— Как?
— Жалко?
Похоже, этого Чантория никак не ожидала от него услышать.
— Почему жалко?
— Я имею в виду, что мы... опускаем руки. Всё оставляем на милость Божью. Зачем, например, он нас создавал, если единственная наша задача — жить, веря в него, а потом умереть? Ты не считаешь, что это немножко... бессмысленно?
— Мне не нравится, когда ты так говоришь, Траффорд. Так говорят только психи. Наша обязанность здесь, на земле — хранить веру. А верить — значит признавать, что на свете есть кое-что побольше и поважнее нас, и я очень надеюсь, что это правда. Что тут жалкого?
— А может быть, я хочу в жизни чего-то другого, чего-то кроме веры?
— Кроме веры? И что же это?
Траффорд замялся в поисках нужного слова. Он знал, что такое слово есть, он слышал его в разных ситуациях, но придумано оно было именно для той ситуации, какая сложилась сейчас.
— Разум, — ответил он.
— И что он тебе даст, твой разум?
— Понимаешь, я хочу дойти до чего-нибудь своим умом. Хочу прийти к какому-нибудь выводу путем своих собственных рассуждений, а не потому, что мне кто-то его подсказал. Хочу отнять у Бога кусочек своей жизни.
— Траффорд, — с ужасом прошептала Чантория, — нельзя отрицать Бога! Тебя сожгут!
— Я вовсе не отрицаю Бога, — поспешно возразил Траффорд. Несмотря на все свои смелые речи, он был далек от желания выглядеть в глазах людей еретиком. — Разве нельзя совершать независимые поступки и при этом не отрицать Бога? По-моему, любой Бог, если у него есть хоть капля ума, должен был бы ожидать такого поведения от своих детей!
— Траффорд!
— Скажи, разве сама вера не ценилась бы гораздо больше, если бы к ней приходили через вопросы и сомнения? Какой прок в слепой вере? Честное слово, нетрудно утверждать, что ты веришь, если в противном случае тебя сожгут живьем. Но разве это значит, что ты веришь по-настоящему? Помнишь того хрисламита, которого мы сегодня видели? Вот у него была вера.
— Его чуть не забили на смерть. Ты хочешь, чтобы это случилось с нами обоими? Так, что ли? Тот человек был сумасшедший.
— Конечно, сумасшедший, раз на такое решился. Рисковать жизнью ради своей веры! Ты бы на это не пошла. И я тоже. Для нас вера — это то, во что нам приказано верить. Если бы отец Бейли заявил, что вишневая газировка — это кровь Дианы, мы бы стали молиться на нее без всяких возражений. Но тот человек..
— Которого чуть не убили...
—... тот человек пришел к своей вере вопреки тому, что ему говорили. Его вера была его собственной. Он обдумал что-то и стал действовать в согласии со своими выводами. Вот и я так хочу.
— Хочешь, чтобы тебя забили до смерти?
— Ты меня не слушаешь! Я говорю только, как было бы здорово поступать независимо! Обдумывать что-то самостоятельно! Решать, как себя вести, а потом выполнять свое решение. Разве это не было бы очень приятно?
— Вот уж не знаю! Никто никогда так не делает!
— То же и с прививками. Неужели не понимаешь? Я изучил факты, которые имелись в моем распоряжении, и пришел к определенному выводу.
— Какие еще факты?
— Раньше была такая наука — она защищала детей от детских болезней...
— Ты не можешь этого знать!
— О том и речь! Конечно, точно я этого не знаю. Это же не вера! Это не то, во что можно верить без оговорок. Это вывод, вот и все, — предположение, основанное на фактах, а именно на статистике смертности за пятнадцатый год Допотопной эры. Я пришел к нему независимо, путем собственных размышлений! Неужели это не кажется тебе хотя бы достойным внимания?
— Я не стану травить своего ребенка только из-за того, что у тебя появились собственные мысли.
— Чантория, — мягко сказал Траффорд не громче, чем было нужно для того, чтобы его голос не тонул в общем ночном шуме. — Ты умная женщина. Я знаю это, потому что мы прожили вместе почти два года, а брак может продержаться так долго, только если люди по-настоящему понимают и уважают друг друга.
— Траффорд, нам давно пора спать.
— Если Мармеладка Кейтлин умрет, а по статистике вероятность этого пятьдесят процентов...
— Замолчи!
— Если она умрет, — повторил Траффорд, — ты действительно веришь, что она сразу воскреснет в каком-то лучшем и более счастливом мире?
Чантория оперлась на локоть и посмотрела Траффорду прямо в глаза.
— Да, — твердо сказала она, — я верю в это всем сердцем.
— Тогда почему ты не хочешь, чтобы она умерла сию же минуту?
— Это абсолютно дурацкий вопрос. Спи.
— Нет, Чантория. Совсем не дурацкий. Он напрашивается. Что наша жизнь? Шелуха. Что у тебя сегодня было хорошего? Одна дрянь. Ты провела день в фитнес-клубе, притворяясь кем-то другим из страха, что люди обнаружат, какая ты на самом деле. Мы живем поганой жизнью в поганом городе, задыхаясь среди миллионов поганых людей. Зачем тебе желать такой жизни для Мармеладки Кейтлин, если она может оказаться в раю?
Сердитое лицо Чантории погрустнело. Она не стала отрицать справедливость слов Траффорда.
— Потому что я буду по ней скучать, — ответила она, и на ее глаза навернулись слезы.
Траффорд покачал головой.
— Конечно, ты будешь по ней скучать, но ты не эгоистка. Ты бы на все пошла, чтобы ей было хорошо, даже отпустила бы ее от себя. Истина в другом: тайно, в глубине души, ты сомневаешься в том, что, если Кейтлин умрет, она и впрямь окажется в объятиях Дианы. Ты понимаешь, что все эти картины и фрески на стенах Дворца Веры просто лгут. Дети умирают постоянно, они не могут все быть в объятиях Дианы, она же не осьминог. Ты знаешь, что рай не может быть полон прекрасных ангелоподобных людей, потому что умирают по большей части дети и старики. Значит, на самом деле рай должен быть забит орущими младенцами и жирными старыми маразматиками.
— Это не буквально! Наш исповедник всегда об этом говорит.
— Но почему? Все остальное, чему нас учат, требуется понимать буквально. Сотворение мира, Судный день, астрология, говорение на иных языках, чудеса, карты таро, преисподняя, ангелы — если верить отцу Бейли, все это реально. А что же рай? Если он не реален, тогда что он такое?
— Любовь.
— И куда же попадет Мармеладка Кейтлин, если она умрет, что по статис...
— Прекрати! Прекрати немедленно!
— Ты просто не знаешь! Поэтому и боишься ее смерти! Разум заставляет тебя бояться, что Кейтлин умрет! Если бы тобой двигала только вера, ты ожидала бы ее возможной гибели с радостью, потому что в раю приятнее, чем на земле. Но разум заставляет тебя подозревать, что после смерти она может вовсе никуда не попасть, а тогда пускай уж лучше останется в живых. И мы можем ее спасти! Черт возьми, все ведь логично! Каждый знает, что у тела есть иммунная система. Против этого не возражает даже Храм. Помнишь, нам говорили, что, когда Бог разгневался на содомитов, он отменил ее действие и наслал на них чуму?
А на прививках эта система как бы учится. Это же чистая логика!
— Но втыкать отравленные иглы в беспомощных младенцеа.. Мне просто не верится, что это правильно.
— Согласен. Не верится. Но тебе нужно сделать выбор, Чантория. Выбрать между тем, во что тебе верится, и тем, что подсказывает разум.
И тут Мармеладка Кейтлин проснулась и заплакала.
— Я больше не хочу это обсуждать, — решительно заключила Чантория и отправилась кормить дочь.
16
В течение следующих дней Траффорд неоднократно пытался убедить Чанторию в том, что их долг — сделать Мармеладке Кейтлин прививки. Это приводило к ужасным ссорам, но ему так и не удалось заставить жену изменить свое мнение, и когда наступил день очередного физиприса, он решил действовать без ее согласия.
Несмотря на огромную толпу перед дверями метро, к которым ему предстояло пробиться, Траффорд находился в приподнятом расположении духа и чувствовал, что может горы свернуть. Ему не испортила настроения даже новость о том, что на местной насосной станции подорвался террорист-смертник, хотя это означало многочасовую задержку. Его не раздражали ни гигантское волосатое брюхо, упирающееся ему в спину, ни огромная волосатая задница, к которой он был притиснут. Ни жареная курица, с чавканьем поглощаемая в нескольких дюймах от его правого уха, ни гамбургер, разделяющий ее судьбу рядом с левым. Ни безостановочное "тум-тум, тум-тум" из бесчисленных наушников вокруг, ни новостной цикл на всех пластиковых стаканах с кофе. Ни один из тысячи человек, ни одна из миллиона вещей, которые прежде вызывали у Траффорда такое интенсивное отвращение, что по коже у него ползли мурашки, на лбу выступал пот, а сердце стучало вдвое сильнее обычного, сегодня нисколько его не огорчали, потому что нынче утром, несмотря ни на какой риск, он собирался начать борьбу за будущее здоровье и благополучие своей дочери Мармеладки Кейтлин.
