Строчу смс, потому что не уверен, что надо звонить. Мало ли, утешает там сейчас свою родню, а я влезу.
И вообще…
Навязываться — не мое.
Просто беспокоюсь немного, как доберется. Уже вторая половина дня. Могут быть пробки. Все за город рванут, ловить последние теплые деньки…
Злючка отвечает, что уже выехала.
Выдыхаю, опять разговариваю с Бойцом.
И не замечаю Наталью, пока она не трогает меня за рукав.
— Привет, помните меня? Наталья.
— Да, конечно, как могу вас забыть? — привычно немного флиртую, на автомате улыбаясь и окидывая пристальным взглядом.
Вот не интересна она совершенно, да и настораживает чего-то…
Но привык так общаться с бабами. И всегда это хорошо работало. На руку мне.
— Как ваша голова? Не болит?
Она неожиданно легко трогает прохладными пальцами виски мне, словно осмотр собирается проводить.
А сама прижимается все ближе, и грудь ее, полная, белая, заманчиво вываливается из выреза.
— Нормально все, — хочу отстраниться, неприятно чего-то. И пальцы холодные, как у лягушки.
Но потом ловлю себя на этом странном желании и немного охереваю.
Это ты чего, Колян, отпрыгиваешь от красивой бабы?
Ты — дурак?
Или…
Или ты, бля, уже каблук???
Эта догадка меня потрясает просто. До печенок пробивает.
И потому то, что происходит дальше, я могу списать на состояние аффекта.
И любой, сука, эксперт подтвердит!
Наталья убирает руки, улыбается и просит помочь ей что-то достать и принести из машины.
А я только киваю. Соглашаюсь.
И иду за ней к стоянке перед воротами турбазы.
А потом, когда мы отдаляемся от основной толпы и останавливаемся возле машины, Наталья поворачивается ко мне, прижимается своей четверкой вполне однозначно. Обнимает.
И я… Не отталкиваю.
Не проявляю инициативу, конечно. Просто смотрю на нее, в ее красивое, в общем-то, лицо, в расстегнутую на груди молнию, ложбинку с утопленным в ней кулоном…
Я не дурак, и прекрасно понимаю, чего она хочет.
И много чего повидал, чтоб знать даже, как она себя будет вести в постели, как будет стонать, что будет говорить, как подмахивать, как кончать.
В основном, женщины делятся на несколько типажей, и все ведут себя соответствующе. Без сюрпризов.
Это со Злючкой все было непонятно. И неожиданно. И мозг отключался.
А здесь…
Знаю, как это будет.
Знаю, что хорошо.
И что я, наверно, кончу неплохо.
Все предсказуемо.
И тупо.
Не хочется.
Не та женщина, с которой хочется.
А скоро придет та.
Моя.
Наталья обнимает, проводит пальцами холодными по щекам, тянется за поцелуем.
Я аккуратно кладу ей руки на плечи, чтоб отстранить, удивляясь самому себе и той неожиданной истине, что открылась сейчас.
Придумываю, как сказать так, чтоб не обидеть женщину. Она же не виновата, что она — не та.
И ровно в этот момент, словно в плохом фильме, вижу, как из останавливающегося автобуса выходит моя Злючка.
Реально, словно в мороке, в дурном сне это происходит.
Я не дурак, ситуацию моментально срисовываю.
И понимаю, что наше рядомстояние с Натальей со стороны вполне может сойти за обжималки. А, учитывая, что она ко мне все еще тянется губами и вот-вот поцелует, а я, вроде, и не отталкиваю, а придерживаю, и чуть ли не прижимаю, то вообще…
Наверно, именно так Злючка и думает, потому что реагирует моментально.
Просто разворачивается и садится обратно в автобус.
И он, сука, трогается!
И, пока я с матом выпутываюсь из рук ненужной мне, чужой женщины, проклятый пазик уезжает!
Да еще шустро так, как, наверно, никогда в своей многолетней жизни не гонял!
Я, совершенно не раздумывая, кидаюсь к байку, седлаю и на всех парах гоню за автобусом.
В этот момент нет у меня в голове никаких мыслей, что буду говорить, как разруливать, как объясняться.
И на кой хрен мне это надо, у нас же, типа, свободные…
И почему такая реакция…
Мне без разницы.
Мне надо ее догнать, вытащить из этого гоночного монстра.
И просто посмотреть в глаза.
Потому что картина того, как Злючка на меня смотрит, как бледнеет и становится безэмоциональным ее лицо, и как она потом разворачивается и уходит от меня…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сука, я не хочу эту картину!
Ни осмысливать, ни помнить!
17. Разговор на дачной дороге
Вы когда-нибудь гнали на байке по осенней, полу асфальтированной дороге, в фарватере старого, советских времен пазика? Без шлема?
Охерительные ощущения. Можно мне поверить и не повторять.
Дорога, на которой асфальт встречается местами и немного, узкая, обогнать автобус по обочине не получается даже у моего байка, а сигналов водила упорно не слышит. Глухой, не иначе, сука.
Но мне откровенно плевать на всякие неудобства и препятствия. Наоборот, только еще больше распаляет.
И, к тому же, я тут уже гонял как-то, по пьяни, ночью, и прекрасно знаю, что скоро развилка. И там можно будет эту бешеную колесницу обогнать и заставить, наконец, остановиться.
На развилку мы выезжаем на одинаковой скорости. Я, кажется, на всю жизнь наглотавшийся паров ебучего восьмидесятого, которым заправляют это дерьмо, делаю крутой вираж, ускоряюсь и, дико сигналя, вылетаю перед тупорылой пазиковской мордой.
Вижу глаза водилы во всю лобовуху, его открывающийся в беззвучном пока что мате рот, сплевываю презрительно и киваю, чтоб дверь открыл, чертила.
После этого демонстративно неторопливо встаю с байка и иду к передней двери.
Которая открывается.
Водила явно горит желанием что-то вякнуть, но я опережаю:
— Полиция. Оперативно-следственные мероприятия. Всем оставаться на своих местах.
На меня испуганно смотрят три с половиной старушки, судя по всему, решившие захватить поздний дачный сезон. За половину выступает дряхлый пьяненький дедок, который, из-за глухоты и альца, даже не понимает, что происходит.
И Вера.
Злючка моя.
Которая понимает прекрасно, что происходит.
И смотрит на меня своими огромными глазищами. И я смотрю.
Сука, а ведь она плачет. Отсюда даже видно.
Черт.
И вот как теперь быть?
— Вера Валентиновна, выходим.
Я говорю специально сухо и спокойно, тоном, который обычно на работе хорошо идет. Для понятых, заявителей и подозреваемых.
Вера, у которой, судя по всему, первый шок прошел, поджимает губы и зло смотрит, не двигаясь с места.
— Вера Валентиновна, — нагнетаю я, — давайте без глупостей. Я и силой могу вывести. Не задерживайте автобус.
— Чего сидишь-то? — разворачивается к Вере одна из старух, — натворила чегой-то и сидит. Выходи давай, я и так засветло на дачу не попадаю!
Вера вспыхивает так ярко, что ее вместо стоп-сигнала можно на переезде выставлять, смотрит беспомощно на водителя, но у того морда равнодушная.
Я прикидываю вариант, при котором она отказывается выходить и дальше, а, возможно, еще и какую-то диверсию устроит, типа криков, что я — мошенник и маньяк, а у меня корочек-то нет при себе, все чисто на нерве делаю…
Но тут она встает и молча идет к выходу.
Я спускаюсь вниз, протягиваю ей руку, но Вера не принимает ее.
И это охереть, как плохо.
Я все же подхватываю ее под локоть, сразу отвожу в сторону, чтоб не вздумала запрыгнуть в заднюю дверь, оставляю, возвращаюсь к дороге и откатываю байк на обочину.
Пазик, обдав напоследок удушающим мерзотным выхлопом, со скрипом уезжает.
А мы со Злючкой остаемся на дачной дороге одни.
Я смотрю на нее, и впервые в жизни все слова теряю.
А она не помогает. Не начинает говорить, не подсказывает ничего, за что я мог бы зацепиться.
Так и стоим и смотрим друг на друга, как дураки.
Пока я, наконец, не открываю рот. Мужик я или нет?
— И чего это сейчас было?
Тут же понимаю, что не с того начал, но, бляха муха, уж как получается. Я тоже на стрессе слегка. И пары восьмидесятого плохо на мозговую активность влияют.
