Надо же, он вспомнил моё имя! До этого мы встречались с Гындой несколько раз, и он настойчиво называл меня Светой… Не могу смотреть на его влажные, вывернутые наизнанку губы. Они постоянно шевелятся, изгибаются как гусеницы. А вдруг они уползут с физиономии Гынды – и начнут копошиться прямо на мне, оставляя везде мокрые следы? Фу-у-у-у… Но, видимо, я предвзято отношусь к внешности Гынды. Тележурналисты охотно берут у него интервью, он постоянно мелькает на экране. Всё-таки – монументальная фигура областной элиты…
А что он хотел от меня? Он явно прощупывал почву… Зачем я ему понадобилась? Спрашивал, дорого ли обошлись похороны моей подруги.
Конечно, дорого!
Учитывая, как долго проработала у него Нонна, мог бы поучаствовать в расходах. Хотя бы предложил! Я бы обязательно отказалась, помня, как ненавидела Нонна этого губошлёпа… Нет, не предложил…
Потом долго и нудно выспрашивал, куда я дела вещи подруги.
Странные вопросы!
Ему-то какое дело?
– Одежду отдала в церковь. Ещё три коробки стоят у меня на балконе.
– А что в них?
– Ничего особенного. Две вазы, миниатюрная копия микеланджеловского Давида, бижутерия и так далее. Немного золота было, подвеска с топазом, серьги, кольца – положила в банковскую ячейку, вдруг наследники объявятся…
Взрослый сын Нонны живёт и работает в Англии. На похороны он не приехал и вряд ли наведается в Россию, чтобы получить наследство в виде пары золотых изделий. Но Гында ничего не знает о сыне Нонны.
И не надо.
– А её любимый браслет я не стала снимать. Так и оставила на запястье. Он без застёжки. Нонна носила его постоянно.
– Да, я видел, – пробормотал Гында.
Безусловно, наследство Нонна оставила небогатое. Для человека, когда-то владевшего магазинной сетью, и вовсе нищенское. После смерти мужа и капитального разорения Нонна предпочитала жить налегке. «Так гораздо проще», – говорила она.
Гында почему-то остался недоволен результатом расспросов, я это видела. Его толстые губы раздражённо подрагивали, он их постоянно облизывал. К счастью, салон автомобиля был просторен, и я аккуратно отодвинулась, – на случай, если у собеседника вдруг начнёт капать слюна. Гында пристально изучал моё лицо, я пыталась выглядеть открыто и простодушно, но не усердствовала. Ведь если товарищ успел прочитать в «Уральской звезде» парочку моих статей, пылающих социальным пафосом, он не поверит, что рядом с ним сидит глупенькая, безвредная куропатка…
На прощанье Гында барским жестом вручил мне визитную карточку.
– Будут вопросы – звони, – заявил он.
Вопросы – только у него.
У меня к нему вопросов нет.
…В четыре утра бородатая детинушка храпела в комнате, выводя замысловатые рулады, а я на кухне добивала последний абзац статьи… Слушать Федин храп было невыносимо! Мало того что притащился среди ночи, так ещё и устроился спать на диване. Но не могла же я выгнать за дверь, в беспросветный мрак ночи пьяного коллегу! Да, Федя был немного пьян. Мы честно поделили коньяк: мне – рюмочку, ему – всё остальное. Зато над косичкой я покуражилась. Она оказалась на удивление вкусной…
Я подошла к дивану и несколько раз ткнула кулаком тушу мамонта. Бородач перевернулся на другой бок и притих.
Надолго ли?
Не раздеваясь, я упала на кровать…
Мобильник два раза вскрикнул раненой птицей – это прилетело SMS от Никиты:
«Смотри там у меня!»
Глава 12
Принудительная опись имущества
Всего за пару дней оставшийся снег растопило солнцем, а тёплый ветер высушил город. Куда исчезли бескрайние лужи с дорог и тротуаров – их словно и не было. Везде сухой асфальт… Едва сошёл снег, задвигались, закопошились, как трудолюбивые муравьи, дворники, выгребая из-под деревьев и кустарников пласты многокомпонентной грязи. Они собирали мусор, бутылки, листву в гигантские пластиковые пакеты, и теперь по обочинам дорог вместо недавних сугробов громоздились горы туго набитых мешков. Солнце сияло в голубом небе, рассеивая золотые брызги, воздух нагревался и дрожал, на деревьях появились тугие почки, готовые выстрелить свежими листьями. Природа словно приглашала поучаствовать в празднике обновления – забыть о печалях и заботах, оставить всё в прошлом и поверить, что уж теперь всё будет хорошо…
– Ты сегодня какая-то опухшая, – радостно сообщила с утра Королева Корнеплодов. Наконец-то и на её улице наступил праздник: Юля заявилась на работу с глазами заплаканной китаянки.
Проклятый сыр-косичка!
Он ужасно солёный, но я упорно покупаю его пятый день подряд. В результате вся жидкость, выпитая за ночь, остаётся со мной. А сидя за компьютером, выпиваю я немало. Как минимум литров пятнадцать. И теперь это всё у меня на лице. Трудно представить, какой восторг я испытала, взглянув сегодня утром в зеркало. Так как терять было нечего, отправилась на кухню и доела коварный продукт – стояла у холодильника и жевала косичку, а волокна свисали изо рта нарядной бахромой…
– Нет, ты очень плохо выглядишь! – сокрушённо покачала головой Виктория Анатольевна. – Очень!
Я поняла: она меня ненавидит. По её мнению, я слишком: 1) молодая, 2) худая, 3) подвижная. Теперь Королева Корнеплодов может добавить к списку со знаком «–» ещё один пункт: 4) опухшая. Но не долго ей осталось радоваться – через пару часов я вернусь в нормальное состояние…
Мамуля позвонила из Вены. Вчера они ходили в оперетту. Их график загружен – увеселения и экскурсии сменяются, как картинки в калейдоскопе. Потом трубку взял Юрий Валентинович и поведал, какие героические усилия прилагает «Риточка», пытаясь развеять тоску, вызванную увольнением. То есть развлекается девушка на полную катушку.
Об удочерении Юра даже не заикнулся!
Ну вот…
Почему я зациклилась на этой бредовой идее? Как меня зацепило, а! Вероятно, несмотря на возраст, вопрос так и остаётся чрезвычайно болезненным. Глубоко в сердце спрятано желание попробовать себя в роли, которую мне никогда не предлагали. Кому-то никогда не испытать, каково это – быть женой, или матерью, или чьей-то младшей сестрой, а в моём случае – любимой папиной дочкой…
Наверное, ощущения прекрасны.
Но… изведать не довелось.
Зато теперь я – любимая внучка! Взяв под патронаж Иннокентия Михайловича, нежданно-негаданно обзавелась дедом. Он славный старик, не зануда и не мизантроп. Как часто долгая жизнь с её тяготами, несправедливостью и – под занавес – выматывающими болезнями – заставляет людей озлобиться! Длинный путь деда Кеши превратил его в философа. Он наблюдает за действительностью немного отстранённо, как человек, давно приехавший с ярмарки и уже морально готовый к другому, заключительному, путешествию. Память Иннокентия Михайловича – кладезь занимательных историй, отточенных размышлениями до образа мудрых притч. Однако он никогда не заводит разговор первым, зная, как легко старику снискать славу надоедливого болтуна. Деда Кешу не утомляет возня правнуков, он не делает им замечаний. Поэтому в его крошечной комнатушке всегда обнаруживается какая-нибудь глазастая инфузория, притаившаяся под столом…
– Вы там не переусердствуйте с развлечениями, – ворчливо сказала я Юрию Валентиновичу.
– Ну, а ты как поживаешь?
– Всё отлично. Беру интервью. Пишу статьи. Добываю новости. Ем сыр-косичку…
А ещё – пытаюсь сдать квартиру.
Мне пока так и не удалось найти достойных квартирантов, а пора бы. Нет, желающих въехать в новое, чистое, с приличной мебелью жильё – хоть отбавляй. На мобильник постоянно звонят посредники или клиенты, и я срываюсь с места и мчусь в другой район города, чтобы продемонстрировать товар…
Как выяснилось, у меня жуткий характер.
Раньше и не догадывалась.
Но мне никто не нравится! В каждом потенциальном квартиросъёмщике я вижу скрытую угрозу: этот будет водить шумные компании и раздражать соседей, тот обязательно испортит мебель и угробит сантехнику, эти двое наверняка вскоре разразятся тройней и из тихой семейной пары превратятся в шумную банду…
Вскоре я поняла: меня бы отлично устроил мёртвый клиент, предварительно написавший завещание в мою пользу. И шуму от него никакого, и деньги бы каждый месяц шли…
Возникали проблемы из-за размера квартиры. Когда сдаёшь однокомнатную, максимум, на что можно согласиться, – два человека. В двухкомнатную же норовят набиться целым батальоном.
Очень понравились таджики – хитроглазый муж и скромница-жена. Они благоразумно предъявили мне всего одного ребёнка, случайно позабыв об остальных. И я должна была им поверить? Тестостеронная кипучесть мужа, изъеденные хлоркой до самого мяса руки жены и её кроткая пришибленность вселяли подозрение, что у них, по крайней мере, семеро…
