Он помог мне собраться и на прощанье подарил одну из своих фотокамер. Вся моя жизнь изменилась в один день. В тот же вечер я научился вычищать лошадиные фургоны, а на следующее утро начал ездить верхом.
Список обитателей Сосновой Сторожки привез? — спросил я Джереми, отхлебнув шампанского. Ну конечно, — с облегчением ответил он, вновь почувствовав под ногами твердую землю. — Вот… — Он развернул листок бумаги. — Если твоя мать была здесь тринадцать лет назад, ее соседями были либо бойскауты, либо телевизионщики, либо музыканты. Но я узнал, что телевизионщики бывали там наездами. А вот музыканты жили постоянно. Это были… ээ… они исполняли экспериментальную музыку, уж не знаю, что это значит. Шума много, толку мало…
Он весело взглянул на меня.
Агент по продаже недвижимости помнит, как они пережгли электропроводку. Он считает, что они все время были под кайфом… принимали наркотики. Может быть, среди них… была… ээ… и твоя мать?
Бойскаутов можно исключить, — сказал я, поразмыслив. — Вряд ли мать была с ними. Музыканты… Правда, у них были наркотики, но чтобы мать была в компании неудачников… Нет, она никогда не оставляла меня с такими людьми., впрочем, и с музыкантами тоже. — Я снова задумался. — Хотя, если уже тогда она стала настоящей наркоманкой, наверное, ей было все равно. Но комфорт она любила. — Я вновь замолчал. — Думаю, нужно начать с телекомпании. Там, по крайней мере, могут сказать, какую тогда готовили программу и кто над ней работал. У них обязательно должны остаться записи.
Лицо Джереми выразило самые разнообразные чувства — от недоверия до потрясения.
— Э-э… — сказал он, — я хотел кое-что узнать… Не знаю, правда…
Слушай, — перебил я его. — Задавай вопросы без лишних вступлений. Не понравятся — отвечать не буду, вот и все. Ты безумно прямолинеен, — посетовал он. — Ну
ладно. Что ты имел в виду, говоря, что мать оставляла тебя именно с такими людьми, и какая связь между ней и наркотиками?
Я вкратце обрисовал процедуру подкидывания меня к Деборам, Самантам и Хлоям и сказал, чем я им обязан. По растерянному выражению лица Джереми я понял, что у него было совсем другое детство.
С наркотиками дело обстоит сложнее, — продолжал я. — Я толком ничего про них не понимал, пока не вырос. Да и после того, как мне исполнилось двенадцать, я видел ее всего раз… в тот день, когда она забрала меня от гомосексуалистов и отвезла на скаковую конюшню. Но, сколько помню, она всегда принимала наркотики. Иногда я жил с ней неделю- другую, и меня всегда окружал этот запах, резкий, едкий запах. Много лет спустя — мне было уже за двадцать — я узнал, что это за запах… это была марихуана. Гашиш. Я курил его, когда был совсем маленьким. Однажды, когда матери не было дома, один из ее приятелей сунул мне «косячок». Вернувшись, мать пришла в бешенство. Понимаешь, она по-своему хотела, чтобы я рос нормальным мальчиком. В другой раз ее дружок дал мне «кисленькое». Она была просто вне себя от ярости. «Кисленькое», — повторил Джереми. — Ты имеешь в виду ЛСД? Да. Я не понимал, почему она так сердится. Тот мужчина засмеялся, и она дала ему пощечину. — Я помолчал. — Она старалась оберегать меня от наркотиков. Наверное, она умерла от героина, хотя сам я никогда не видел его у матери. Почему ты думаешь, что она умерла от героина?
Я долил в бокал шампанского.
Об этом говорили владельцы скаковой конюшни, у которых я жил, — Маргарет и Билл. Вскоре после переезда к ним я как-то вошел в гостиную в самый разгар жаркого спора. Я понял, что речь идет обо мне, лишь когда, увидев меня, они резко прервали разговор. Я только уловил: «Она — героин»… Смешно, но тогда мне было приятно, что мать считают героиней. Я сразу почувствовал к ним расположение. Но вскоре понял, что на самом деле Маргарет хотела сказать «она — героинистка», и спросил ее об этом.
Оказывается, они с Биллом знали, что мать принимает героин, но понятия не имели, куда она уехала. Они подозревали, что мать умерла, и, конечно, догадывались о причине смерти, но молчали, чтобы не сделать мне больно. Они были добрые люди. Очень добрые.
Извини, — сказал Джереми, покачав головой. Ничего. Это было очень давно. Я никогда не горевал по матери. Теперь мне кажется это очень странным, но тогда я ничего не чувствовал.
Я горевал по Чарли. Мне было пятнадцать, и скорбь моя была глубокой и сильной, но скоро на смену ей пришло иное чувство — более ровное, размытое, которое я испытывал и сейчас. Наследством Чарли я пользовался каждый день
и буквально — его фотооборудованием, и в переносном смысле — знаниями, которыми он со мной поделился. Ему был я обязан каждой своей фотографией.
Попробую связаться с телевизионщиками, сказал Джереми.
Ладно. А ты поедешь навестить бабушку. Придется, — удрученно вздохнул я.
Джереми улыбнулся уголками губ.
Где же нам ее искать? Я имею в виду Аманду. Если мать тебя все время кому-то подбрасывала, наверное, она и с Амандой поступала так же. Ты об этом не думал? Думал. И что же?
Я молчал. Все эти люди — Хлоя, Саманта, Дебора
остались в далеком прошлом и превратились в безликие тени. Случись мне увидеть их теперь, я бы никого не узнал. О чем ты думаешь? — требовательно спросил Джереми. Ни у кого из них не было пони. Я бы это помнил. Я никогда не бывал там, где фотографировали Аманду. А, понимаю. Кроме того, — продолжал я, — навряд ли за ней присматривали те же самые люди: это ведь большое одолжение. Я сам редко жил дважды в одном и
том же месте. Мать старалась равномерно распределять нагрузку.
Это все так странно, — вздохнул Джереми. Быть может, я смогу найти один дом, где я жил, — нехотя проговорил я. — Всякое бывает. Но учти: не исключено, что теперь там живут другие люди. Вряд ли они что-нибудь знают об Аманде. Это мысль! — оживился Джереми. Но в успехе я сомневаюсь. Все равно попытаться стоит.
Сделав еще несколько глотков шампанского, я задумчиво взглянул на комод, где лежала оранжевая коробка Джорджа Миллейса, и внезапно отбросил все колебания. В самом деле, почему бы не попытаться?
Так как ты решил? — спросил Джереми. Ладно. — Я взглянул на него. — Если хочешь, оставайся. Но Амандой я сегодня заниматься не буду. Мне нужно разгадать другую головоломку. Вроде как клад ищу, правда, найду или нет — неизвестно. В общем, нужно кое-что выяснить. Э-э… я… — замялся он.
Я встал, взял коробку и положил ее на стол.
Скажи, что ты об этом думаешь? — спросил я.
Он снял крышку и внимательно просмотрел
содержимое коробки. Потом разочарованно взглянул на меня.
Да здесь же… ничего нет. М-мм. — Я сунул руку в коробку и вытащил
прозрачную полоску негатива размером примерно шесть на семнадцать сантиметров. — Посмотри-ка на свет.
Он взял негатив и поднял его к свету.
Тут какие-то пятна, — растерянно сказал он. — Очень слабые. Еле-еле видны. Это изображения, — пояснил я. — Три изображения на пленке из двадцати кадров. Но… их же не видно. Правильно, — согласился я. — Но если я буду аккуратен и если повезет… может быть, мы что-нибудь и разглядим. Как? — удивился он. С помощью усиливающих растворов. Но зачем? На что они тебе сдались?
Я прицокнул языком.
Здесь может оказаться масса интересного. Понимаешь, эта коробка принадлежала одному великому фотографу. Он вообще был человек не очень обычный. Так вот, вполне возможно, что на кое-каких из этих негативов что-то есть…
Но… на каких именно? В том-то все и дело. На каких… если вообще тут что-то есть.
Джереми глотнул шампанского.
Вернемся к Аманде. Возвращайся к Аманде. А я займусь фотографиями.
Я пошел в лабораторию и стал рыться в стенном шкафу. Джереми с интересом наблюдал за мной.
Сложнейшая техника, — заметил он, скользнув взглядом по увеличителям и автомату для фотопечати. — Я и не подозревал, что ты этим занимаешься.
Я в двух словах рассказал ему о Чарли и, наконец, обнаружил то, что искал. В глубине шкафа стояла бутылка, которую я купил три года назад, когда ездил отдыхать в Штаты. На этикетке было написано «Негативный усилитель», ниже прилагалась инструкция. Я отнес бутылку к раковине.
А это что? — спросил Джереми, ткнув пальцем в грушевидную насадку на кране. Водяной фильтр. Понимаешь, в фотографии применяется чистейшая, мягкая вода. А если вода прямо пойдет через железные трубы, все фотографии будут в точеЧках. Сумасшествие какое-то, — сказал он. Просто точность.
Я смешал воду и усилитель в пластиковой мензурке строго по инструкции и вылил раствор в ванночку с проявителем.
Я никогда раньше не пользовался усилителем, — сказал я Джереми. — Может и не получиться. Хочешь — посмотри, а то — иди на кухню и пей свое шампанское. Я… честно говоря, мне очень интересно. А что ты будешь делать? Сейчас возьму эту прозрачную пленку с пятнами, сделаю контактный отпечаток на обычную черно-белую бумагу и посмотрю, что получится. Потом опущу
