко пальнул ему вслед, тачка огрызнулась в ответ и взревела мотором.
За поворотом раздался отчаянный визг покрышек, и на дорогу выскочил, отчаянно вихляясь, шикарный темно-вишневый «БМВ» — новая и любимая игрушка Мухи. «Спеклись, голубчики!» — ехидно подумал Сазан.
