— Он тебя не ударит, — пообещал я, — по крайней мере, я так думаю. Но он попытается удрать.
— Я сумею его удержать, — уверенно сказал Боб.
— Хорошо. Когда пролезешь, я подам тебе свечу.
Я обернулся — Фредерикс уже исчез. Я мог только надеяться, что он делает то, что я ему сказал. Боб протиснулся к дальнему краю узкого прохода, я — за ним. Он быстро вскарабкался по каркасу и нырнул в дыру, приостановившись наверху, чтобы взять свечу из моей протянутой руки, а потом полез дальше. Я окликнул его:
— Что-нибудь видно?
— Здесь очень узко. То же самое, что и внизу. Тут поворот. Пойду взгляну.
— Я обойду по коридору и поднимусь по лестнице, — прокричал я. — Будь с ним помягче.
— Хорошо.
Двигаясь боком, я постарался поскорее добраться до пролома в стене, пролез в него и с трудом встал на ноги. Выйдя из кладовки, я пересек комнату и очутился в вестибюле. Проходившие мимо постояльцы смотрели на меня с удивлением. Я знал, что опять перепачкался и вспотел, лазая между стенами. Мы предприняли эту вылазку только для того, чтобы поймать человека, который был нам не нужен, а в результате я могу потерять свое прикрытие. Как же мне после этого ловить преступника?
Я стал быстро подниматься по главной лестнице, но прежде, чем успел добраться до середины, услышал наверху крики.
Кричали несколько человек, и голос Боба Гейда перекрывал все остальные:
— Стой! Стой!
Я ринулся вверх по лестнице, пыхтя и задыхаясь, но крики внезапно прекратились. Его поймали? Я бежал по коридору, поворачивая налево. Я завернул за угол — у открытого окна толпились люди. Они высовывались наружу, наклонялись и заглядывали друг другу через плечо.
Я подошел к ним и увидел в первом ряду Боба Гейла и доктора Фредерикса, которые, перегнувшись через подоконник, смотрели вниз. За ними стояли доктор Камерон, Джерри Кантер и Роберт О'Хара. В третьем ряду были Уильям Мерривейл, Мэрилин Назарро и Уолтер Стоддард.
Я остановился, перевел дыхание и спросил:
— Что случилось?
Мне никто не ответил. Все застыли на месте, точно изваяния. Только коротышка Мэрилин Назарро снова и снова вставала на цыпочки и вытягивала шею, пытаясь что-то увидеть из-за их спин.
— Боб, в чем дело?
Он обернулся, и это движение словно разрушило оцепенение, сковавшее всех. Увидев меня. Боб выпрямился.
— Он там, мистер Тобин, — произнес он. Его голос был тише, а движения — медленнее, чем обычно. Теперь и все остальные повернулись, посмотрели на меня, а потом расступились, чтобы освободить мне проход.
— Мы видели, как он бежал, — сказал доктор Камерон. — Он вылез на пожарную лестницу. А наши пожарные лестницы… Понимаете, они из дерева.
Я подошел к окну. Стоявший рядом со мной Боб Гейл сказал:
— Она сломалась.
Я выглянул наружу.
Под окном находилась деревянная площадка, сколоченная из широких досок. Один ряд ступеней вел наверх, другой — вниз. Ближе к задней стене дома две доски свисали вниз, образуя дыру шириной почти в три фута.
За моей спиной голос доктора Камерона произнес:
— Он, конечно, был в панике, иначе он ухватился бы за какую-нибудь перекладину или что-нибудь еще. Но он был слишком напуган и слишком торопился, чтобы успеть об этом подумать.
Я посмотрел вниз — на битумную дорожку, ведущую от дома к гаражу. На ней лежал Дьюи. Его руки и ноги были раскинуты, образуя нечто вроде свастики, а голова повернута под таким углом к телу, что не оставалось сомнений в том, что Дьюи мертв.
— Я все время кричал ему, чтобы он остановился. Но он не послушал, — торопливо сказал Боб Гейл.
Я втянул голову обратно и повернулся. Все смотрели на меня.
— Итак, — заметил доктор Фредерикс, — кажется, вы все же оказались правы.
И тут я его ударил.
Глава 15
Я застал врасплох всех, включая себя самого. Удар получился неловким — в моем распоряжении была только одна рука, — но я вложил в него всю свою злость и весь вес моего довольно крепкого тела. Он пришелся Фредериксу прямо по зубам. Тот отшатнулся, выпучив от удивления глаза и махая руками, как ветряная мельница. Я по инерции наклонился в его сторону: не потому, что хотел ударить его еще раз, а просто пытаясь восстановить равновесие.
Стоящие рядом люди удержали нас от падения. Почувствовав, что контролирую себя и эмоционально, и физически, я повернулся к доктору Камерону:
— Нам надо поговорить. Наедине.
Он был в таком же шоке, как и Фредерикс:
— После того, что вы сделали…
У меня не было времени на объяснения.
— Нам надо поговорить, — повторил я, — прежде чем сюда приедет полиция.
Слово «полиция» потрясло его.
— Боже мой, вы правы. В моем кабинете.
— Хорошо.
Я повернулся к Бобу Гейлу:
— Спустись вниз и стой возле тела. Никто не должен его двигать, никто не должен к нему подходить.
— Ладно, — ответил Боб. Он выглядел потрясенным то ли из-за смерти Дьюи, то ли из-за того, что я ударил Фредерикса.
Я повернулся к Фредериксу. Его верхняя губа была рассечена и кровоточила. Он промокал ее носовым платком и смотрел на меня так, словно никак не мог поверить в случившееся.
— Прошу прощения за то, что я вас ударил, — сказал я. — Я на минуту потерял над собой контроль.
Он кивнул, продолжая за мной наблюдать.
— Пожалуйста, — продолжал я, — проследите за тем, чтобы отсюда никто не ушел и не звонил по телефону, пока не приедет полиция.
Он снова кивнул:
— Понимаю. — Его голос звучал чуть приглушенно из-за платка.
Уильям Мерривейл, парень, избивший своего отца, спросил:
— А кто назначил вас тут командовать? — Он смотрел на меня разъяренными глазами. Вероятно, его отец хорошо запомнил этот взгляд.
— Вы скоро узнаете, что здесь происходит. Доктор Камерон, давайте…
Мерривейл поднял руку и толкнул меня в плечо:
— Эй, я вам говорю.
— Уильям, все в порядке, — вмешался доктор Камерон. — Мы все вам объясним чуть позже.
— Откуда взялся этот тип и почему он бьет людей?
— У нас нет времени, — предупредил я Камерона.
— Знаю, — ответил он. — Уильям, потерпите совсем немного. Мистер Тобин, мы идем?
Боб уже бежал к выходу, чтобы занять свой пост у тела, а все остальные последовали за мной и доктором Камероном вниз по лестнице. Я слышал, как отставший Мерривейл настойчиво задавал вопросы доктору Фредериксу, который бросал в ответ односложные фразы, не содержавшие никакой информации.
Мы с доктором Камероном молчали, пока не остались наедине в его кабинете. Там он сказал:
— Ситуация ужасна.
— Да, это так, — согласился я и опустился на стул, стоявший напротив его письменного стола.
Доктор Камерон принялся бесцельно вышагивать по кабинету.
— Полагаю, у нас нет выбора, — мрачно произнес он. — Теперь нам придется вызвать полицию.
— Все гораздо проще. В случае внезапной смерти при невыясненных обстоятельствах — а именно это мы сейчас и имеем — полиция приедет, хотим мы того или не хотим.
— Это настоящее убийство, да?
— Не совсем. В суде это будет квалифицироваться как непредумышленное убийство. Конечно, если будет доказано намерение, то это уже будет предумышленное убийство. Помимо всего прочего.
Он остановился и посмотрел на меня:
— Чего прочего?
— Мы с вами виновны в ряде других преступлений. Не знаю, понимаете ли вы это.
— Нет, не понимаю.
Он не знал, следует ему обижаться или защищаться, а потому сделал и то и другое.
— Здесь произошел ряд несчастных случаев. Мы оба знали, что они были подстроены, но не сообщили об этом властям. Причинение тяжких телесных повреждений, преднамеренно и по злому умыслу, — это уголовное преступление. Скрывая информацию об уголовном преступлении, мы становимся его соучастниками и разделяем вину преступника.
— Но у нас были причины…
— Я знаю эти причины. Сомневаюсь, что они заинтересуют местное правосудие. Особенно если тут пахнет преступлением, как вы сами только что указали. Если последний случай — убийство, то какой-нибудь честолюбивый окружной прокурор может попытаться превратить другие происшествия в покушения на убийство, и тогда мы с вами, доктор Камерон, становимся не только соучастниками в покушениях на убийство, но и соучастниками в деле об убийстве Дьюи.
Он оперся рукой о спинку дивана и тяжело опустился на него:
— Боже мой! Вы берете события из реальной жизни, укладываете их в формулы из нескольких слов, и это совершенно меняет их характер.
— В этом и заключается суть закона, — сказал я ему. — Приведение неопределенного числа разнообразных поступков, на которые только способны человеческие существа, к определенному числу общих знаменателей. За всю историю человечества ни один обвиняемый не узнавал сам себя в суде.
