То теперь…
Теперь я сижу в стрип-баре, дешевом, кстати, в которые уже давно не ходок, и последовательно надираюсь всем, что есть в пределах досягаемости. И компания у меня не то, чтоб душевная.
Коллеги.
С ними не интересно бухать.
Байки и гонки они не любят, пиздят только про работу, жизнью своей недовольны, большая половина — женатики. Вырвавшиеся на один вечерок на свободу от своих жен и теперь с блестящими мордами и капающими слюнями разглядывающие потасканные прелести стрипух.
И сижу я здесь четвертый час только потому, что податься некуда.
Нельзя мне домой.
На стену полезу.
И к бабе никакой неохота.
Даже от мысли, что могу сейчас просто по списку пробежаться и к какой-нибудь завалиться и благополучно ее завалить… Тошнит.
Вера-Злючка… До чего довела меня, а?
Ну не беда.
Колян — это вам не Даня и не Боец. И даже не старший Зверь.
Коляна так просто об колено не сломать.
Я пью, не чувствуя градус, усмехаюсь в ответ на сальные, нихера не смешные шутки коллег, празднующих последний свободный вечер Ваныча.
Сам он, кстати, не особо весел. Пьет с натужным усилием, глаза блестят нездорово.
Я уже в курсе, что тут нечему радоваться, а потому не поздравляю. Ваныч женится по залету.
И бабу, на которой женится, не любит.
Но залетела, и вроде возраст, и вроде так надо…
Я не разубеждаю.
Каждый сам себе могилу роет. А он не мой приятель, не друг, не брат, чтоб впрягаться и на путь истинный его наставлять.
Просто мужик с работы.
Я сижу, оглядываю зал, дешевый, непрезентабельный… Да, отвык я в таких отдыхать. Когда у тебя друг — владелец лучшего кабака в городе, как-то к хорошему быстро привыкаешь.
Место само по себе стремное. Подозрительное. Парочку возможных клиентов своих тут уже заметил. И, судя по тому, что несколько официантов частенько ныряет вниз по лестнице, есть тут еще подземное царство.
И, по-моему, тут вовсю шустрят наркотой. Ощущается такое что-то. Знакомое дерьмо, на которое у хорошего опера нюх развит.
Я не то, чтоб по этой части, да и коллеги с отдела тоже. Интересно, по какому принципу Ваныч клуб выбирал? Подешевле? Так мог бы вообще на природе шашлык замутить, вышло бы куда как душевней.
А тут пойло отвратное, бабы — еще отвратней… И сама обстановочка нездоровая.
Если сейчас коллеги-смежники нагрянут по закону подлости с проверкой, неудобняк получится…
Начинаю жалеть, что приперся. Первые два часа-то еще не в себе был, нажирался и надеялся нажраться. И забыться.
А вот теперь, когда становится ясно, что водка не берет… Сразу появляется ощущение надвигающегося дерьма. А я привык своим ощущениям доверять. Говорил уже, чуйка в нашей работе — первое дело.
А потому я начинаю оглядываться, уже по-другому, привычно цепко оценивая местечко и одновременно прикидываю, сейчас отсюда валить, или погодить чуток.
Ваныч уже всех стрипух за сиськи перемацал, морда в липких блестках довольная до усрачки…
Наверно, мне пора.
И тут, мазанув взглядом к дверям шалмана, я понимаю, что в ближайшее время никуда отсюда не двинусь.
По крайней мере, один не двинусь.
Потому что, освещаемая дешевым стробоскопом, которые во всех приличных заведениях уже давно где-нибудь в подсобках посгнивали, а здесь вовсю херачат… Ну не суть.
Так вот.
Освещаемая лучами стробоскопа стоит у дверей моя-уже-типа-не-моя Злючка.
Глаза у нее огромные, отчаянно настороженные. Напряженные.
Губки сжаты плотно.
Морщинка между бровей.
Учительское выражение неприступности и «сейчас я всех вас накажу, плохие мальчики» на нежном личике…
В джинсиках и водолазке смотрится она охерительно.
Очень юной и очень цепляющей.
Я глаз не могу отвести и сначала даже не верю в то, что вижу.
По всем моим мироощущениям, Злючка — не та дама, что будет после разрыва с мужиком (ну, допустим, недо-разрыва, потому что я еще нихера не решил) таскаться по низкопробным шалманам.
Вообще не та.
Но вот она, здесь. Стоит, хмурится. Хорошенькая и соблазнительная.
И прямо на моих глазах к ней подваливает какой-то утырок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Берет ее за руку. Улыбается. Говорит что-то, наклонившись к нежному ушку. Торопится, сука, чтоб вперед других шакалов успеть.
Еще бы.
Настолько клевую девочку тут, в этом дерьмовом месте и не видели никогда.
Это словно… Ну, не знаю… Звезда с неба. Банально, но реально.
Утырок делает знак рукой, походу, за свой столик приглашает.
Шустрит, скотина, напирает.
Злючка не особо хочет идти, она, закусив губку, осматривается, словно ищет кого-то в толпе.
Не меня ли?
Но это так, в порядке бреда.
Откуда ей знать, что я здесь?
Придурок начинает настаивать, даже, кажется, лапы распускает, прихватывая Злючку за острый локоток.
Это он зря, конечно.
Я, не отрывая взгляда от творящегося непотребства, выпиваю залпом еще огненного пойла, аккуратно промакиваю губы салфеткой.
Встаю и иду.
Не торопясь.
А чего торопиться-то?
Все успею.
19. Что бывает, когда выпитое догоняет в полете
Утырок прилип к Злючке настолько плотно, что забыл, где находится. А находится он в общественном месте, вообще-то.
В общественном месте нельзя вести себя неприлично, это меня еще, сука, в школе милиции учили когда-то. И нельзя приставать к женщинам. Особенно к несвободным. А Злючка именно такая. Несвободная.
Что бы она там по этому поводу не думала своей хорошенькой, умной, но абсолютно отмороженной головкой.
Утырок нарушает закон, приставая в общественном месте к несвободной женщине. А я, как-никак, представитель закона. Сейчас вот и представлю. В полном объеме.
Я подхожу сбоку, так, что парочка, похоже, увлеченная друг другом, не замечает приближения.
Первой меня видит Злючка.
Она, как я понимаю, не особо-то довольна своей популярностью, ежится, осматривается, постоянно натыкаясь на внимательные взгляды.
А нечего мотаться одной в таких джинсах в облипочку по злачным местам, дурочка! Здесь тебя уже только ленивый и тупой мысленно не раздел и не поимел.
И я в том числе. Потому что не ленивый. И не тупой.
Злючка видит приближающегося меня…
А дальше происходит, как говорит моя слишком языкастая племяшка, разрыв шаблона.
Потому что, идя на абордаж, я ожидаю всего.
Сопротивления, демонстративного незамечания, надутых губок… Короче, всего того, что есть в арсенале любой бабы, которая стремится показать мужику, что он тут — не свет в окошке и не пуп земли.
Но Злючка резким и грубым, кажется, замечанием, обрывает потуги случайного кавалера и шагает ко мне. В глазах ее облегчение. Даже не скрываемое.
И вот это странно. Очень странно.
Настолько, что я на автомате тоже делаю шаг к ней, аккуратно подхватываю под локти, притягивая ближе.
В голове в этот момент всякие мысли, в основном, дурные и радостные. Что-то типа того, что передумала, что решила все продолжить ровно с того места, на котором остановились…
Все ее поведение об этом говорит.
И я, жадно разглядывая ее запрокинутое ко мне взволнованное лицо с блестящими в свете стробоскопа глазами, даже не собираюсь кочевряжится. Так-то, надо бы ее, конечно, помурыжить немного, показать, кто у нас тут мужик, и кого нельзя вот так, походя, бросать на дачной дороге с разорванными в хлам нервами.
Я решаю, что потом ее за это накажу. И очень хорошо в этот момент представляю, как именно буду наказывать.
С элементами садо-мазо, бля. Хотя не особо люблю. Но тут ремень на белую жопку так и просится. Хотя бы парочка ударов.
Занятый сладкими волнующими представлениями, я не сразу понимаю, что она уже пару секунд мне что-то взволнованно говорит. Губы у нее красиво шевелятся, она еще и облизывает их… Круто…
Как назло, грохочет музыка, и местный оркестр по заявкам посетителей начинает петь старую, замшелую уже песню Лепса про «Я тебя не люблю». Не особо умело, но, сука, громко. Каким боком Лепс сочетается со стрипухами — хер поймешь, но народ радуется.
