Уже вполне земной, немного охрипший с утра голос приятеля спрашивал меня через тонкий полог палатки. Реальность вернулась, но должно было пройти ещё несколько секунд, необходимых на осознание своего возвращения и восстановления координат пребывания. И, наконец, я, прокашлявшись, отвечаю утренним басом: «Встаю! Встаю!.. Сейчас…». Конечно, встаю! Пора на охоту. Для этого мы с друзьями и приехали за тысячу километров от Москвы. И будем жить здесь, на берегу таёжного озера, ещё почти три недели. Жить в палатках и греться у костра лесного.
Поёживаясь от капающих с потолка холодных капель конденсата, одеваюсь и выползаю из палатки. Лагерь уже не спит: кто-то режет бутерброды на дневной перекус в лесу, кто-то умывается на берегу озера или, уже сидя за столом, проверяет оружие и набивает патронташ. Говорят все негромко – остающийся в лагере очередной дежурный ещё сладко спит в своей палатке, а народ у нас подобрался деликатный. И вообще, – не хочется нарушать утреннюю тишину неуместным, резким звуком…
А утро, надо сказать, занимается прохладное, с ветерком. Непростое утро-то. Сейчас, в сентябре, в такую погоду хорошо лося искать на вырубках – шум ветра в листве глушит шаги охотника, и скрадывать зверя гораздо легче. Тем более что лось разгорячён осенними любовными битвами и мало обращает внимание на посторонние шумы. Он сейчас – Царь тайги, он – главный, и посмей кто перечить ему или стать у него на дороге – даже медведь отступится.
Но в нашей компании нет зверовых охотников – ребята все как один страстные приверженцы боровой охоты. Тетерев, глухарь и, конечно, рябчик – вот наша цель и желанный трофей. За ними мы с друзьями и ездим каждый год в вологодскую тайгу, подгоняя наши отпуска под сентябрь. Ещё вчера вечером, подумав, я решил сегодняшнюю свою охоту целиком посвятить маленькому скрытному и капризному лесному петушку. А то как-то так получалось, что конкретно по рябчику я давно не ходил, – брал при случае, как говорят рыбаки – он был «в прилове». А тут вдруг так захотелось «посвистеть» ряба – не спеша, вдумчиво. И ни на что больше не отвлекаться – ни на тетеревов, распевшихся на болотах, ни на глухаря, клюющего мелкие камешки на песчаных дорожках.
Всё-таки странная птица – этот рябчик. То он летит как подорванный, стоит только свиснуть манком, а то засядет в крепи и никаким калачом не выманишь под выстрел. То поёт, выдавая трель за трелью, а то молчит как немой, сердито перепархивая с ветки на ветку. То наладится резать круги вокруг охотника, беззвучно планируя между деревьями, а то идёт пешком, напрямик, загребая лапами сухую опавшую листву и гремя ею на весь лес. Но этим-то он и интересен, наш русский лесной петушок, плотно и незаметно населяющий леса и рощи.
В лагерь уже пришло полное утро – огненные стрелы от показавшегося над дальним лесом солнца молнией пролетели над озером, ударили в наш берег и зажгли его ярким светом. Глазам открылась водная гладь, ещё плотно укутанная по краям ночным туманом. Но поднявшийся утренний ветерок игривой собачонкой принялся трепать эту подушку тумана, отрывал от неё целые куски и гнал по воде, завивая в причудливые фигуры. Эти призрачные клочья – химеры в розовых развевающихся одеждах неслись, едва касаясь ножками водного зеркала, кружились в вальсе и исчезали в дальнем конце залива, пропадая в чащобе прибрежного ельника.
Пора трогаться. Манки, патронташ с «семёркой», компас, сигареты, «тормозок»… – я проверяю карманы и рюкзак и, захватив одного из наших охотников, трогаюсь в путь. Ехать нам от лагеря километров пятнадцать – сначала по лесовозному грейдеру, а затем по старой, заброшенной лесной дороге.
По пути я высаживаю приятеля, предварительно договорившись о месте и времени встречи. Его цель – отходящий от основной дороги тракторный зимник, ведущий, как показывают карты, к далёким и сокровенным лесным озёрам. Туда-обратно верных два десятка километров, но у друга ноги лёгкие, резвые – ему дальние дороги в удовольствие. А на тропе в нехоженой тайге чего только за день не увидишь! Вот вернётся он и расскажет за столом…
Ну, а я потихоньку еду по старой, давно неезженой дорожке, задеваю свисающие ветки кустарника и пристально вглядываюсь в новый, незнакомый рельеф дорожного полотна. Иногда приходится выходить из машины и убирать стволы деревьев, уложенных поперёк летним буреломом. Помогает трос и мощный мотор, иногда – пила. Проехав несколько километров, я останавливаю машину на невысокой гряде. Там в сторону от дороги отходит старая, ветхая, полусгнившая лежнёвка. Судя по карте, идёт она по старым вырубкам, уже поросшим молодым березняком, проходит над широким моховым клюквенным болотом с сосновым бором на другой стороне. И дальше, дальше – через перелески и лесные боровые острова. Самое то, чтобы походить тихонько, поманить рябчика, никуда не торопясь, вдумчиво и терпеливо.
Утро совсем разошлось – солнце показалось над ельником, осветив всё вокруг осенними, прохладными лучами. Туман рассеялся. Небо уже совсем голубое. Серо-белые клочья редких, холодных облаков – предвестников скорых заморозков, резво бегут к западу. Крепнущий ветерок гуляет в вершинках молодых берёзок, разбирая и расчёсывая золотые, поредевшие к осени пряди. Берёзки гнутся и стонут в приступе истомы, подчиняясь властной руке холодного ветра. А я неспешно иду по почти ушедшим в землю старым, полусгнившим бревнам брошенной лесовозной дороги. Эта дорога хороша тем, что идти по ней легко и не шумно. Правда, приходится внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться невзначай в щель между трухлявыми стволами.
Сейчас дороги в тайге предпочитают отсыпать песком, добываемым тут же, в песчаных карьерах. Но раньше основными путями для вывоза леса были лежнёвки – дорожки, выложенными длинными брёвнами. Эти брёвна скрепляли проволокой по три штуки вместе и укладывали продольно двумя колеями под размер грузовика. Клали их на деревянное же основание, сделанное из сырого кругляка, брошенного поперёк дороги в таёжное болото. И водителям лесовозов требовалось недюженое умение, чтобы провести тяжелую машину, загруженную длинномером, по двум нешироким бревенчатым «рельсам». Малейшая неточность – и машина соскакивала колесом вниз, и нужно было изрядно постараться, чтобы вернуть её на дорогу. И такие дороги тянулись из дальних кварталов до большака на многие километры. Водители знают, как не просто порой заезжать на смотровую яму в автосервисе. А здесь, считай, та же «яма», только длиной в несколько вёрст! В конце лежнёвок и в местах развилок настилались широкие бревенчатые площадки, позволяющие разъехаться встречным лесовозам или развернуться в обратный путь.
Время шло. Лес порубили и лежнёвки стали никому не нужны. Так и лежат они, забытые, по вырубкам и по молодым березнякам, зарастая травой и кустарником, постепенно рассыпаясь и уходя в таёжную землю. Зато по весне, возвращаясь с глухариного тока, можно было загрузить свой рюкзак молодыми, ядрёными строчками, которые любят расти на подгнивших остатках деревянной дороги. Тогда в лагере в обед пахло жареными грибами, что было особенно приятно на фоне тающего вокруг весеннего снега.
На осенней охоте я тоже любил ходить по старым лежнёвкам. Они не спеша вели меня через дремучие заросли к самым заветным тетеревиным токам и кормовым местам. При этом относительная высота дороги позволяла хорошо видеть взлетевшую птицу, а бесшумность ходьбы по брёвнам давала возможность подбираться к дичи почти вплотную.
И сейчас я не спеша шёл по полусгнившей деревянной дороге, время от времени посвистывая голосом петушка, останавливаясь на какое-то время в «перспективных» для рябчика местах. Вот и сейчас впереди открылась небольшая уютная полянка. Очень хорошая полянка. Здесь от основной дорожки вправо уходила короткая ветка, почти не видимая в зарослях рябины и каких-то кустарников. Место хорошее и явно «рябушиное».
Я не спеша присел на крайнее бревно помоста, спустив ноги на мох, и начал посвистывать манком: «Ти-и-и-и-ииии, ти-и-и-и-ииии,… ти-ти-ти…!» или, как мы придумали с ребятами вариант: «А-а-а-а-аааа…ты-ы-ы-ыыыы…кто такой?!». После нескольких «куплетов» я, наконец, услышал ответную, неуверенную пока трель рябчика. Птица пряталась в кустах напротив меня. «Так! Хорошо! Поединок начинается…», – подумал я. Сейчас главное не спешить, не вспугнуть петушка своей излишней агрессивностью. Но рябчик ещё раз ответил мне и смолк. Наступила тишина!..
Прошло минут двадцать – я сидел неподвижно, манил, пробовал даже манить самочкой – всё было напрасно! Рябчик не отвечал. Не было слышно и мягких звуков его перепархивания. Эти звуки, будучи признаком возбуждения птицы, верно выдают её присутствие в лесу. Тишина была вокруг, но всё равно – меня не покидало чувство близкого присутствия птицы. Сейчас надо быть особенно осторожным – рябчик боится резких движений. Он спокоен, когда охотник передвигается плавно, мягко, когда руки его движутся согласно движениям клонящихся под ветром веткам дерева, когда присутствие человека в лесу не выбивается из общего лесного хоровода.
