И как только я так подумал, передо мною отчетливо, словно наяву, высветилось лицо Давантари, беседующего с сидящим ко мне спиной Юкирой. Лица Юкиры не было видно, но я заметил, что он все время согласно кивает.
- Много ли с него возьмешь? - говорил Давантари. __ Скажи спасибо. Могло ведь и этого не быть.
- Главное - встряхнули парня, - отвечал Юкира, - а то ведь совсем раскис.
Я ни секунды не сомневался, что разговор этот либо уже состоялся, либо состоится в ближайшем будущем. После двадцати дней, проведенных мной за гранью бытия, я стал гораздо легче подключаться к информационному континууму, а оттуда события провидятся достаточно точно. Что ж, это была правда, я на самом деле был инвалидом, калекой, ни на что не способным человеческим обрубком. И отношение ко мне как к калеке не должно было меня задевать.
Тем не менее от этой мысли мне стало совсем тошно. Я вдруг почувствовал, что трудно дышать. И тогда, поправив фонарик, я запредельным усилием воли вздернул с камней измученное тело, пошатываясь, подошел к краю и, высветив в клубящейся под ногами тьме начало спуска, медленно опустился на колени лицом к склону.
Последующие несколько часов я запомнил плохо. Все мое внимание было поглощено ноющими слева под рюкзаком мышцами спины. Особенно сильно давило при вдохе. Это могло означать что угодно: и растяжение, и невроз, и действительно реальную опасность. Я продирался сквозь никак не кончающуюся ночь, механически сажая на каждом километре один из болтающихся на груди контейнеров. Это движение вокруг цирка казалось мне бесконечным. И когда я, закончив кольцевание, опустился на ноги рядом с поселком, мне хотелось только одного: немедленно уснуть там, где я стою.
Поселок и в самом деле был невелик. Мне показалось, что он состоит всего из шести-семи разбросанных в шахматном порядке домов. Точнее сосчитать я не мог. Туман в долине рассеялся, но было еще темно, и, кроме того, поселок буквально утопал в высоких кустах чинзара, за которыми ничего не было видно. Я подходил с подветренной стороны, задыхаясь от одуряющего запаха этих цветов. Кое-где из белой кипени проглядывали изящные силуэты крылец, веранд и вытянутых вверх крыш. Судя по всему, поселок был очень красив. Я даже удивился, что в Драном Углу могло вырасти такое чудо.
Пожалев, что мне так и не удастся полюбоваться здешней архитектурой, я поправил наголовник, сунул в ухо присоединенную к щупу горошину микрофона и отправился в обход поселка. Несмотря на непрекращающееся нытье спины, я не решился подняться в воздух даже на два метра. Все, что я мог позволить себе, это настроить антиграв на малую тягу и шагать широким стелющимся шагом, едва отталкиваясь от земли. До рассвета оставалось не больше полупериода, но мне казалось, что я должен успеть.
Дома молчали. Скорее всего они были пусты. Приборы не фиксировали ни человеческих тел, ни лямбда-полей. Я не очень хорошо понимал, как может такой поселок оказаться брошенным, но между его строительством и нынешним днем лежала война, а после войны многое в жизни кажется необычным.
Я уже почти закончил обход, как сигнал в ухе заставил меня насторожиться. В ближнем к дороге домике кто-то был. Судя по высоте тона, масса существа была довольно большой, но, чтобы выяснить это точнее, надо было подобраться к домику достаточно близко. Пока я чуть ли не на корточках крался между кустов, небо начало светлеть. Пора было сматываться, иначе я мог нарваться на неприятности.
В домике спал человек. Я убедился в этом, когда из динамика моего уловителя послышался храп. Другое дело, что я не смог понять, один он там или с кем-то, но главное я знал теперь точно: поселок был обитаем, и обитаем ровно в такой степени, в какой может быть обитаем контрольный пост роя. Нельзя сказать, что этот вывод добавил мне энтузиазма, но зато теперь я начинал верить, что нахожусь на верном пути.
Глаза мои слипались, и в груди не переставало тянуть. Конечно, это было сравнительно невысокой ценой за выполненное задание. Однако я хорошо понимал, что в ближайшие часы цена может измениться. Чтобы этого не произошло, я должен был торопиться в гостиницу, где меня с нетерпением ожидал кибердоктор. Поэтому, быстро добравшись до дороги на Лайлес, я не стал отдыхать, а скатился к заросшей местной разновидностью камыша Тесеко и полетел, пока можно было летать, к морю. Когда окончательно рассвело, я был уже недалеко от устья, откуда пешком до города оставалось не больше, чем полпериода. Теперь я мог остановиться, чтобы переодеться и перекусить.
Рассвет я встречал, сидя под кустом мергса, устало жуя мятый сандвич. В лицо мне дул теплый и сырой ветер, принося облегчение горящему лицу и избитым рукам, с пальцев которых через пару дней начнет слезать кожа. Еще несколько часов назад я был высоко в горах, в двух шагах от давно манивших меня заснеженных пиков, а теперь сидел в сумрачном свете раннего утра на берегу лесной речки, чувствуя мрачное удовлетворение от того, что пока еще жив.
Я словно впервые переживал то отстраненное изумление, которое охватывает любого, скатывающегося вниз с только что покоренной вершины. Это странное ощущение. Тот, кто хоть раз ходил в горы, меня поймет. До этого ты весь день, а то и два ползешь вверх по леднику и скалам, висишь на лесенках, стоишь на страховке, проходишь, в кровь обдирая спину, камины и рубишь, как проклятый, ступени во льду. Потом ты еще пятнадцать минут тихо сидишь на крохотном пятачке вершины, любуешься видами и пьешь какой-нибудь сок. А потом наступает время спускаться. И тут обнаруживается, что то, что ты, корячась и срываясь, проходил вверх часами, укладывается при спуске в считанные минуты, Дюльфер на скалах, глиссер на снежнике, и вот уже тропа, и ты ошалело, со страшной скоростью летишь вниз под собственным весом, едва успевая по-лошадиному выбрасывать вперед ноги.
Остановиться нельзя - за тобой бегут другие. Споткнуться - значит пересчитать своим телом сотни метров острых камней. И ты бежишь! Бежишь так, как не бегал никогда в жизни. Бежишь на грани между восторженным полетом и смертельным падением. Бежишь, словно в этом беге для тебя заключен смысл жизни. А потом, совершенно одурев от этого гона, сидишь на лугу возле палаток, безразлично отмечая, что руки и ноги у тебя дрожат такой крупной дрожью, какая бывает, когда через человека пропускают ток. Однако сил прекратить это у тебя нет. И вот когда ты понимаешь, что не можешь даже изменить позу и лечь, приходит минута абсолютного, полного, практически безбрежного покоя - покоя, насквозь пронизывающего твое остывающее тело и уносящего тебя в неземное далеко.
Я сидел, обхватив колени руками, глядел на медленное течение реки и думал, что мне делать дальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
