— …я тебе… ничего страшного… врачи… нога…
Чем тише говорила Анна Ивановна, тем громче плакала Аня. А когда Анна Ивановна взяла ее за руку, Аня вскочила с места.
— Отстаньте вы все от меня! — крикнула Аня и выбежала из класса.
Немедленно сорвался с места и Олег Кузнецов.
— Догнать ее, Анна Ивановна?
Ничего не ответив, Анна Ивановна вернулась к столу, села. Она подняла руку, машинально провела ею по волосам, и вдруг рука эта с треском опустилась на стол.
— Кто это сделал, наконец?
Никто ей не ответил. Олег Кузнецов замер на полдороге к двери.
— Сядь, Кузнецов.
Кузнецов сел.
Анна Ивановна встала, подошла к окну. Из этого окна тоже видна надпись на будке. Вернее, то, что от нее осталось: в перемену надпись затерли мелом. Но лучше бы Анна Ивановна туда не смотрела. Все, конечно, понимали, что ей просто нужно немного успокоиться. И все же лучше бы она туда не смотрела…
Анна Ивановна повернулась к классу. Лицо нормальное, будто и не она только что хлопнула по столу.
— Один из вас лжет — тот, кто написал эту надпись. Тот, кто не поленился прийти рано утром или поздно вечером к школе. Тот, кто постарался раздобыть масляную краску и кисть, чтобы можно было написать буквы побольше. Кто это сделал?
Молчание.
— Это последняя возможность доказать, что у него осталась хоть капля честности…
Молчание.
— Мы с вами никогда не обманывали друг друга… Я верила вам всем. Сейчас я не верю никому! Я буду спрашивать по очереди. Богатырева — ты?
Вика схватилась за голову руками, вскочила:
— Ой, что вы, Анна Ивановна… — с ужасом сказала Вика.
— Кукин?
Кукин неуклюже поднялся, зацепился за что-то ногой под партой. Освобождая ногу, Саня не то хрюкнул, не то промычал что-то.
— Не поняла.
— Нет, — выдавил Кукин.
Взгляд Анны Ивановны скользил по лицам учеников. В ожидании этого взгляда каждый очередной съеживался и шевелил губами, словно готовил ответ. Некоторые вскакивали даже раньше, чем их спрашивали.
Уже почти весь класс стоял, но Анна Ивановна, словно не замечая этого, никому не разрешала садиться.
— Владимирцев?
Игорь поднялся, нервно теребя пуговицу рубашки.
— Честное слово — не я!
— Игнатьева?
Лиля встала, несколько раз переложила из ладони в ладонь ручку. Пальцы и губы ее были в чернилах.
— Честное слово — не я!
— Кузнецов?
Кузнецов был последним. Он давно уже понял, что будет последним — Анна Ивановна спрашивала по порядку, проходя колонки парта за партой. Наверное, поэтому Кузнецов нервничал больше других. Впервые Анна Ивановна увидела, что Кузнецов может бледнеть.
— Это не мы…
— Я спрашиваю о тебе лично.
— И не я!..
— Все садитесь, — сказала Анна Ивановна. Все сели.
— И все-таки кто-то лжет, — сказала Анна Ивановна. — И я знаю кто.
Мгновенное движение прошелестело в классе и сразу смолкло. Все смотрели на Анну Ивановну.
— Недавно вы обсуждали письмо, которое Аня Мельникова написала в газету. Вам было очень весело. Но Аня такого письма не писала.
Снова не то шелест, не то вздох пронесся по классу. Послышались голоса:
— Мы знаем!
— Она сама говорила!
— Просто кто-то придумал!
— А письмо все-таки было, — спокойно сказала Анна Ивановна. — Его написал кто-то другой от имени Ани. И этот кто-то тоже из нашего класса. Может быть, автор письма сейчас встанет?
Сидящие впереди ребята как по команде повернулись назад. Затем повернулись сидящие посередине. Но ни впереди, ни посередине никто не встал. И получилось так, что всем пришлось смотреть на последние парты, на одной из них сидел Олег Кузнецов. Он и встал.
Класс охнул.
— Я слушаю, Кузнецов, — сказала Анна Ивановна.
Кузнецов стоял бледнее прежнего. Видно, и ему сейчас было тяжело. Быть может, впервые ощутил он, что ноша предводителя нелегка, ибо предводителем нужно быть не только при победах, но и при поражениях.
Кузнецов сказал очень тихо:
— Анна Ивановна, я только хотел сказать, что мы про письмо ничего не знаем. Мы его не видели. Про него все говорили, но никто не признался.
— И все?
— Садись, — сказала Анна Ивановна. — Я и не надеялась, что кто-то признается. Скрывший одну подлость, скроет и вторую. Струсивший один раз, струсит еще десяток. Письмо, о котором я говорю, написано на машинке. Значит, по почерку ничего узнать невозможно. Вот оно.
Анна Ивановна вынула из портфеля письмо и показала классу.
— Адрес на конверте написан от руки. Почерк довольно необычный — с наклоном влево. Ни у кого из нашего класса нет такого почерка.
Анна Ивановна показала конверт, и большинство ребят вздохнуло с облегчением. Послышалось даже приглушенное бормотание вроде: «Мы же говорили… это не мы…»
Анна Ивановна сглотнула слюну. Она чувствовала, как хрипнет ее голос от волнения, от сознания того, чем она сейчас рисковала.
— Как видите, автор письма предусмотрел все: отпечатал письмо на машинке и изменил почерк на конверте. Он допустил лишь одну небольшую ошибку: в самом тексте письма одно слово отпечатано неверно. Затем оно зачеркнуто и написано сверху. Правильно. От руки. И совсем другим почерком. А теперь я снова буду спрашивать. Богатырева — ты?
На этот раз Вика даже не встала. Она замотала головой и чуть ли не простонала:
— Честное слово, Анна Иванова…
— Кукин?
Кукин поднялся, тяжело отдуваясь.
— Я… — сказал он. — Нет…
— «Я» или «нет»?
— Не я.
В том же порядке, а той же очереди вставали за партами ученики шестого «в» класса. Те, кто уже ответил, облегченно вздыхали словно их миновала большая опасность. Те, кому это еще предстояло, сидели напряженные и сосредоточенные, будто каждый из них мог оказаться виновным.
Все меньше оставалось сидящих. Анна Ивановна продолжала спрашивать спокойным, размеренным, скучным, пожалуй, голосом. И с каждым следующим «нет» усиливалось у нее ощущение пустоты и безнадежности глупой этой затеи. Все происходящее было слишком значительно для нее самой и для ее горлопанов. Но спустя минуту-другую сказано будет последнее «нет»… И тогда рухнет ее вера в себя и их вера в нее; и останутся только тридцать шесть обиженных подозрением человек и беспомощная старая женщина, которая зачем-то сказала своему классу неправду.
Очередь приближалась к концу последней колонки. Там сидел Олег Кузнецов. И теперь все смотрели на него одного, потому что из всех оставшихся лишь он один мог сказать «да», если только кто-нибудь вообще мог так ответить.
Взгляд Анны Ивановны скользнул на очередного ученика. Он смотрел прямо на нее, и в выражении его лица Анну Ивановну поразило странное сочетание мольбы и ненависти.
Прежде чем Анна Ивановна успела спросить, он вскочил и крикнул с отчаянием:
— Это неправда! Там не было ничего исправлено! Не было?
Еще ничего не понимая, все повернулись в сторону, откуда раздался крик.
— Что ты говоришь, Игорь? — с изумлением спросила Анна Ивановна, все еще не веря, что это он, тот самый…
А Игорь, понимая, что все уже сказано, что ничего исправить уже невозможно, продолжал выкрикивать слова, не имевшие теперь никакого значения:
— Я ничего не говорю! Я просто так… Я ошибся!
— Но там действительно ничего не было исправлено! — сказала Анна Ивановна. — Я это выдумала.
— Это не я написал! Честное слово, не я!
— А надпись на будке — тоже не ты?
— Тоже не я! Почему вы мне не верите? Да самое же честное слово — не я! Честное пионерское! Честное какое хотите!
Игорь кричал с отчаянием. В отчаянии этом слышался страх и слышалась… искренность.
— Но кто же тогда? — растерянно спросила Анна Ивановна.
— Это мой друг, — торопливо заговорил Игорь. — Даже не друг, просто товарищ. В общем, знакомый. Он совсем из другой школы. У них машинка есть. Он один все напечатал. Я только придумал, что писать. И конверт он надписал… Я только письмо опустил. Я честно говорю! И красками он писал! И краску он достал! Я только банку держал, когда он писал… Это все он! Все! Честное слово!
Игорь выдохся и умолк. Молчали и остальные. Тишина была тягостной. Игорь не выдержал.
— Честное слово… — умоляюще сказал он.
Только сейчас класс понял все до конца.
Саня рванулся с места, сдвинув парту. Своими большими руками Саня выдернул Игоря из-за парты и пинком послал его вдоль стены.
Игорь проехал на ногах и остановился у двери.
Саня схватил портфель Игоря, тряхнул его так, что из него все посыпалось, и швырнул портфель в хозяина. Грохнувшись о дверь, портфель упал на пол. Игорь поднял его и прижал к груди, беспомощно глядя на Анну Ивановну.
У парты Игоря уже сгрудились все, кто только мог. Авторучка, тетради, дневник, учебники летели к хозяину, попадали в него, в дверь; Игорь молча наклонялся, поднимал вещи с пола и все так же смотрел на Анну Ивановну, не решаясь уйти, все еще на что-то надеясь.
