Дафна резко втянула в себя воздух, шокированная его наглостью.
Каслфорд услышал, оглянулся, положил перо и встал.
— А, миссис Джойс. Вижу, вы весьма пунктуальны.
— Если вы полагали, что я опоздаю, и вам требуется время, чтобы привести себя в презентабельный вид, я с удовольствием подожду, пока вы не подготовитесь к наступившему дню.
Каслфорд глянул на себя и пожал плечами:
— Нет никакого смысла ждать. Я же не лежу голый в кровати.
Дафна раздраженно замотала головой:
— Нет, это невыразимо!
— Имеется в виду: вы не будете ничего говорить? Я предпочту излагать дело сам. Кажется, сегодня утром я окажусь более интересным собеседником, чем вы, если это выражение расстройства у вас на лице — о, простите, вы называли это выражение крайним удивлением! — предупреждает о том, что вы готовы вот-вот осыпать меня упреками. — Он показал на один из римских стульев. — Не желаете присесть?
Дафна не хотела садиться. Она не хотела находиться наедине с этим мужчиной в его спальне, тем более когда он подобным образом одет. Он поступил так намеренно, желая наказать ее за то, что она выставила его вчера из дома. Тут Дафна подумала о «Редких цветах», напомнила себе, ради чего она все это терпит, и села. Каслфорд остался стоять, глядя на нее сверху вниз, и в его темных глазах снова заплясали лукавые огоньки: он забавлялся, видя, как неловко она себя чувствует.
Вошли слуги с подносами и скатертью. Стол в центре спальни превратился в обеденный, заставленный серебром, фарфором и стеклом.
Когда слуги вышли, Дафна подчеркнуто посмотрела на синий утренний халат герцога.
— Если я смогла так рано встать и одеться, вы тоже можете, — произнесла она.
— Да будь я проклят, вы все-таки умудрились меня упрекнуть! Жду не дождусь дня, когда единственная ваша жалоба будет на то, что наслаждение слишком быстро закончилось.
Дафна лишилась дара речи. Он говорил с невинным видом, однако только что вслух объявил о своих намерениях!
— Вам пришлось выйти из дома и сесть в карету, миссис Джойс. Тут нельзя не одеться. Я же со своей стороны намереваюсь, закончив наше дело, лечь и поспать, хотя бы чуть-чуть, поэтому не вижу смысла одеваться.
Совершенно неприемлемая логика, хотя в его словах и был здравый смысл.
— Так вы что, еще не ложились?
— Ни на минутку, хотя велел лакею снять с меня башмаки и прочее. У меня все еще не закончилось вчера.
Это означает, что он всю ночь пил и таскался по женщинам. Ее вполне могли впустить, когда он и вправду лежал голый в постели.
Дафна встала.
— В таком случае я вернусь, когда у вас наступит сегодня.
Каслфорд театрально вздохнул и поднял глаза к небу, якобы моля о терпении.
— Перестаньте вести себя, как школьница! Вряд ли я совершил что-нибудь неприличное. Сядьте, позавтракайте, и мы поговорим о деле, которое вас сюда привело. Разумеется, если вы не надумали вообще никогда о нем не говорить. Если мне нельзя приходить к вам, а вы не желаете приходить ко мне, не представляю, как мы сможем продвинуться хоть чуть-чуть вперед.
Поняв, что придется и дальше потворствовать этому эксцентричному поведению, Дафна села за стол. Каслфорд тоже уселся и налил ей кофе.
— Не тревожьтесь из-за скандала, — сказал он. — Клянусь: слуги, которые могут сюда входить и обслуживать нас, люди неболтливые.
— Хорошо узнать, что хотя бы слуги позаботятся о моей репутаций, раз уж вы не хотите.
— Я очень о ней забочусь, вот почему мы с вами сейчас здесь. Даже встреча в моем кабинете была бы более публичной. Слугам, которые привели вас сюда, я доверяю полностью, а за остальных ручаться не могу.
Дафна подалась вперед и посмотрела ему прямо в глаза.
— Я здесь вовсе не поэтому. И буду благодарна, если вы вспомните о своем первом впечатлении обо мне — я совсем не дура. — Она выпрямилась. — А если вы думаете, что ваше дезабилье делает вас более соблазнительным, то ошибаетесь. Оно только напоминает мне о том, до чего вы непостоянный, безответственный гедонист.
Каслфорд положил себе на тарелку омлет и предложил Дафне тоже. Она отказалась, но он все равно положил ей немного.
— Опять упрек. Я удивлен тем, что не очень сильно огорчаюсь из-за них. Но я веду им счет на случай, если когда-нибудь мне придется побранить вас.
И приступил к еде. Дафна сняла перчатки и тоже немного поклевала с тарелки. На нее давило ощущение семейственности. Завтрак вдвоем каким-то образом придавал всему происходящему больше интимности, чем даже его неглиже.
Наконец Каслфорд отложил серебряный прибор.
— Я посылаю людей в «Редкие цветы», чтобы определить, какую ценность эти владения собой представляют, помимо красивых садов. Кроме того, они займутся участком, который вы не используете.
— Вы хотите сказать, они будут искать там металлы и все такое?
— Да. Лучше всего, если ваша экономка и та молодая женщина, Кэтрин, переедут на это время к вам в Лондон. Присутствие моих людей там может показаться им неприятным.
— А как же красивые сады? И получаемый с них доход? Им требуется постоянный уход. То, что вы предлагаете, их уничтожит.
— Разве нельзя нанять кого-то на это время? Мне казалось, один работник у вас уже имеется, тот кто возит растения в Лондон.
— Он всего лишь управляется с повозкой и вряд ли сможет взять на себя весь бизнес. Если бы я могла нанять кого-то для ухода за цветами и растениями, не потратив на это весь доход, мои руки не выглядели бы так.
И Дафна вытянула руки. Несмотря на все ее старания, на них были видны следы непрестанной работы с землей, едва заметные, но неоспоримые.
Каслфорд решил, что она предлагает ему внимательнее рассмотреть ее руки, и взял их в свои. Дафна едва не подпрыгнула в тревоге, когда ее пальцы обволокло нежной кожей и напряженной силой. Каслфорд поворачивал ее руки так и сяк, а его большой палец ласкал то ладонь, то тыльную сторону, проверяя, насколько они огрубели.
Дафна терпела, не меняя позы. Она не могла допустить, чтобы стало заметно, как действует на нее этот ласкающий палец, но с каждым его движением дрожь расходилась все дальше, поднималась все выше, и вот уже что-то трепещет у нее в горле и спускается вниз.
Какая нелепость, и груди стали слишком чувствительны! Она почти ощущала, как его палец касается их. Понимает ли он, как это на нее действует? Неужели он так уверен в себе? Дафна боялась, что так и есть, хотя на лице Каслфорда отражался не триумф, а всего лишь внимание к ее рукам.
Она едва выдерживала то, как невольная ласка действовала на нее. Сознание готово было ее предать, и Дафна уже не могла не думать о других ласках и более откровенных ощущениях. Где-то в глубине — глубоко и низко — зарождалось желание…
